Том Стоппард - Берег Утопии

Натали. Как не стыдно!

Белинский. Она учительница.

Натали. При чем здесь это?

Белинский. Ни при чем.

Бакунин (Белинскому). Ладно, скоро увидимся в Петербурге.

Герцен. Как же ты вернешься? Ведь тебя заочно приговорили за то, что ты не вернулся, когда они тебя вызывали?

Бакунин. Да, но ты забываешь о революции.

Герцен. О какой революции?

Бакунин. О русской революции.

Герцен. А, прости, я еще не видел сегодняшних газет.

Бакунин. Царь и иже с ним исчезнут через год, в крайнем случае – через два.

Сазонов (взволнованно). Мы – дети декабристов. (Герцену.) Когда тебя арестовали, они чудом не заметили меня и Кетчера.

Герцен. Это все несерьезно. Сначала должна произойти европейская революция, а ее пока не видно. Шесть месяцев назад, встречаясь в кафе с Ледрю-Ролленом или Луи Бланом, я чувствовал себя кадетом рядом с ветеранами. Их снисходительное отношение к России казалось естественным. Что мы могли предложить? Статьи Белинского да исторические лекции Грановского. Но здешние радикалы только тем и занимаются, что сочиняют заголовки для завтрашних газет в надежде на то, что кто-то другой совершит что-то достойное их заголовков. Но зато они уже знают, в чем для нас польза! Добродетель по указу. Новые тюрьмы из камней Бастилии. На свете нет страны, которая, пролив за свободу столько крови, смыслила бы в ней так мало. Я уезжаю в Италию.

Бакунин (возбужденно). Забудь ты о французах. Польская независимость – вот единственная революционная искра в Европе. Я прожил здесь шесть лет, я знаю, что говорю. Между прочим, я бы купил сотню винтовок, оплата наличными.

Сазонов шикает на него. Входит слуга. Он что-то шепчет Бакунину.

Извозчик не может больше ждать. Одолжишь мне пять франков?

Герцен. Нет. Нужно было идти пешком.

Тургенев. Я заплачу. (Дает пять франков слуге, который уходит.)

Белинский. Не пора еще?

Сазонов. Жаль. С твоими способностями ты бы многое мог сделать, вместо того чтобы терять время в России.

Герцен. Скажи на милость, а что сделали вы все? Или ты думаешь, что сидеть целый день в кафе Ламблэн, обсуждая границы Польши, – это и есть дело?

Сазонов. Ты забываешь наше положение.

Герцен. Какое еще положение? Вы свободно живете здесь годами, изображаете из себя государственных деятелей в оппозиции и зовете друг друга розовыми попугайчиками.

Сазонов (в бешенстве). Кто тебе проговорился о…

Герцен. Ты.

Сазонов (в слезах). Я знал, что мне ничего нельзя доверить!

Эмма. Parlez français, s'il vous plaоt![32]

Бакунин (в знак поддержки обнимает Сазонова). Я тебе доверяю.

Hатали. С Георгом все в порядке?

Герцен. В жизни не видел человека, который был бы в большем порядке.

Натали идет к Георгу и Эмме.

Бакунин (Герцену). Не заблуждайся насчет Георга Гервега. Его выслали из Саксонии за политическую деятельность.

Герцен. Деятельность? У Георга?

Бакунин. Кроме того у него имеется то, что требуется каждому революционеру, – богатая жена. Больше того, она ради него на все готова. Однажды я наблюдал, как Маркс битый час объяснял Георгу экономические отношения, а Эмма все это время массировала его ступни.

Герцен. Ступни Маркса? Зачем?

Бакунин. Нет, Георга. Он сказал, что у него замерзли ноги… Кажется, другие части тела ему согревает графиня д’Агу.

Натали (возвращаясь). Вот что такое настоящая любовь!

Герцен. Ты упрекаешь меня, что я не позволяю нянчить себя, как ребенка?

Натали. Никакой это не упрек, Александр. Я просто говорю, что на это приятно смотреть.

Герцен. На что приятно смотреть? На ипохондрию Георга?

Натали. Нет… на женскую любовь, преодолевшую эгоизм.

Герцен. Любовь без эгоизма отбирает у женщин равенство и независимость, не говоря уж о других… возможностях удовлетворения.

Георг. Emma, Emma…

Эмма. Was is denn, mein Herz?[33]

Георг. Weiss ich nicht… Warum machst du nich weiter?[34]

Эмма снова начинает массировать лоб.

Натали (понизив голос, обращаясь только к Герцену, как при личной беседе). Это бездушно так говорить.

Герцен. Мне нравится Георг, но на его месте я бы чувствовал себя дико.

Натали (сердито). Идеальная любовь не предполагает отсутствие… Или ты это и хотел сказать?

Герцен. Что именно?

Натали. Это возмутительно намекать, будто Георг не способен… удовлетворить женщину.

Герцен (уколот). Наверняка способен, говорят, она графиня.

Натали. Понятно. Ну, если это всего лишь графиня…

Она внезапно выходит из комнаты, оставляя Герцена в недоумении. Белинский стоит на коленях на полу над одной из купленных игрушек, головоломкой из плоских деревянных фигурок. Бакунин громко просит внимания.

Бакунин. Друзья мои! Товарищи! Предлагаю тост. Свобода каждого – это равенство для всех!

Происходит слабая принужденная попытка повторить его слова и присоединиться к тосту.

Герцен. Что это значит? Это же бессмыслица!

Бакунин. Я не могу быть свободен, если ты несвободен!

Герцен. Чепуха. Ты был свободен, когда меня посадили.

Бакунин. Свобода – это состояние души.

Герцен. Нет, это когда не сидишь под замком… Когда у тебя есть паспорт… Я привязан к тебя, Бакунин. Меня забавляет гром, нет, скорее громыхание твоих изречений. Ты заработал себе европейскую славу революционными речитативами, из которых невозможно извлечь ни грамма смысла, не говоря о политической идее или тем более о руководстве к действию. Свобода – это когда у себя в ванне я могу петь настолько громко, насколько это не мешает моему соседу распевать другую мелодию у себя. Но главное, чтобы мой сосед и я были вольны идти или не идти в революционную оперу, в государственный оркестр или в Комитет Общественной Гармонии…

Тургенев. Это ведь метафора, да?

Герцен. Необязательно.

Тургенев. Это правда! Моя мать владеет оркестром в Спасском. Но я не могу понять, как она может владеть тамошними соловьями.

Герцен. Как заговоришь о России, сразу все путается.

Сазонов. Оркестр – очень хорошая метафора. Противоречия между личной свободой и долгом перед коллективом не существует…

Герцен. Хотел бы я послушать, когда они будут играть.

Сазонов…Потому что участие в оркестре – это личное право каждого.

Герцен. Как же мы все этого не заметили. Платон, Руссо, Сен-Симон, я…

Бакунин. Это твоя вечная ошибка – сначала думать, а потом делать. Действуй, уничтожай все, а идеи придут своим чередом.

Герцен. Что за страсть разрушать?

Бакунин. Это творческая страсть! Герцен. Белинский, спаси меня от этого безумия!

Белинский. Никак не могу сложить из кусочков квадрат. Детская головоломка, а у меня не получается…

Тургенев. Может быть, это круг?

Коля входит в поисках своего волчка. Натали входит и поспешно идет к Герцену, чтобы помириться.

Натали. Александр?…

Герцен обнимает ее.

Георг. Mir geht es besser.[35]

Белинский. А Тургенев прав…

Эмма. Georg geht es besser.[36]

Нижеследующие диалоги написаны для того, чтобы «потеряться» в гуле общего говора. Они произносятся одновременно, создавая общий шум.

Белинский. Наша беда – в феодализме и крепостничестве. Что нам до западных моделей? У нас огромная и отсталая страна!

Тургенев (Белинскому). Поместье моей матери в десять раз больше коммуны Фурье.

Белинский. Меня тошнит от утопий. Я не могу больше о них слышать.

Бакунин (одновременно с предыдущим диалогом). Поляки должны быть заодно со всеми славянами. Национализм – вот единственное движение, достигшее революционного накала. Все славянские народы должны восстать! Дай мне закончить! Есть три необходимых условия: раздел Австрийской империи, политизация крестьянства, организация рабочего класса!

Сазонов (говорит одновременно с Бакуниным и поверх его голоса). Некоторые поляки считают, что ты царский агент. Французы презирают немцев. Немцы не доверяют французам. Австрийцы не могут договориться с итальянцами. Итальянцы не могут договориться между собой…

Зато все вместе ненавидят русских.

Одновременно с этим входит слуга, чтобы обратиться к Герцену.

Герцен (Георгу). Du riechst wie eine ganze Parfumerie.[37]

Георг. Wir haben der Welt Eau de Cologne und Goethe geschenkt.[38]

Слуга (Герцену). Il y a deux messieurs en bas, Monsieur le Baron, qui retiennent deux fiacres.[39]

Герцен (слуге). Allez les aider а descendre leurs bagages.[40]

Слуга. Hélas, c'est mon moment de repos – c'est l'heure du café.[41]

Герцен. Bien. C'est entendu.[42]

Слуга. Merci, Monsieur le Baron.[43]

Натали (перекрывая предыдущие слова). И Гейне!

Слуга уходит.

Эмма. Und Herwegh![44]

Натали. Да! Да!

Эммa. Du bist so bescheiden und grosszuegig. Schreibst du bald ein neues Gedicht?[45]

Георг. Ich hass solche Fragen![46]

Эмма. Verzeihg mir – sonst weine ich.[47]

Входит Коля в поисках волчка.

Все предыдущие разговоры «продолжаются», но становятся беззвучны в один и тот же момент.