Николай Погодин - Минувшие годы
Черемисов. Ничего, привычка.
Являются Месяцев, Жданович, Чильдибай.
Месяцев. Варламович! Горы сдвинулись, Евгений Евгеньевич, ты видишь кто?
Жданович (становится на колени). Учителю и патриарху коленопреклоненно. (Кланяется.)
Григорий Варламович (добродушно). Не надсмехайся, идол… Так и остался вертопрахом. Голова ведь пегая.
Жданович. Сиянье мудрости и бес в ребре.
Григорий Варламович. А бес не покидает?
Жданович. Ох, нет!
Григорий Варламович. Ну как же ты обходишься?
Жданович. Борюсь.
Григорий Варламович. Ох, врешь! Ох, бестия, ох, врешь!..
Черемисов (подводит к отцу Чильдибая). Познакомься… Митя Месяцев на опытах был одной рукой, этот — другой. Чильдибай Надиров — в переводе значит: высота, зенит.
Григорий Варламович. Здоров, мастер, проздравляю. В степь не тянет?
Чильдибай. Почему нет? Но в степи жизни мало. Каждый день один и тот же разговор.(Прибавил.) Мы молодой народ.
Черемисов (удовольствие, даже торжественность). Ну-с, молодой народ… (Берет в руки пакет.) Впрочем, вот что: совещания не будет, я остаюсь дома, в отпуск не еду.
Жданович. Как?
Черемисов (вынимая из пакета бумаги). Да, да, я никуда не поеду. Но прежде чем прочитать эти документы… (Подумал.) Это очень трудно выразить.
В дверях Марина Дмитриевна.
Марина Дмитриевна. Митенька… да что ж секретничать! Жена приехала.
Черемисов (ошеломлен). Как жена?
Марина Дмитриевна. Лина… Оказывается, мы в одном поезде приехали.
Черемисов. Так. Значит, с Кряжиным стряслась беда. (Ирония.) Понятно. Но почему ко мне?..
Марина Дмитриевна. Она ведь говорит, что ты будто обещал ей в случае чего помочь…
Черемисов. Из-за сына. Да.
Марина Дмитриевна. Она одна приехала. (Оглянулась.) Приехала, входи. Чего ж стоять в прихожей!
Является Лина. Молчаливый поклон. Жданович повел глазами в сторону веранды. За ним вышли Месяцев, Чильдибай.
Лина. Как хорошо у вас, красиво! Лес вырос.
Марина Дмитриевна. Разве в Москве было хуже?
Лина. Что было, то прошло. Без лишних слов скажу — мы с Кряжиным разошлись подобру-поздорову. Каюсь-сделана непростительная ошибка, но тужить и плакаться не в моем характере.
Григорий Варламович. Где же внук? (Строго.) Ангелина!
Лина. Он со мною не поехал… (Слезы.) Он ушел.
Черемисов. Бежал?
Лина. Именно ушел. Собрался и ушел. Ни слова, ни записки. Но я слыхала как-то, он говорил товарищу, что будет жить один, как только кончит школу.
Черемисов. Разве он закончил?
Лина. Представь себе, сдал вперед за десятый класс, добился. Я и не знала за ним таких способностей.
Черемисов. Я виноват, я. (Ушел.)
Григорий Варламович (непримиримость). Зачем же ты сюда приехала? Свободы тебе мало или все друзья — в кусты? (Истово.) Ну, Ангелина… Ведь твой родитель был моим первым другом… Задушил бы я тебя своими руками. (Ушел.)
Лина (с болью). О чем тут говорить теперь? Зачем? «Я виноват», «задушил бы»…
Марина Дмитриевна. Чего ты наковеркала, подумай! Ты Митрию разбила жизнь и себе счастья не сыскала. С какими же глазами ты сюда явилась?
Лина. Мы выше этих старых предрассудков. И Черемисов, я надеюсь, должен мне помочь, поскольку в прошлом были родственные чувства.
Черемисов в дверях.
Марина Дмитриевна. Пускай помогает… Пускай прощает, пригревает. Но мы с нашими старыми предрассудками видеть этой гадости не будем. (Ушла.)
Черемисов (хмуро). Что там у вас случилось?
Лина. Кряжина исключили из партии. Дело тянулось долго.
Черемисов. За что исключили?
Лина. Ей-богу, я не интересовалась. Отстал. Проглядел. Окружил себя подхалимами. Да ты, наверное, знаешь без меня.
Черемисов. Кое-что знаю. Что же он теперь делает?
Лина. А мне неинтересно.
Черемисов. Грубовато. Да. Эгоистично. Где ты набралась?
Лина (певуче). От тебя, Митенька. Ты позабыл, как ты меня не замечал. Ты пылкий человек, конечно, ты целиком уходишь в свои интересы, но отчего же этот пыл всегда шел мимо меня, на сторону?
Черемисов. Интересы намечались у нас разные.
Лина. Нет, если бы ты захотел, при твоей способности увлекать людей, ты мог бы сделать из меня самого верного, самого преданного друга. Ты не оценил меня. Ты виноват.
Черемисов. Не понимаю, зачем ты это говоришь, зачем?
Лина. Но отчего же ты монашествуешь, а? (Молчание.) Сказал бы все-таки, отчего так получилось, милый? Пора, давно пора и полюбить. Не любится?
Черемисов (после паузы). Ну вот что, поезжай в наш дом отдыха. Я позвонил туда. Там тебя примут. Живи, устраивайся, как желаешь, вот и все. (Ушел.)
Входит Жданович.
Жданович. Куда же делся Черемисов? Он меня сейчас звал. Вы не знаете зачем?
Лина. Ах, что я могу знать! Сама себя не знаю. Жданович, меня выгнали.
Жданович. Резко сказано. Не верю.
Лина. Надо убираться в дом отдыха.
Жданович. Я часто жажду, чтобы меня выгнали в дом отдыха. Увы, не выгоняют.
Лина. Вы тот же… милый, остроумный. Так и не женились?
Жданович. Опоздал и примирился. А в вас, Ангелина Тимофеевна, появились тонкие бальзаковские гиперболы очарования.
Лина. Комплимент или укол — не понимаю.
Жданович. Бальзак описывал с глубоким проникновением тридцатилетних женщин. Ну, а гиперболы…
Лина. Напрасно думаете, что Лина прежняя провинциалка… Можете не разжевывать…
Жданович (легко). Вполне естественно, всеобщий рост.
Лина. Вот, вот… еще увидите. У вас театр играет? Деловой вопрос.
Жданович. Нет, но будет играть. Осенью. А что?
Лина. А то, мой милый, что я вам так сыграю «Без вины виноватые», что все вы обрыдаетесь…
Жданович. Люблю… Рыданье укрепляет сердечную деятельность.
Лина. Зря шутите.
Жданович. Нисколько.
Лина. Это Черемисов думает, что я в Москве сидела дура-дурой. Я свое взяла. Нечего мне намекать. Бальзак, Бальзак! Я знаю, на что Бальзак намекал. И ничего не поздно. Нежданова тоже поздно начинала петь, а как еще запела! Я выработала определенный взгляд на вещи: ничему не поддаваться, не вешать головы. Всего хорошего, Евгений. Не забывайте меня, грешную, навещайте…
Жданович. Ваш раб покорный… и нелицеприятный.
Лина. Знаем, какие вы рабы. (Ушла.)
Вошел Черемисов.
Черемисов. Ушла?
Жданович. Обиженная.
Черемисов. Очень хорошо. (Зовет.) Эй, Месяцев, Надиров! Слушай, Жданович, когда мы можем дать стране те новые марки металлов? Экспериментальные? (Пауза.) Ты что, не понимаешь, о чем идет речь? (Пауза.) Отвечай, я спрашиваю.
Жданович. А завтра поздно будет разговаривать?
Черемисов. А завтра надо будет не разговаривать, завтра надо начинать давать новый металл.
Жданович. Никакого нового металла мы завтра не дадим. И послезавтра не дадим. Через полгода — еще туда-сюда.
Черемисов. Я говорю — немедленно, а не через полгода!
Жданович. А я не инженер, а балалаечник?
Являются Месяцев и Чильдибай.
Я тоже знаю, что говорю.
Месяцев. Что за балалаечник и почему?
Черемисов. А ну-ка, шутки прочь! (Ждановичу.) Когда образцы пошли в Москву, я дал тебе задание подготовить технологию на тот случай, если нам придется варить эти металлы. Ты подготовил?
Жданович. Нет.
Черемисов. Как?
Жданович. Готовиться на всякий случай — это роскошь. У меня тысячи заданий и текущих дел. Я старый практик. Дадут заказ — пожалуйста. Приказывайте.
Черемисов. Я приказывать теперь могу одно — отдать тебя под суд.
