Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

ТЯЖЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ

Нынче я больше уже не надеюсь на чудо,Бога прошу, чтоб меня не сломила беда.Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА,Только теперь я уже по дороге туда.

Книги названье — для домыслов острая пища.Только названье моё говорило о том,Как продолжается жизнь по дороге с кладбища,Смыслы другие пристали к названью потом.

Вот на последнем мосту на границе РоссииОсатанелый вагон прогремел колесом.Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ,Только кружусь по вселенной в ПОЛЁТЕ КОСОМ.

Кажется мне, что ещё и сегодня я слышу,Как громыхал по мосту окаянный вагон,Пусть я в грозу забежал под защитную крышу,Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН.

В детстве у дома сугроб подымался саженный,Нынче в окно мне глядит небоскрёбов гора.Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ,А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА.

Все мы живём, приближаясь к прощальному мигу,Все мы боимся уйти, не оставив следа.Что же, — пора написать мне последнюю книгу —Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА.

Всё растёт и растёт он, кладбищенский мой околоток,И о мёртвых весёлая птица на ветке поёт.Отгуляешь своё, задерёшь к облакам подбородокИ с торжественным пеньем отправишься в звёздный поход.

Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль ДимкаФотографию старую тронет ленивой рукой.Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,А он даже не спросит у матери, кто я такой.

Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй,Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы,Все твои на земле, а мои уже все под землей.

Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки,Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,А моё поколенье забыло земной алфавит.

Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,Для чего эта синяя даль меня с детства звала,Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим —Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела?

Я забился за кулисы,Я закрылся на крючок,Раздражительный и лысыйНеудачник-старичок.

Самому непостижимо,Как я старый стал и злой,Как себе на щёки гримаНаложил я жирный слой.

Только в этот раз паршивоЯ усвоил роль свою,И с отчаяния пивоВ одиночестве я пью.

Вот герольд уже на сценеВстал с трубой, укрытый тьмой,А по сцене бродят тени.Очень скоро выход мой.

Как раздвинется завеса,Трубы небо затрясут,И тогда начнется пьесаПод названьем «Страшный суд».

С ворохами рыжей рваниТолько что простились мы.На космическом экране —Чёрно-белый фильм зимы.

Я закашлялся от стужи,Я прикрыл перчаткой рот,Я, шагнувши неуклюже,Угодил в снеговорот,

И, барахтаясь бессильноВ навалившемся снегу,Я предчувствую, что фильмаДосмотреть я не смогу.

Всё снега, да снега, да метели,Нелюдимый скалистый простор.В горностаевых мантиях ели,Как монархи, спускаются с гор.

И оленей пугливое стадоОт дороги уходит в снега.Вот какое оно — Колорадо,И такая ж, наверно, тайга.

Я становлюсь под старость разговорчив,Особенно по вечерам зимой.Презрительное выраженье скорчив,Сидит напротив собеседник мой.

Пойми, пора мне разобраться толкомКто я такой? Ответь мне напрямик,Зачем я заблудившимся осколкомЛетел с материка на материк?

Да, знаю я, что тёмные есть силы,Но светлые ведь тоже силы есть:Нам тёмные вытягивают жилы,А светлые несут благую весть.

Но ты ответь мне, в чем свобода воли,Моя заслуга и моя вина,В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,Которая мне на земле дана?

Но он в ответ не говорит ни слова.Ему скучна вся эта болтовня.Насмешливо из зеркала большогоМой собеседник смотрит на меня.

Про эту скрипучуюБерёзу в садуСлова наилучшиеЯ не найду.

Тут не до лексики!Благоговей!Всё золото МексикиВиснет с ветвей.

И в ПенсильванииЛист колдовскойКружит, позваниваяРусской тоской.

Что вспоминать? Плакать о чём?Над головой — тёмная высь.В сон уходя, тёплым плечомБлиже ко мне ты примостись.

Мысли бегут быстро, как дым.Где-то с небес валится гром.Слышу, как в лад с сердцем твоимСердце моё бьёт под ребром.

Нас на часов шесть или семьЗапорошит сонной пургой.И до утра где-то совсемМы на звезде бродим другой.

Может быть, там, в звёздной пыли,Я, наконец, что-то пойму.С правдой земли, с ложью землиСладить уму не моему.

Длинная жизнь! Сколько ночей,Дней, вечеров, сумерек, зорь.Лучше, мой друг, с ходом вещейТы на земле больше не спорь!

Я написал несколько книг,Всё о себе, о прожитом,Только пора мне напрямикЧестно сказать людям о том,

Что у меня важный пробел,Что у меня крупный провал,Что я на мир жадно смотрел,А понимать — не понимал.

Мой взгляд, отделившись быстроОт моего зрачка,Перелетает искройПо проводам стиха.

Жизнь с её благодатью,Как даровой матерьял,Я на стихи растратил,В рифмах порастерял.

Не каких-то глаголов виды,Не лексические слои,В этих строчках мои обиды,Мои слёзы, жесты мои.

И в стихи я из сердца буду,Пока я на земле стою,Как в сообщающиеся сосуды,Перекачивать кровь мою.

Воздух темнел на Владимирской горке,Где-то внизу тарахтели моторки,Месяц за веткой спускался в проём,Заколыхалась листва ворохами.Мы на скамейке сидели втроём,Мы говорили друг с другом стихами.Недалеко над днепровской водойКто-то запел о любви молодой.А от тайги до британских морейТёмные вышки росли лагерей.

Если бы не было этого дня,Если бы не было этого вечера, —Значит — и не было в мире меня,И обо мне разговаривать нечего.В небе заката лежит поперечина,В ней уже мало осталось огня.

Сам себе долю бродяжную выбериИ по окольным дорогам кружись.Но и за четверть секунды до гибелиПомни, что чудом была твоя жизнь.

Каждому встречному дереву радуйся,Кланяйся солнцу, приветствуй дожди.И ничего, что ты прожил без адреса,Только ответа на письма не жди.

Всё, во что верил, и всё, за что ратовал, —Кажется, кануло в тёмный пролом.Может быть, ангел почтовый припрятывалПисьма твои у себя под крылом?

Вслушайся в звёздную ночь одиночестваИ ничего от людей не таи:Ангелу, может, доставить захочетсяПо назначению письма твои.

Привыкали мы всякую ересьЧитать на страницах газет.Твердят, с географией сверясь,Что я эмигрантский поэт.

Я знаю — всё стерпит бумага,Чем люди её нагрузят.Но если я даже бродяга,У книг моих есть адресат.

Пускай и ухабы и встряски —Моё кочевое житьё,Но разве должно быть в участкеПрописано слово моё?

Иль, может быть, критик циничныйДействительно способ нашёлВ стихи мои столб пограничныйЗабить, как осиновый кол?

Художника судят по краскам,Поэта — по блеску пера.Меня называть эмигрантскимПоэтом? Какая мура!

Гурьбою по булыжной мостовойСухие листья гнались друг за другом,Да из-за веток яблони кривойЗвезда глядела на меня с испугом.

А я припоминал за пядью пядьВсю жизнь мою и славил Божью милость,И мне хотелось людям рассказатьО том, что на земле со мной случилось.

И жизнь мою укладывал я в стихС паденьями, со взлётами, с грехами,Да у меня и не было другихПричин, чтоб разговаривать стихами.

Олень упал. Пробила шею пуля.За деревом, его подкарауля,Стояла смерть в дублёном кожухе,В папахе старой и с ружьём в руке.Олень хрипел и скрёб рогами пень,И, умирая, вздрагивал олень.Казалось, что он жаловался громко,Казалось, что, собрав остаток сил,Он Бунину рассказывал о том, какОн красоту от смерти уносил,Как жил в лесу, щипал кусты по скаламИ спал, укрывшись звёздным покрывалом.

И в тот же самый день в больнице где-тоРодился человек и стал кричать.О нём уже заполнена анкета,Указаны его отец и мать,Какой в нём вес, глаза какого цвета,Стоит на папке номер и печать.В хранилище особого отделаЗаведено на человека дело.И кажется, что в этой папке плотнойВесь человек упрятан как живой —Он с метрикой, он с книжкою зачётной,С дипломом он и с книжкой трудовой,Он с паспортом и с воинским билетом,Он на расправу справкам и анкетамИ бюрократам выдан с головой!Там аккуратно сложен каждый листик,Там человек измазан дёгтем лжиИ вывален в пуху характеристик!И в сыске искушённые мужиТам только ждут условленного знака,Чтоб, шутку безобидную твоюИстолковав превратно и двояко,Состряпать уголовную статью.

А мне бы жить и умереть оленем,Над озером в заснеженном лесу,Где каждый вяз могучим разветвленьемУдерживает звёзды на весу.Пускай всю жизнь облавы, и погони,И ледяные ветры всех ночей,Но только б не за проволокой в ЗонеПод отческим присмотром стукачей.

Ну вот, погостил и ушёл восвояси,За друга в пути — мой сегодняшний тост!Он с нашей планеты уходит по трассеПоэтов, художников, ангелов, звёзд.

Я знаю — ему и сейчас не до смерти.Я знаю, что смотрит он пристально вниз,Туда, где остался стоять на мольбертеПоследний набросок — прощальный эскиз.

Серёжа, мы в Киеве, в тёмной квартире.Когда-то с тобою мы встретились здесь.На старой газете картошка в мундире,А в кружках какая-то горькая смесь.

И всюду подрамники, кисти, окурки,И прямо с мольберта глядит с полотнаПарнишка в распахнутой лихо тужурке,Склонённый в тоске над стаканом вина.

Так вот в чём искусства могучее чудо:С такою тоскою глядит паренёк,Таким одиночеством дует оттуда,Что глянешь — и ты уж не так одинок.

Мы выросли в годы таких потрясений,Что целые страны сметали с пути,А ты нам оставил букеты сирени,Которым цвести, и цвести, и цвести.

Еще и сегодня убийственно-густоОт взрывов стоит над планетою дым,И всё-таки в доме просторном искусстваЕсть место стихам и картинам твоим.

И ты не забудешь на тёмной дороге,Как русские сосны качают верхи,Как русские мальчики спорят о Боге,Рисуют пейзажи, слагают стихи.

Где машина мчится за машинойИ под мост ныряет, как в провал,Эллина в тунике с дудкой длиннойКто-то на стене нарисовал.

Кружатся однообразно сутки,День и ночь машины мчат и мчат,День и ночь играет он на дудке,Как тысячелетия назад.

Ничего, что ветры воют дико,Что снега бегут над ним гурьбой,Что с годами синяя туника,Выцветая, стала голубой,

Что вблизи встаёт махиной жуткойНебоскрёб во весь гигантский рост…Как тебя с твоей смешною дудкойЗанесло сюда, под этот мост?

Ты о чём горюешь одиноко,И в уединении своём,Может быть, играешь песню РокаТем, кто тут мелькает за рулём?

Ты глядишь из мрака ниши узкойИ напоминаешь мне о том,Что и я с моею дудкой русскойОказался где-то под мостом.

Меж небом и землёю в коридоре,Похожие на поседевших птиц,Мои друзья и я в житейском мореКачаемся на палубах больниц.

А было путешествие отменным,Благоговейно поклонились мыКамням Европы, всё еще священным,Америки увидели холмы.

Спеша путем подъёмов и обвалов,Мы чувствуем по холоду в груди,Что никаких других не будет палуб,Что гавани остались позади.

Сам я толком не знаю,Что от жизни я жду.На подножку трамваяЯ вскочил на ходу.

Да, наверное, крутоПовернув невзначай,Где-то сбился с маршрутаНепутёвый трамвай.

И вагон как попалоСкрежетал, громыхалС одного перевалаНа другой перевал.

Отовсюду нагрянув,Обступили меняКарусели каштановИ домов толкотня,

Блёстки звёздных колючек,Пляс осенней трухи,Мне не выдумать лучших,Чем вот эти стихи.

И, пожалуй, что в этомБиография вся:Оставался поэтом,На подножке вися.

— Ты что суетишься?— Да вот,Спешка к празднику, к Новому Году.

— А по мне новогодних заботХоть и вовсе бы не было сроду.Что мне нового год принесёт?Время? С вечною рифмою — бремя?!Новый камень, что в мой огородЗашвырнёт вероломное время?Каждый миг, каждый времени шагМне на плечи ложится поклажей,Новый Год — он не просто мне враг,Он командует армией вражьей.Так зачем же, подумай, врагуМне устраивать пышную встречу?

— Я попробую, если смогу,На твои обвиненья отвечу.Знаешь, так уж издревле пошло:Тёща всякая — зло безусловно,И, конечно, такое же зло,Скажем, тёща Надежда Петровна.Ну, а бабушка, наоборот,Теплота, доброта и забота —Тешит сказками, песни поётИ всегда опекает кого-то.Только разум смущается наш,Тут какой-то просчёт, безусловно,Так как бабушка — это она ж,Та же тёща, Надежда Петровна.Да, пугает нас времени нож,Точно ад надвигается Дантов,Только всё ж неизменно хорошВ полночь бой новогодних курантов.Пусть кругом всё идет ходуномЗа столом с новогодним вином,Все мы любим весёлую встряску.Вместо тёщиных каверз мы ждём,Что расскажет нам бабушка сказку.

Всё-таки целебныУ отставки качества:С лямкою служебнойРасквитался начисто!

Отгавкал своё, оттявкал,Отрявкал, теперь — отставка!

Грызитесь из-за прибавки,А я посижу на травке!

В отставке живу, в отставкеОт вас и от вашей лавки,От вашей трамвайной давки,От канцелярской гонки —В сторонке стою, в сторонке!

Чуть не жизнь на вас убухав,Еле ноги уволокОт интриг, от сплетен, слухов,От подвохов, дрязг и склок!

От клоаки свалочнойИ от клики сволочнойС её привычкой лавочнойВсегда бежать за ветчиной,Чтобы урвать добавочныйКусок очередной!

В отставке живу, в отставке!Кусайте друг друга, шавки!

Ставьте десять раз на днюДруг на друга западню!

Своему коллеге ловкоМышьяка подсыпь в стакан!У коллеги — мышеловка,У тебя зато — капкан!

Надевайте тёмной ночкойНа коллег удавочки!А я нюхаю цветочкиДа сижу на лавочке!

Всё оказалось очень просто:Я заглянул в полуподвал,И там от Каменного гостяЯ жизнь свою застраховал.

И мне нотариус румяный,Прощаясь, нежно руку жмёт,Клянётся мне, что с донной АннойНе будет никаких хлопот.

Он, с каждым годом богатея,Ведёт успешные дела,И даже печень ПрометеяЗастраховал он от орла.

В различных проявленьях бытияУсматривал философ связь живую.Так, например: я мыслю, значит, я,По мнению Декарта, существую.

Тут логики несокрушимый вал,Но верить ей не стану раболепно.Я плохо мыслил, а существовал —Осмелюсь утверждать — великолепно.

Как знать, на небе пятом иль седьмом,А может быть, на небе двадцать третьемМы будем обладать иным умомИ логику совсем иную встретим.

И может быть, за этим звёздным рвомСтолкнёмся мы с совсем другим порядком,И мозг, что был природы торжеством,Слепой кишки окажется придатком.

Опять я убеждаюсь и опять,Что жалок ум, что интеллект заносчив,Что мир куда верней восприниматьНа глаз, на вкус, на нюх, на слух, на ощупь.

Я слушал стиха соловьиную медь,Хотелось уметь этой медью греметь,Но жизнь меня вкривь потащила и вкось,А всё-таки жалко, что не удалось.

Зачем же хитрить напоследок с собой?Будь счастлив своей эмигрантской судьбой,На позднее чудо надеяться брось,А всё-таки жалко, что не удалось.

Ну что же, плыви по вселенной, поэт,Твой адрес теперь между звёзд и планет,С землёю в разлуке и с музою врозь,А всё-таки жалко, что не удалось.

Хотелось найти мне такие слова,Которые так же шумят, как листва,Чтоб солнце стихи пронизало насквозь,А всё-таки жалко, что не удалось,

Что замыслы все разлетелись, как дым,Что стих не согрел я дыханьем своим,Что зря понадеялся я на авось.А всё-таки жалко, что не удалось!

Посмотри, как торопится птица,Видно, время и мне торопиться,Видно, время и мне подошлоРаспрямить для полёта крыло.

Посмотри, как торопится птица,Видно, мне торопиться пора,Закружился каштан темнолицый,Как шаман, посредине двора.

И листва у дороги шоссейнойВсе откосы усыпала сплошь,На костлявых танцоров ГольбейнаКаждый вяз придорожный похож.

…Скоро с этого аэродромаТы отправишься, мой самолёт,В неизбежный, крутой, незнакомый,Невозвратный, последний полёт.

Где-то вверху, за холмы уходя,Гром грохотал тяжело.Шлёпают крупные капли дождяО ветровое стекло.

Может быть, так же, сквозь дождь, ОдиссейВ море смотрел с корабля.Кинулась сразу махиною всейМне под колёса земля.

Крупные капли дождя тяжелы,Наискось бьют по стеклу.Сосен стволы выплывают из мглыИ уплывают во мглу.

День, поскорее приди и рассейЭтот ненастный покров.Может быть, так же кружил ОдиссейВозле чужих островов.

Верно, казалось, что рядом встаютСтены Итаки во тьме.Моря ночного чудовищный спрутЁрзал уже по корме.

С шумом и там подымались и тутЩупальцы смерти самой.Но хорошо, что хоть в песнях поют,Что он вернулся домой.

БЕЖЕНСКАЯ ПОЭМА