Юрий Поляков - Время прибытия

Лосиноостровские дачи

Обрывок дачной улочкиС верандами, балконами,А где же крендель булочной?Романы с моционами?Пыль по дороге катится.Коляска там проехала.Мне это место кажетсяСтраничкою из Чехова.А где же тут насельники?Мечтатели и пьяницы,Витии да бездельники?Вдруг кто-нибудь появится!Да и куда деваться им?Темно. Дома прозрачные.На этаже двенадцатомМерцают страсти дачные…

Звезда пленительного счастья

Кругом валялся мусор всякийОт амуниции солдат.И подавляющий ИсакийВ день подавленья был зачат.Все тот же всадник, сфинксы те же,Трон, содрогнувшись, устоял.Рассвирепевший самодержецПо батюшке злодеев звал.Потом в каком-нибудь централе,На супостатов осердясь,Уже по матушке их звали.Был князь, да нынче снова – в грязь.Шли в глубину огромной, мглистой,Не осчастливленной земли.И, затмевая декабристов,За ними следом жены шли…

Старые трамваи

Не верьте московским трамваям!Заняв поудобней места,Мы как-то совсем забываем,Что это не поезда.

Трамвай, умудренный летами,Несется, гремя и стуча,И рельсы назад улетают,Как ленты из губ циркача.

Иным повинуясь законам,За пыльным окошком отстав,Мелькнули полузнакомоЗнакомые с детства места.

Трамвай убегает за город,Понятное скрылось вдали.И хочется всякий пригорокПринять за округлость земли.

Какие-то дивные веси.Все ново – деревья, трава…На Беринговом проездеВдруг вспомнишь, что это – трамвай.

Легенда

Жил в давние годы скупой —И был он за жадность наказан:Все золотом делалось сразу,Лишь он прикоснется рукой.И фрукты, и хлеб, и виноСъедала червонная плесень,Лилась соловьиная песнь,Отборным звенящим зерном.Он женской касался груди,Но даже любовь стала пыткой:Не счастье, а холодность слиткаВ объятьях своих находил.И так, не поняв ничего,Угас он в тоске по живому.Скиталась по мертвому домуЛишь тень золотая его.Метафоры блеск золотой,На солнце тускнеющий сразу…Поэт, ты подчас, как скупой,Что был за порок свой наказан.

Из цикла «Живопись»

Борис-Мусатов. Водоем

Две девушки у кромки водоема.Не лес, не небо отразились в нем.Природа, пошатнувшись от надлома,Упала в тот бездонный водоем.

Мир сущий под водою, словно Китеж.Не отраженье, а шумливый град.Но краше, чем другие, во сто кратХудожник шепчет: «Киньтесь в воду,                                             Киньтесь!»

Пройдите по церквам и площадям,В садах обильных наберите вишен.Там под водой набата звук не слышен.Там пощадят, а здесь не пощадят.

Мир видеть в отражении воды,И этим жить… Какое небреженье!В беде – лишь отражение беды.В искусстве – отраженье отраженья…

* * *

Как леденящей твердости стеклаКоснуться лбом сереющего утра,Увидеть все, что вьюга намела,Промерзнуть на ветру в пальтишке утлом.Устало щурить сонные глаза,Приветствовать медлительность трамвая,Ловить в себе чужие голоса,Как драгоценность, ночь перебирая.И вздрогнуть, заскользив ногой по льду,И замереть, как вкопанный, на месте,И стоя у прохожих на виду,Увидеть сон, где снова с нею вместе…

Ранние стихи

(1974–1980)

Февраль

В Москве февраль, но снова тает,Чтобы опять застыть к ночи.Капель ядреная, литая,О тротуар весь день стучит.Снег цвета довоенных фотоЛежит, подошвами примят.Ворчанье шин. На поворотахТрамваи старчески гремят.Сугробы сгорбились вдоль улиц.Из них, журча, бежит ручей.Сорвавшись, молнии сосулекПугают звоном москвичей.

* * *

По наследству об ушедших судим.Для чего потрачены года?Что имел и что оставил людям.Вот и все…             Но если б иногда…(Нет, я не прошу об воскрешенье!)Возвращаться к делу своему.Так отец приходит в воскресеньеК сыну, что живет в чужом дому…

* * *

Небытие… Как выглядит оно?Я думаю о смерти по ночам.Там, как сейчас, наверное, темно,И так же, как теперь, часы стучат,И тело полусном истомлено,И мысли проплывают в тишине…Я засыпаю. Смерть ужасна, ноТо, что потом, почти не страшно мне…

* * *

Я в лес вхожу, как в тайную страну,Перешагнув крутых корней пороги.Шумит листва, пни помнят старину,Росистою травою вяжет ноги.Седых стволов качающийся скрип,Органную напоминает мессу.И если я найду волшебный гриб,То вызову зеленых духов леса!

* * *

Метро к ночи похоже на Помпеи:Все в умерших шагах погребено,Как в сером пепле.     Звуки все слабее.Здесь неба нет. Немыслимо оно.Мозаика легла, как тень, на стены…Здесь кто-то жил когда-то, но ушел…И щеткой, похожей на антенну,Уборщица метет античный пол…

Черная речка

На Черной речке белый снег.

Вот здесь. У этой речки. На дуэлиОн ранен был.                На Черной речке. ЗдесьБарьерами чернели две шинели.И снег на землю оседал, как взвесь.А там – курки решительно взводились,Тропинкою, протоптанной в снегу,Жить рядом не хотевшие – сходились,Чтоб верной пулей удружить врагу.И в правоту свою глухая вераСковала насмерть каждую из душ.И первым был у черного барьераОт ревности осатаневший муж.Но увидав, как зазияло дуло,Нацелившись безжалостным зрачком,Повеса больше ни о чем не думал…Снег рухнул с веток —                          муж упал ничком.Потом приподнялся, сжимая рану,И целился, казалось, целый век.Горд выстрелом, как «Сценой у фонтана»,Не понимая горького обмана,Он крикнул «браво» и упал на снег.Но был его свинец неверно пущен.Бард шел убить, но волею небесСмертельно ранен Александр Пушкин.И еле поцарапан Жорж Дантес.Великий нежилец на белом свете,Тобой играл неумолимый рок:Поэт лежит в Дантесовой карете.И мчит убийцу пушкинский возок…

Поэт прощается, прощает, примирившись,Уносит силы почерневший день,А на Фонтанке, у дверей столпившись,Не верят люди в черный бюллетень.Рыдает Гончарова в черном платье.Жуковский шепчет: «Ах, не уберег!»Разящим словом Лермонтов отплатитТем, кто взводил и нажимал курок.Кому же мстить?                     Кавалергардской страсти?Тем, кто интригу закрутил хитро?Мстить черной зависти, а может, черной власти?Но вот уже открыты двери настежь:Из рук упало вещее перо.

Царь приказал. Монарх покоя хочет.Не волновались горожане чтоб,В кибитке при жандарме черной ночью.Был увезен из Петербурга гроб.Вдова на память вещи мужа дарит,Плывет над снегом поминальный звон.Убийца по приказу государяНавеки из России удален.О нет, он от раскаянья не спятит,Разбогатеет и окончит дниЧерез полвека – в девяносто пятомВ кругу на совесть плачущей родни.

А чернота?             Ее всегда хватало.Ведь для нее достаточно свинца.И много очень мягкого металлаПрошло сквозь очень твердые сердца.Со временем обиды побледнели,Но давней черной памяти вернаТа речка, у которой на дуэли…Но и она не потому черна…

* * *

Итак,       я маг, волшебник, чародейИ я могу единым мановеньемОстановить летучее мгновенье,Остановить природу и людей:Бегущих – в беге,Любящих – в любви,Врагов – в борьбе,Обиженных – в обиде,Убийцу – в страхе,Мертвого – в крови…И обойти весь мир и миг увидеть.Вот странный дождьНад городом застыл,Застыл бегущий с зонтиком прохожий,Взметенные кленовые листыИ холодок, помчавшийся по коже…И капля побежала по стеклу,Когда я вновь раскрепостил минуты,Вне времени оставив поцелуй,Который был последним почему-то…

* * *

Природа все запоминает. Все!Два леса, как сошедшиеся рати,Лесной ручей кровь русичей несетИ пропадает в розовом закате.

А зайчик солнечный, неистово кружаСреди благоухающего лета,Отчаясь, мечется, как будто бы душаБольшого, но забытого поэта.

Природа помнит счастье, горе, страх, —Все то, чего давно не помнят люди.И солнце на закатных небесах,Как голова Крестителя на блюде.

* * *