Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы - Дмитрий Николаевич Москалев
Высокая палата празднеством полна,
И гул, и шум стоит за три версты.
Бушует пир,
Среди могил,
Среди чумы –
Бояре пропили умы!
Да и прибу́дут к им с похмелья мудрые думы́!
Потом уж ты не отрекайся от тюрьмы и от сумы.
Паломник боле не собирается в поход,
Ему богов стал надоедлив род,
И не поможет уж Атлант держать тяжёлый небосвод,
Тогда он точно упадёт на голову невеж,
А супроти́в, не хватит на Руси средь городов высоких веж48.
Дорогу в сторону давно не охраняет Хель49,
Покуда стариков младит душистый хмель.
Зеленый змий бездонным сделал кубок,
Да жажду углубил, чтоб не напился сим вином приблудок50,
Покуда впредь его и дрём и сон, не потревожил злой поступок,
Чтоб из горла́ того, он, кубка пил,
Да чтобы с губ его гранёный кубок мёртву воду лил –
Так чтоб на чистом поле, тот бедняга, не по́днял больше вил,
От расслабления ума, да без труда работу пьянкой прекратил.
Ядро разрухи угодило прямо в грудь,
Персею храброму — едва ль живому, но отнюдь,
Свободно нам нельзя ещё вздохнуть,
И слякоть, муть — всё портит долгий путь,
А ископыть51 мешает глину с колее́ю,
Покуда жизнь герою дорога,
То не расстанется он с нею,
Олимпа же вершина высока,
Лететь с неё, да кубарем невмоготу,
Хватаясь за надежды налету,
Пока ещё ведь не упал, не ведаешь вставать нужды,
Когда уж ты с колен поднялся — то ноги целые нужны.
Мораль завяла в звонкой тишине,
Её забыл полить виновник,
И конь дорогою застрял в сырой дрязге,
Забыл путь указать сановник,
С обочины кресты стоят,
А на казнённых вороны, и оперив хвосты, сидят,
Сухие петли, да под тяжким грузом всё скрипят,
В глубоких ямах скрыты совести заботы,
С сих пор в глухих умах уж стёрты песни ноты.
Сырые казематы ждут своих друзей,
Как бьёт напором с выси вниз ручей,
Так бьётся о решётку узник головою,
Противится он муки вою,
И истязанию души душою,
Да с жаром бьётся лбом и молится в тиши,
Но откровенья дверь ему и не откроется,
Скорее уж совсем закроется,
Как к счастью, да на крыльях воли не спеши,
Хотя, сим изнурительным тупым трудом
Какой и есть грешок, да и замо́лится,
Но от разрухи в голове, всё ж запустеет отчий дом.
Настал тот час, открылся низменный ломбард,
О том, как Фауст душу дьяволу продал,
Вам не споёт уж нынче бард,
Как из-за пазухи тот вынул тощий горб,
И под залог скупой, за увеселение черта отдал,
Как магисте́рский камень не спасёт уж нищих орд,
О том, как нынче ценится распутницы младое тело,
О том, как нынче низкий грех давно — не белым-бело.
О том, как можно падать без предела,
И запустить совсем благое жизни дело.
А можно ль ранить разум словом?
Лишь поразмыслив вслух о новом?
О чём совсем не ведает Шекспир,
И сам король великих лир,
Но проницательность его хвали -
Ведь он кумир! –
Все лавры наперёд собрав,
В стихах чудесных чуть соврав,
Едва ль теперь потомка пьесой удивишь,
Когда в награду слово лишь сулишь.
И впредь уж не закрыть пристыжено лица,
Чтоб не видать земного преступленья,
Когда сомнения толпы пожрут богов сердца,
Чьи набожны и так скучны рассудка повеленья,
Тогда уж разорвутся путы вяжущие словом гнев,
Мы созерцать на век останемся, всего на миг присев,
И после пира мусор весь волною смоет утренний прилив.
От взмаха буйного все разобьются чаши, наполненные горем,
Трагедией дневное небо разразив, и бурей сине море.
Сотрём ладонью же аттическую соль мы с мёртвых губ,
Друзей же наших, каких принёс когда-то в жертву душегуб,
Сотрём же всякие улыбки, слезами горькими запив,
И боли вздохи и стенанья, уйдём мы навсегда — забыв,
Окончим путь, к мечте божественной приплыв,
И бросим якорь мы в Элизия залив.
IV
И шепчет дьявол, во всём хуля богов,
Летит, не чтя границ и берегов,
Одно лишь слово — рухнет мир,
Одна лишь песня — и не услышать лести лир,
Один лишь миг и рухнет низ,
И жизни смысл решит всего один каприз.
И не узнает странник белых роз,
Покуда стебель не возрос.
Настала полночь звон пробил,
Распутства дух средь океана душ удил,
И всё смеялся, в пляс пускался — думал петь,
Но разорвал о скалы сеть!
Тщеславным планам шёл конец,
Но вовремя ему худую весть принёс гонец.
Лукавый дух велел собраться ратью,
Руководить желал великой тёмной знатью!
Дух распутства, дух лукавства,
Дух безделья и безверья,
Дух вранья и тяжкого житья,
Дух вражды и суеверья,
Их полно́ пороков племя,
Уж настало их заботы время!
Меж тем, безумный дух на крыльях страсти роковой,
Всё мчит и мчит, да не находит за горой,
Ни упоения, ни славы!
И вдруг летит пред ним орёл двуглавый,
Вздымаясь ввысь, блестит пером,
А клюв его набит же чистым серебром.
Дух алчный жаждет адской лавы,
И камнем падает лукавый,
Он полон злости, хочет кары,
Всё мчит к безумию земли,
Вслед оставляя судна жизни на мели.
Крылатый рвёт на части бедные сердца девиц,
От совести померкшей, готовых падать ниц,
Честолюбивый замысел его толкает жар со дна нутра,
И для греха, созрев, всё ожидает тот утра́.
Дух ненасытный, дух забвенный, всё ищет в душу узкий лаз,
Да упиваясь пламенной любовью, стыдясь, не прячет всюду глаз.
Не мучает его вина,
И кровь от сладострастия черна,
Осталась ли хотя б одна душа ему верна?
Иль все потухли в тяжкой муке,
Иль он порочит честь всего лишь от великой скуки?
Не существует для него разлуки!
И нет счастливых дней,
Когда же вместе, просто, чьи-то руки,
Когда танцует свет среди теней ветвей.
Скрыв за наве́сом ухищренья,
Крылатый демон, день и ночь, готовил похищенье,
Готовый на любую низость, отрёкся от души спасенья,
Открыл врата, наполнил мир скупою злобой, да великим униженьем,
Посеял воину он всяк позорно пораженье,
Отверг, тем самым, белый свет — сердец потухших исцеленье,
Впустил могучий дух, Блаку́ру-Бестию52, а сам пошёл на пониженье!
И затряслась земля,
И Зевс упал и скрылся в глубине,
Да возопил от ужаса Аид в земной коре,
Сам Посейдон затих в своей глухой норе,
И никакой мудрец уж никогда не изречёт глагола совести,
