Александр Корнейчук - Фронт
Хрипун. Хитрит, хитрит!
Горлов. Ясно. Если бы у него дела были лучше, не стал бы статьи писать. Солдаты не пишут, а воюют. Ты дело сделай, а щелкоперы всегда найдутся и опишут, что было и чего не было. (Смеется.)
Хрипун. Истинно, истинно... Суворовская школа у вас, Иван Иванович.
Горлов. Давай, что у тебя?
Хрипун подает бумагу.
(Читает. Пишет.) С кавгруппой связь установили?
Хрипун. Никак нет, товарищ командующий.
Горлов. Почему?
Хрипун. Приняты все меры, думаю, что через денек-два с Петровым связь будем иметь.
Горлов. Смотри, голову оторву!
Хрипун. Все будет в полном порядке. Разрешите быть свободным?
Горлов. Да. Приходи через час ко мне, поужинаем вместе. День-то у меня сегодня вроде праздничный.
Хрипун. Благодарю, товарищ командующий. Разрешите прибыть с поздравленьицем?
Горлов. А что у тебя?
Хрипун. Осталось полдюжины старого коньячку.
Горлов. Ну? Прихвати!
Хрипун. Есть. (Вышел.)
Горлов нажал кнопку. Входит адъютант.
Горлов. Огнев есть?
Адъютант. Никак нет, еще не прибыл.
Горлов. А Колос?
Адъютант. Никак нет. Уж очень сильная вьюга поднялась.
Горлов. Гайдар у себя?
Адъютант. Член Военного совета принимает у себя начальника политуправления. К вам приехал ваш брат, назвался Мироном Ивановичем Горловым.
Горлов. Мирон? Не может быть! Давай его сюда быстро! (Встал, идет навстречу.)
Входит Мирон Горлов.
Мирон, откуда?
Мирон. С неба.
Обнялись, целуются.
Ну, как же ты?
Горлов. Воюем.
Мирон. Такой же, как и был. Здоров?
Горлов. Этого у меня еще хватает.
Мирон. И не изменился, даже не поседел, а ведь не видел я тебя двенадцать лет. Хорош, хорош!..
Горлов. У солдата фасад меняют не годы, а штык, пуля, осколок. Ты что ж так подался? Ведь ты моложе меня на семь лет, и побелел. Что с тобой?
Мирон. Все война. Нам, штатским, трудно. В финляндскую поседел, а в эту — побелел.
Горлов. Поменьше нервничать надо. Бери с нас пример.
Мирон. Не выходит. Разреши курить?
Горлов. Что ж спрашиваешь, кури. Делай что хочешь. У меня все по-простому, интеллигентщины не терплю, все по-солдатски. Кури, пей, крой матом, но чтобы дело шло.
Мирон. Это хорошо, когда дело идет.
Горлов. Почему не писал? Зазнался, Мирон? А?
Мирон. Нет, что ты. Когда кончил институт, я тебе писал, помню, и часто денег просил. Но ты раз прислал и больше не ответил.
Горлов. Ну? Не получал, не получал.
Мирон. А потом послали меня в Америку.
Горлов. В Америке был?
Мирон. Два года.
Горлов. Это хорошо. Ну, как она, Америка, гниет очень? (Смеется.)
Мирон. Меня к Форду послали. Я работал два года в кузнечном цехе, у конвейера, простым рабочим.
Горлов. Во, а я думал — так, посмотреть. Нас ведь тоже посылали когда-то в Германию и во Францию. Германия мне не понравилась. Скука. А во Франции пожили, да! Чего только не видели! Жаль, скоро отозвали. Отлично съездили, отлично. Вспомнить приятно.
Мирон. А я как вспомню фордовский конвейер, так мне и сейчас холодно делается.
Горлов. Почему?
Мирон. Трудно было вначале... с ума сходил, чтобы не отстать — выгнали б. Насилу ноги из цеха выносил после работы. Ни есть, ни пить — падал как мертвый.
Горлов. Как Валя? Дети есть?
Мирон. Нет. Валя на заводе у меня конструктором. Живем так: я под утро прихожу, она спит, когда я просыпаюсь, она уже на работе. Ругаемся и целуемся по телефону третий год. Как она меня не бросила, просто удивляюсь. (Смеется.)
Горлов. Не бросит! Ты хоть и подался, но еще красив, а бабы красивых любят.
Мирон. Да что ты, морда у меня теперь от бессонных ночей, как подушка, мятая.
Горлов. Сына надо бы тебе. Сережка-то мой уже воюет.
Мирон. Ну? Хотел бы видеть его.
Горлов. Приедет. Я вызвал на сутки. Он здесь недалеко. Ты все автомобилями занимаешься?
Мирон. Давно перестал. Авиацией. Директором целой махины.
Горлов. Значит, тебя ругать должно. Самолеты нас режут. Мало даете... Мало.
Мирон. Знаем, стараемся. Вот скоро новый подарок получите. Два месяца день и ночь трясло как в лихорадке, но — вышло! Скорость такая, что Геринг от злости лопнет.
Горлов. Вы поменьше со скоростью возитесь, а главное — давайте побольше. У немцев-то сколько самолетов...
Мирон. Ты эту песенку брось, мы ее знаем, наслушались от вашего брата. Хватит! К чертям.
Горлов. Почему? Не понимаю.
Мирон. Годами кричали некоторые наши военные стратеги: давайте нам побольше самолетов, скорость — дело второстепенное, нам количество важно. А мы, штатские, слушали и хлопали глазами.
Горлов. Ну и верно.
Мирон. Вот если бы и дальше таких стратегов слушали, то мы бы теперь погибли, перебили бы нас немцы, как перепелок.
Горлов. Шутишь!
Мирон. От этих шуток я побелел раньше времени. Уверяю, ни одна авиапромышленность в мире не могла бы так быстро перестроиться, как наша, но это нам стоило больших усилий. Благодаря этим усилиям теперь у нас вполне современные скоростные самолеты... Не знаю, кто бы мог выдержать такое напряжение.
Горлов. А все-таки теперь число — это великое дело и на земле и в воздухе. Число побеждает. Оно — существо, душа военного дела, вот что главное сейчас.
Мирон. А Суворов говорил: воюют не числом, а уменьем. Качество — великое дело!
Горлов. Здравствуй! А мы что ж, воевать не умеем? Этого у нас хоть отбавляй. Суворова знаем и уважаем, но теперь и ему жарко было бы. Вам, штатским, этого не понять. Расскажи лучше, как живешь?
Мирон. Много было и хорошего и плохого. Теперь прямо из Москвы прилетел. Новую модель с конструктором показывали. (Пауза.) Получено сообщение, что вчера приземлился у тебя немец на истребителе, заблудился. Самолет новой системы. Винт погнул, а так все в порядке. Так чтобы не дожидаться, пока его приведут, посоветовали мне слетать сюда посмотреть — быстрей дело будет.
Горлов. Обожди. (Нажал кнопку.)
Вошел адъютант.
Начальника ВВС на провод.
Адъютант. Есть начальника ВВС. (Ушел.)
Горлов. А кто сообщил в Москву, что у меня самолет приземлился?
Мирон. Я думал, что ты...
Вошел адъютант.
Адъютант. Генерал-майор Удовиченко на проводе. (Уходит.)
Горлов (взял трубку). Слушай, ты что ж это, а? Почему не сообщил мне, что самолет вчера приземлился?.. Немец на истребителе... Когда? Не помню. Врешь. Звонил? Не может быть... Ну хорошо. А в Москву кто сообщил? Ага. В Москву успел, а командующему что?.. Значит, плохо доложил. Ты, братец, поменьше бы говорил. Сыплешь, как горохом, и ни черта не разберешь. Впредь о таких случаях докладывать не по телефону, а извольте явиться и рапортовать. То-то ж...
Мирон. А где самолет?
Горлов. Самолет-то где? Так. Ну обожди. (Мирону.) В сорока километрах отсюда.
Мирон. Я сейчас же помчусь туда на машине.
Горлов. Куда? Сейчас ночь, по снегу к утру только доберешься.
Мирон. Ничего.
Горлов (в телефон). Слушай, доставить этот самолет сюда в семь ноль-ноль. Понял?
Мирон. Только осторожно перевозить, а то у нас...
Горлов. И чтобы осторожно, в целости, как был. Головой отвечаешь. (Положил трубку.) Не беспокойся. Утром птичку будешь иметь. У меня всё как часы. Это у вас там обсуждают, заседают, а здесь — приказ, и умри, а исполни.
Мирон. Посмотрим.
Горлов. Это точно. Ты газеты сегодня видел в Москве?
Мирон. Нет, не успел. А что?
Горлов. Меня сегодня четвертым орденом наградили.
Мирон. Ну? Поздравляю! (Жмет руку.) Поздравляю! До конца войны, пожалуй, не хватит места вешать их. (Смеется.)
Горлов. Найдем. (Смеется.) Лишь бы было за что получать.
Мирон. Да. Такое ваше генеральское дело. Или грудь в орденах, или морда в синяках. Правда, вашему брату синяков-то мало ставят, больше нам перепадает, как всегда.
Горлов. Выходит, заслужили.
