Эмиль Брагинский - Ирония судьбы, или С легким паром
Ипполит снял шапку и выкрутил ее, отжимая воду.
— Прошу вас, перестаньте! — тихо попросил Лукашин, но смотрел он не на Ипполита, а на Надю.
Ипполит вылез из ванной, стащил с себя ботинок, вылил из него воду, потом проделал то же самое с другим ботинком.
— На правду не надо обижаться, даже если она горькая! Надя, все это блажь и дурь! — серьезно сказал Ипполит. В голосе его звучала горечь. — За такой короткий срок старое разрушить можно, а вот новое создать нельзя! Завтра наступит похмелье и пустота. Конец новогодней ночи!
Оставляя на полу влажные следы, Ипполит направился к выходу.
— И вы оба знаете, что я прав! Надя, ты еще вспомнишь про Ипполита!
— Ты куда? — испугалась Надя. — Простудишься!
Лукашин попытался загородить Ипполиту дорогу:
— Не смейте выходить на улицу! Вы обледенеете!
— Пустите меня! Уберите руки! — потребовал Ипполит. — Может быть, я хочу простудиться и умереть!
С этими словами он покинул квартиру.
Наступила напряженная тишина. Надя заговорила первой:
— Боже мой! Как я устала! Какая сумасшедшая ночь!
— Если он придет в следующий раз, — сказал Лукашин, имея в виду Ипполита, — то подожжет дом, а по-честному — он хороший парень!
— Его очень жалко… — задумчиво протянула Надя. — Но, главное, он ведь сейчас сказал нам то, что мы сами не решаемся сказать друг другу…
— Надя, опомнись!
— Именно это со мной и происходит! — грустно ответила Надя.
Внезапно отворилась дверь. Лукашин и Надя порывисто обернулись. Но это возвратилась Ольга Николаевна.
— У Любы спать ложатся, а на лестнице холодно… — Она с подозрением оглядела Лукашина и Надю. — Это вы Ипполита окатили? Он шел весь мокрый…
— Никто его не обливал! — возразил Лукашин. — Это он мокрый от слез…
— Обидели хорошего человека! — с укором произнесла Ольга Николаевна и направилась к себе.
Теперь, после ухода мамы, в комнате снова воцарилось неловкое молчание.
И снова Надя заговорила первой:
— Ну что ж, тебе пора!..
— Но самолеты ведь ходят через каждые полчаса…
— Полчаса ничего не спасут.
— Нелепость какая-то, просто глупость!.. — Лукашин понимал, что сделать уже ничего нельзя, и все-таки пытался бороться с неизбежным… — Потом мы себе этого не простим всю жизнь!
— Надо уметь сдерживать чувства! — усмехнулась Надя.
— А зачем их сдерживать? Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — печально сказал Лукашин.
А Надя снова сняла со стены гитару и встала около окна, за которым белело первое утро нового года.
— Пойми, Ипполит ведь где-то прав. Мы немножно сошли с ума, новогодняя ночь кончилась, и все становится на свои места…
Надя взяла на гитаре несколько аккордов и запела нежно и печально:
— Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать — куда вам путьИ где пристанище.Я вижу: мачта корабля,И вы на палубе…Вы — в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе…Вечерние поля в росе,Над ними — вороны…Благословляю вас на всеЧетыре стороны!{Стихи М. Цветаевой.}
Лукашин невесело смотрел в окно.
— Утро уже… У меня такое ощущение, будто за эту ночь мы прожили целую жизнь…
Надя тоже взглянула в окно:
— Ты подними билет. Я думаю, его можно найти…
Это все, что осталось от Ипполита после того, как нехороший Лукашин ворвался в его личную жизнь.
Лукашин порвал не только фотографию соперника, но и… (смотри на обороте) подлинник его признания в любви.
— Нет, поездом не поеду! — отказался Лукашин. — Семь часов трястись…
Он взял со стола пятнадцать рублей, положил в карман.
— Ты, пожалуйста, вспоминай обо мне! — тихо попросила Надя.
— И ты… — попросил Лукашин.
— Иди, Женя, иди! — Надя боялась самой себя.
— Можно, я тебя поцелую на прощание?
— Не надо, Женя, пожалуйста… Очень тебя прошу…
— Давай посидим перед дорогой! — предложил Лукашин.
Они сели в отдалении друг от друга. Помолчали, как и положено. А потом Лукашин виновато признался:
— Я украл твою фотографию.
— Мне приятно, что у тебя останется моя фотография…
Лукашина вдруг осенило:
— А если нелетная погода? Можно, я вернусь?
— Нет, нет… — покачала головой Надя. — Тогда уезжай поездом.
— Ну ладно, я пошел!
Лукашин резко поднялся. Схватил в коридоре пальто. Потом остановился, надеясь, что его, может быть, вернут. Надя сидела как каменная. Лукашин быстро вышел на лестницу.
Надя было поднялась ему вслед, но потом сдержала себя и снова села…
…В зале ожидания аэропорта прервалась музыка, которую транслировали по радио, и хриплый голос произнес:
— К сведению пассажиров, вылетающих в Красноярск: в связи с нелетной погодой вылет откладывается…
Знакомый пассажир в красном кресле даже не вздохнул, только затравленно поглядел на репродуктор.
— Привет! — окликнул его Лукашин. — Все сидите?
— Лежать здесь негде! — ответил несчастный путешественник. — А вы обратно улетаете?
— Увы… — вздохнул Лукашин. — Где же Новый год встречали, в ресторане?
— Конечно, нет. Там надо было заранее заказывать столик. Так и встречал, в красном кресле…
По радио объявили:
— Пассажиров, вылетающих на Москву рейсом двести сорок вторым, просят пройти на посадку…
Лукашин засуетился.
— Нет ли у вас двух копеек?
— Этой суммой я располагаю… — Пассажир достал монетку и протянул Лукашину. — Не могу сказать, чтобы у вас был счастливый вид..
— Спасибо… — Лукашин кинулся к автомату.
В квартире у Нади зазвонил телефон.
Надя, конечно же, слышала звонок, но не снимала трубку. В автоматной будке Лукашин все еще надеялся, что трубку снимут. Надя грустно слушала протяжные звонки… Наконец телефон смолк…
Как больно, милая, как странно,Сроднясь в земле, сплетясь ветвямиКак больно, милая, как странно,Раздваиваться под пилой.Не зарастет на сердце рана —Прольется чистыми слезами.Не зарастет на сердце рана —Прольется пламенной смолой
Торопился самолет из Ленинграда в Москву. В самолете летел Лукашин. И казалось ему, что он слышит Надин голос.
Пока жива, с тобой я буду —Душа и кровь нераздвоимы…Пока жива, с тобой я буду —Любовь и смерть всегда вдвоемТы понесешь с собой, любимый.Ты понесешь с собой повсюду.Ты понесешь с собой повсюдуРодную землю, милый дом.
С аэродрома Лукашин ехал в рейсовом автобусе. Лукашину досталось место у окна, он привалился к нему плечом и безучастно смотрел на перелески, на поля, — их вытеснили потом ряды домов, одинаковых, как граненые стаканы.
Но если мне укрыться нечемОт жалости неисцелимой.Но если мне укрыться нечемОт холода и темноты..
И снова звучал Надин голос. Будто Надя была где-то рядом.
За расставаньем будет встречаНе забывай меня, любимый!За расставаньем будет встреча —Вернемся оба, я и ты.
Вскоре после того, как автобус пересек кольцевую дорогу, Лукашин вышел. И на него накинулась метель. Под ветром и снегом он шел сквозь пустой елочный базар, мимо запертых киосков, а метель играла воздушными шарами и сердито рвала бумажные гирлянды.
Но если я безвестно кану,Короткий свет луча дневного.Но если я безвестно кануЗа звездный пояс, млечный дым..
И снова ответил Надин голос. Это было как наваждение.
Я за тебя молиться стану.Чтоб не забыл пути земного.Я за тебя молиться стану.Чтоб ты вернулся невредим.
Лукашин все еще шел, избитый метелью, ежась от холода и от горя.
Трясясь в прокуренном вагоне,Он стал бездомным и смиренным,Трясясь в прокуренном вагоне,Он полуплакал, полуспал.Когда вагон на скользком склонеВдруг изогнулся страшным креном,Когда вагон на скользком склонеОт рельс колеса оторвал. Нечеловеческая сила,В одной давильне всех калеча,Нечеловеческая силаЗемное сбросила с земли…
Маленькая фигурка Лукашина брела мимо старинной церкви.
И никого не защитилаВдали обещанная встреча,И никого не защитилаРука, зовущая вдали.
С любимыми не расставайтесь!С любимыми не расставайтесь!С любимыми не расставайтесь!Всей кровью прорастайте в них!
И каждый раз навек прощайтесь,И каждый раз навек прощайтесь,И каждый раз навек прощайтесь,Когда уходите на миг.{Стихи А. Кочеткова}
Лукашин остановился около своего парадного и в отчаянии прислонился к дверному косяку. Потом резко вошел в подъезд.
