Константин Тренёв - Любовь Яровая
Горностаев. Вы? Да, да! Дело в том, что люди с винтовками запечатали мою библиотеку.
Горностаева. А комиссар Вихорь, сухорукий, что поселился в нашей квартире, забрал к себе всю обстановку, всё заплевал, непристойно бранится, зарезал трёх кур и куриной кровью везде написал: «Режь недорезанных буржуев».
Грозной. Хо-хо-хо! Молодчага Вихорь! Придумал же! Ну и голова! Из курей революцию!
Горностаева. Я кур берегла…
Горностаев. Дело не в курах… Пусть он их ест, но без глупых символов.
Грозной. Да ты кто такой?
Горностаев. Я профессор Горностаев.
Грозной. Профессор кислых щей? Ха-ха-ха!.. Так что тебе нужно? Книжки твои мы в читальню заберём.
Горностаев. Вот этого не следует делать.
Грозной. Но, но, но… это ты нам не указуй. У тебя небось тысячи книг на одного. А народу, может, на тысячу человек одна книжка. Это порядок?
Горностаева. Но ведь ему работать нужно!
Грозной. А что он работает?
Горностаева. Пишет.
Грозной. Работа! Мы ещё поглядим, что ты там пишешь, может контрреволюцию агитируешь.
Горностаев (внимательно всматривается в лицо Грозного). Да, да!
Грозной. Что «да, да»?
Горностаев. Я говорю, отчего у вас, мой друг глаза испуганные?
Грозной. У меня? Испуганные? Ну, я тебя зараз пугну! Швандя!
Входит Швандя.
Забрать эту контру ко мне! (Уходит.)
Горностаева. Макс, Макс… Да что же это?
Горностаев. А, видно, и за кур кому-нибудь пострадать надо.
Швандя (подходит к Горностаеву). А ну, гребись. (Всмотревшись, смущённо отходит.) Никак нет!.. Я упольне сознательный.(Пановой.) Ох, дух спёрло, до чего схож.
Панова. С кем схож?
Швандя. И натрет и фамилие в одно… Маркса!
Входит Грозной.
Грозной. Швандя! Почему не доставил арестованного?
Швандя. А ну, откачнись! Тут, может, такие дела без Кошкина не достигнешь… Маркса!
Входит Елисатов.
Елисатов. Здравствуйте, товарищи! Максим Иванович! Елена Ивановна! Какими судьбами?
Горностаева. А вот… кур порезали, библиотеку запечатали… комиссар Вихорь.
Елисатов. Одну минуту. Товарищ Грозной, в чём дело?
Грозной. А, контра! Да ещё и выражается.
Елисатов. Это профессор Горностаев. Его Европа знает!
Грозной. Узнаем и мы. Да вот сам пред идёт. (Ушёл.)
Входит Кошкин. Его окружают несколько граждан, среди которых Фольгин и другие.
Первый голос. Как на фронте, товаршц Кошкин?
Второй голос. Можем ли ввиду слухов спокойно работать?
Кошкин. На фронте, товарищи, надо бы лучше, да некуда. Товарищ Панова, пишите повестку сегодняшнего заседания.
Фольгин. Я от лица служилой интеллигенции желаю точно проверить слухи о фронте… Если немедленно…
Кошкин. Немедленно отправить служилого интеллигента рыть окопы. Там он проверит слухи о фронте.
Фольгин. Но я представитель умственного труда!
Кошкин. Там и для ума работишка есть. Товарищ Панова, пишите повестку. (Диктует.) «Об учительском съезде и курсах для перевыучки учителей. Об открытии в городе сети из сорока клубов. О поголовном выгнании на Зелёную горку всей буржуазии на рытьё окопов. О поголовном всеобщем народном образовании. О выселении, вселении, переселении и уплотнении. Об электрификации в ударном порядке». Товарищ Елисатов, какие ещё вопросы?
Елисатов. Полагаю, для одного заседания достаточно.
Кошкин. Ладно! И текущие дела! А именно — о контрреволюции.
Граждане постепенно расходятся.
Елисатов (Кошкину конфиденциально). Телефонограмма с фронта?
Кошкин. Нет, от двоюродной тётки. Всем кланяется.
Елисатов. А, благодарю. (Громко.) Товарищ Роман! Вот профессор Горностаев к вам с просьбой.
Кошкин. Ну?
Горностаев. Да, да! Книги у меня отобрали.
Горностаева. Кур порезали.
Горностаев. Да!
Елисатов. Профессор Горностаев — краса и гордость русской науки.
Кошкин (жмёт руку Горностаеву). Прошу, товарищ, садиться. Давно надо было видаться. (Шванде.) Швандя! Немедленно вернуть товарищу профессору книги и (Елисатову) выдать мандат о неприкосновенности. Вы, профессор, нам необходимы по народному образованию. Как я взявши на себя также временно и обязанности комиссара народного образования, то тут же начал списывать для всеобщего образования всех свой проект. Товарищ Елисатов, дайте сюда!
Елисатов даёт бумагу.
Горностаев (взглянув на бумагу). «О всеобщем фуксинировании образования трудящихся». Товарищ комиссар просвещения, вы неграмотны…
Горностаева (испуганно). О господи!..
Кошкин. Как неграмотный, когда я сам написал? Только не вполне твёрдо. Вы знаете, что ученье — свет, а неученье — тьма?
Горностаев. Знаю, слыхал.
Кошкин. Нет, товарищ профессор, вы не всё знаете. Я знаю больше. Вы знаете только, что ученье — свет, это вам прямо видать, а что неученье — тьма, так это вы только сбоку видали. А я сам испытал на своей шкуре. Вам свет в глаза светит, а мне тьма застилает. Так мне эта тьма лютей, чем вам, и я с ей не на жизнь, а на смерть биться буду. А кто мне помогать не желает, а, напротив, саботирует, тот у меня в один счёт и свет и тьму получит…
Горностаев. Да, да! В глазах пламя веры, а вот у тех, что были у меня, этого ещё нет. Только с наганами в глаза лезут.
Кошкин. Без наганов, товарищ профессор, революции не сделаешь.
Елисатов. Верно!
Кошкин. Пожалуйте, товарищ Горностаев, ко мне через час с товарищем Елисатовым, который мне очень помогает. Будем вместе дело делать. (Уходит.)
Елисатов. Именно! Отдадим народу все силы, ибо прежде наука была белая рабыня капитала, теперь она — красный товарищ пролетариата. Не так ли, товарищ Горностаев?
Горностаев. А? Да, да…
Елисатов. А ведь мы с вами, Максим Иванович, и раньше встречались. Помните, в Одессе?
Горностаев. Да, да, помню. Вы, кажется, дантист?
Елисатов. Нет! Что вы, я общественный деятель и журналист.
Горностаев. Вот, я и говорю, в этом роде что-то.
Елисатов и Горностаевы уходят. Входит Чир.
Панова. Ну, Чир, сегодня на кого ещё донесли?
Чир. Исповем богу единому, судящему ныне богатых и нечестивых. Писано бо: «Во утрие избивах вся грешныя земли». (Уходит.)
Панова. Гадина!
Входит Елисатов.
Елисатов (Пановой). Кошкин делает хорошую мину при плохой игре, а игра кончена: сию минуту получены сведения. Разбиты вдребезги… Наши по эту сторону Жегловского моста…
Панова. Неужели?.. Голубчик…
Елисатов. Через два дня здесь.
Панова. Голубчик… правда ли?
Елисатов. Точно. Сейчас паника начннтся.
Входит Швандя с бумагой. Елисатов уходит.
Швандя. Товаршц Панова! Переписать!
Панова. Есть, товаршц Швандя! Какой вы интересный!
Швандя. Кто? Я?
Панова. Да, да, прямо амурчик!
Швандя. Почему так рассчитываете?
Входит Дунька.
Товарищ Дуня Фоминишна, моё почтение! Вот это действительно прямо сверхамурчик!
Панова. Какое на вас чудесное платье!
Швандя. Да вы вся, как букетик или горшочек с цветами. А перчаточки…
Дунька. А ты руками не лапай!
Швандя. Я только пальчиком торкнул. На танции, Дуня Фоминишна, всем составом сунете?
Дунька. Это до вас не ответствует.
Швандя. Нет, это вы обратно, как мы тоже упольне сознательные.
Дунька. Я до товарища комиссара.
Швандя. Это — раз плюнуть! Вам об чём?
Дунька. Это до вас не ответствует — больше никаких. (Хочет войти в кабинет.)
Швандя. Нет, ответствует, и прошу обратно.
