Галина Щербакова - Будут неприятности (сборник)
СЕРГЕЙ. Но этого не может быть! У вас такая семья… Ну, не бывает так, девочки…
ДАША. О господи! Езжай в свои Челны. Строй что-нибудь пограндиознее.
СЕРГЕЙ. Зачем же ты мне тогда предлагала?
ДАША. Успокойся, тогда я ничего не знала.
СЕРГЕЙ. Алексей Петрович сказал мне – подло. Я теперь понимаю.
ДАША (вдруг плачет). У отца лицо опрокинутое, как у покойника. Ну, есть же, есть такие люди, которым не надо все знать и все перечувствовать. Не надо! Они умереть могут от правды бытия. Я это давно знала! Я его приучала к жизни, я стучала ему в барабан возле каждого дерьма, а он барабан слышал, а дерьмо не видел… А теперь его носом, носом…
МАРУСЯ. Просто он хороший. Хорошим всегда труднее.
ДАША. Чем я могу им помочь, чем? Но если я не помогу, то кто тогда?
СЕРГЕЙ. Хочешь, я останусь, никуда не поеду, буду с тобой?
ДАША. Ну, зачем ты мне нужен, зачем?
МАРУСЯ. Даша!
ДАША. Что Даша? Я грубая, такая-сякая… Смешно, но мне папка совсем недавно лечил мозги, чтоб я к тебе, Сережка, хорошо относилась… У него была какая-то наивная теория о долгах… Я забыла…
МАРУСЯ. Я поняла.
ДАША. Но я ведь ничего еще не сказала…
СЕРГЕЙ. И я понял…
ДАША. Ну, значит, и исчерпали тему.
МАРУСЯ. Катьке надо уехать…
ДАША. А что изменится?
МАРУСЯ. Неприлично стоять под окном. Какое-то подстрекательство.
ДАША (с иронией). А если это любовь?
МАРУСЯ. Я ей пойду сейчас и скажу об этом…
В комнату входит Катя.
КАТЯ. Маруся! Вот кого не ожидала…
МАРУСЯ. Я только собиралась к тебе.
КАТЯ. Не застала бы…
МАРУСЯ. Я к аптеке…
КАТЯ. А! Значит, все в курсе…
ДАША. Из кухни хорошо видно…
КАТЯ. Ясно. Вы тут все – кордон, заслон, граница или что-нибудь еще?
СЕРГЕЙ. Да нет, что вы… Я уезжаю в Челны… Сегодня у меня проводы…
КАТЯ. Я хочу видеть Алексея.
МАРУСЯ. Он болен.
КАТЯ. Неправда… (Даше.) Мы ведь не будем с тобой играть в непонимание?
ДАША. Вы хотите с отцом уехать?
КАТЯ. Да. Я не могу без него. И он тоже.
ДАША. Куда, если не секрет?
КАТЯ. Все остальное несущественно. Куда угодно.
ДАША. Ясно. Значит, позвать его?
КАТЯ. Я могу пройти сама…
ДАША. Там мама…
КАТЯ. Любовь не может быть виной.
МАРУСЯ. А человек может…
КАТЯ. Что ты понимаешь?
МАРУСЯ. Ты, как танк, прешь на блиндажи, где уже давно выброшен белый флаг.
КАТЯ (Даше). А ты меня понимаешь?
ДАША. Да… И делаю вывод: не дай Бог мне такую любовь. Ничего себе подарочек судьбы. Лучше уж расчетливо, фиктивно, но не, как говорит Маруська, по блиндажам… Ну ладно, я пошла за отцом… Маруся, отвлеки маму в кухне светским разговором. (Сергею.) И ты тоже иди к ним. Для страховки. (Выходят она и Маруся.)
СЕРГЕЙ. Можно мне сказать свое мнение?
КАТЯ (мягко). Не надо мнений, милый Сережа. Я танк. Я иду по блиндажам.
СЕРГЕЙ. Вы не подходите Алексею Петровичу… Он ведь совсем другой.
КАТЯ. Я тоже другая… Просто сейчас у меня война… Последний, решительный.
Возвращается Даша.
ДАША (растерянно) Я тут ни при чем. Он не хочет тебя видеть…
КАТЯ. Что? Ты врешь.
ДАША. Я этого не делаю никогда в жизни.
КАТЯ. Я пойду к нему сама…
Входит Алевтина Федоровна.
АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Сереженька! Я заждалась… Но журнал очень интересный. (Кате.) Здравствуйте. Вы не аспирантка Катя?
СЕРГЕЙ. Тетя!
АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Я считаю своим долгом, сказать, что этот брак вас взаимно обогатил. Все мужчины – совершеннейшие профаны в таких делах. Я это говорила уже сегодня прелестнейшему человеку – хозяину этого дома. (Кате.) Вы знаете, у него, видимо, сердечная недостаточность… Это сразу видно…
СЕРГЕЙ (кричит). Тетя!
АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Чего ты кричишь? Здесь нездоровый человек. (Даше.) Но трусцу ему не надо позволять… Ни в коем случае. Разве Толстой бегал? А Тургенев? Я всегда убеждаю очень конкретными примерами.
Входят Ольга Константиновна, Маруся.
АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА. Это снова я. Так приятно, что столько друзей пришло проводить Сережу. (Показывает на Марусю.) Вот эту девочку я не знаю. Но у нее очень умное лицо. Потому что мало косметики…
Зажав уши ладонями, Катя медленно уходит.
АЛЕВТИНА ФЕДОРОВНА (вслед). Вы ведь вернетесь? Я просто хотела вам сказать – не теряйте надежду. Мы еще попробуем уговорить Сережу. Да, да… Это не так много будет для вас стоить…
Затемнение.
* * *Аэропорт. Мартын и Катя.
МАРТЫН. Глупо.
КАТЯ. Давай по-французски.
МАРТЫН. Тогда не хватит слов.
КАТЯ. А что, собственно, произошло? Имею я право поехать поработать над наукой в тишине и покое?
МАРТЫН. Ох ты, горе мое! У тебя какие-то старорежимные реакции. Ну, слабым человеком оказался твой возлюбленный… Прирос он к месту… Или как еще говорят? Обкрутился пуповиной…
КАТЯ. Что ты о нем знаешь?
МАРТЫН. Да никакая он не загадка.
КАТЯ. Оставим.
МАРТЫН. Видишь ли, старуха, сейчас ты это не воспримешь, я понимаю… Но ведь, кроме любви, у тебя есть еще и какие-то жизненные перспективы. На минуточку.
КАТЯ. Господи, какая чушь! Мартын, ты же умный.
МАРТЫН. Потому и рассчитываю, что выслушаешь… Валяй на недельку, на две… Попей молока из-под коровы и возвращайся… У тебя блистательный руководитель – всем на зависть. Ты – его любимое дитя. Через восемь лет – это я тебе гарантирую – у тебя будет имя, которое будут набирать крупно.
КАТЯ. Ты бы шел домой… Я тебя все равно не слушаю…
МАРТЫН. Это тебе кажется. Считай, что это обучение во сне. И я продолжаю… Твоя соперница – извини, что трогаю за такие проводки, – могучая баба. Я перед ней преклоняюсь. И насколько я знаю из твоих же слов, это она вытащила сюда твоего Громова. Как сказал бы один мой знакомый, столица – это среда, наиболее благоприятная для проявления творческой личности.
КАТЯ. Остановись, или я перестану тебя уважать.
МАРТЫН. Ты знаешь, я этого не хочу, но не перестану. Плюнь в меня, потопчи ногами, но сохранись как Екатерина Великая в своем роде. Отдай себя людям. Они этого хочуть.
КАТЯ. Мне ничего в жизни не надо, если я без него…
МАРТЫН. Ладно. А если так: твой Громов попал под трамвай… (Катя вскрикивает.) Прости. Но я обнажаю тебе суть. Пойми. Его действительно переехал трамвай. Для тебя. Этот трамвай – его великая жена. Его дочь. Его высокий пост. Его персональная машина. Похорони его и сохранись. Сохранись для большего, чем семейное счастье. Кстати, не было бы у тебя его… Он бы всю жизнь жевал себя и выплевывал… Он ведь не из тех, кто нарушает закон жанра…
КАТЯ. Тут ты, пожалуй, прав.
МАРТЫН. Так какого же черта?
КАТЯ. Ничего мне не надо!
МАРТЫН. Надо! Человеку многое надо. А кому многое дано – так тому еще больше. И у тебя это пройдет, не может не пройти. И тогда ты прокрутишь в мозгу пленку, которую я тебе сейчас наговорил…
КАТЯ. Мартын, дающий советы, когда они не нужны.
МАРТЫН. Советы всегда нужны, чтоб им следовать или не следовать, от противного. Если бы Михайло Ломоносов, а он, заметь, въехал в Москву не через парадные ворота, перед уходом из отчего дома вдруг решил посоветоваться со старшим товарищем из соседнего двора, то не исключено, что тот бы потряс могучей бородой и изрек: «Мне бы твои заботы». Или что-нибудь еще. Так что же, оставаться, плести сети? Солить треску? Еще! Пятнадцать лет назад некто Антошкин упоминался в фельетоне в числе прочих нарушителей паспортного режима: он приехал из Таганрога и два месяца ночевал на Киевском вокзале. Сейчас он живет на Кутузовском проспекте. Академик, лауреат Ленинской премии.
КАТЯ. Я не Ломоносов. Я даже не Маруська. Ну что ты со мной поделаешь? И еще знаешь, кто я? Танк, идущий по сдавшимся блиндажам.
МАРТЫН. Боже, какая чушь! Ты танк… Возможно… Из бумаги… Из папиросной.
КАТЯ. Нет, я шла напролом.
МАРТЫН. Куда, Катя?
КАТЯ. Я его люблю… Я его люблю. Это трудно понять?
МАРТЫН. Перестань, если ты танк. Танки не стонут. А я подожду, когда мы снова сможем с тобой общаться на изящном французском языке…
КАТЯ. Спасибо. Ты у меня сейчас, увы, единственный…
МАРТЫН. Я не слышал «увы». И я, конечно, нахал. Но я пользуюсь моментом: выходи за меня замуж. Я тебе обещаю заботу и верность.
КАТЯ. О господи! Мартын! Как ты можешь!
МАРТЫН (твердо). Могу! Ты сегодня ко мне прибежала.
КАТЯ. Нет! Нет!
МАРТЫН (берет ее за руку). Ты подумай, а? Обо всем. Я же самый умный у нас в аспирантуре. (Целуя ей руку.) После тебя, дурочка.
Квартира Громовых. В кресле больной Громов. Входит Ольга Константиновна.
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Я выхожу в магазин. Чего бы тебе хотелось?
ГРОМОВ. Боржоми у нас еще есть?
ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Навалом.
ГРОМОВ. Извини, Оля.
