Леонид Леонов - Избранное
Таланов (откладывая книгу). Так рождается новая область медицины: детская полевая хирургия!
С фаюнинской половины слышен визгливый голос Кокорышкина: «Краем, краем заноси… Люстра, люстра! В ноги надо смотреть…» Треск мебели, жалобный звон хрустальных подвесок, что-то упало и покатилось. «Мильонная вещь, деревенщина!» Какой-то огромный предмет протаскивают за открытой дверью. В жилетке, с перекошенным лицом, влетает, обмахиваясь картонкой, Кокорышкин, произносит: «Упарят они меня нынче. Откажуся, откажусь… Капусту стану садить!» — и исчезает. Таланов идёт закрыть дверь, но и после сюда сочится брань и скрежет; кажется, нечистая сила переставляет там стены с места на место, а на матовом стекле появляются размахивающие руками силуэты и тени фантомов, занятых благоустроением фаюнинского уголка.
Таланов. Помяни моё слово: съест Фаюнина наш Кокорышкин. В гору пошёл!.. Ну, спать пора, Аня, поздно.
Анна Николаевна. Надо ещё Ольги дождаться. (Вдруг.) Как ты думаешь, зачем сюда приехал Фёдор?
Таланов. Не надо о нём, Аня. Мы похоронили его ещё тогда, три года назад.
Анна Николаевна. Да. (обычным голосом). Не пора давать лекарство?
Таланов. Через десять минут.
Анна Николаевна. Через десять минут уже нельзя ходить по улицам, а Ольги ещё нет.
Таланов. Открыла бы дверь на всякий случай.
Анна Николаевна. У неё есть ключ.
На кухне хлопнула дверь.
Легка на помине.
Рванув на себя дверь, вся в снегу вошла Ольга. Стоя к родителям спиной, она отряхивает шубку за порогом. Так удаётся ей скрыть одышку от долгого бега.
Ольга (еле переводя дыхание). Кажется… я опять опоздала к чаю?
Анна Николаевна. Чайник ещё горячий. Пей. Что на улице?
Ольга. Снег идёт… вьюга. По двору на ощупь шла.
На стекле сгущается силуэт Кокорышкина, потом входит он сам. Ольга делает вид, что не замечает его.
Жалко часовых в такую ночь!.. Вам что-нибудь нужно, Семён Ильич?
Кокорышкин. Метёлочки у вас не найдется? Пыль обмести.
Ольга. Конечно. (Она подаёт ему щётку.) И вообще, если что-нибудь потребуется… Устраиваетесь?
Кокорышкин. Расставляемся. Все фаюнинские вещи разыскал. Стол письменный в исполкоме, буфет из детских яслей вырвал… Бесстрашно по улицам ходите, Ольга Ивановна!
Ольга. О, у меня ещё семь минут в запасе, Семён Ильич.
Голос Фаюнина: «Симе-он!»
Кокорышкин. Несу-у… (Проникновенно и с намёком.) Ну, на новом-то месте приснись жених невесте!
Он убегает, Ольга прикрывает за ним дверь.
Анна Николаевна. Я даже не знала, что его зовут Семён Ильич. Что же ты стоишь? Садись, пей чай, раз пришла.
Ольга (неуверенно). Видишь ли… я не одна пришла. Такое совпадение, знаешь. Я уже во двор входила, гляжу, а он бежит…
Таланов. Кто бежит?
Ольга. Ну, этот, как его… Колесников! А с угла патрульные появились. Я его впустила…
Родители не смотрят друг на друга: каждый порознь боится выдать то, что знает об Ольге.
Он уйдет, если нельзя. Он минут через шесть… или десять… уйдёт.
Таланов. Так зови его. Где же он сам-то?
Ольга. Видишь ли... он ранен немножко. Пуля случайно задела. Пустяки, плечо…
Таланов быстро уходит на кухню.
Мамочка, ничего не будет. Папа перевяжет ему, и он уйдёт… домой. Я так прямо ему и сказала… Он понимает.
Анна Николаевна. Посмотри мне в глаза, Оля. (Она приподняла за подбородок её опущенную голову.) Ты у нас смелая и честная девочка, но ты… последняя. Фёдор не вернётся. Отец стар. Несчастие убьёт его.
Ольга порывисто целует её в лоб. Таланов впускает Колесникова. Он в той же меховой, уже потрёпанной куртке, небритый и безоружный, рука бессильно висит вдоль тела.
Что с ним?
Таланов. Сейчас посмотрим. Оля, воду и тазик. За ширму. Стань у двери, Анна.
Беззвучная стремительная суета. Все на своих местах.
Пройдите сюда, на кровать.
Колесников (идя за ширму). Как нескладно всё получилось. И спать вам не даю, да и нагрянуть за мною могут. Снег бы не подвёл!
Таланов. Придумаем что-нибудь. Снимайте ваш камзол.
Сцена пуста. Дальнейший разговор происходит за ширмой. Льётся и булькает вода. Таланов моет руки.
Снимите совсем. Помоги, Ольга. Не торопитесь, вытяните руку…
Треск разрываемой ткани.
Здесь больно?
Колесников. Немножко… Тоже нет, только ноет. А как странно всё это, Иван Тихонович! (Его интонация меняется в зависимости от болезненности той стадии, в которой находится исследование и перевязка раны.) Я говорю, как странно: восемь лет мы работали с вами вместе. Я вам сметы больничные резал, дров в меру не давал, на заседаниях бранились. Жили рядом…
Он замолк. Упали ножницы.
Таланов. Спирт. Потерпите, сейчас закончим. Выше, выше… Бинт.
Потом из молчания снова возникает голос Колесникова.
Колесников. И за всё время ни разу не поговорили по душам. А ведь есть о чем. Нет, теперь не больно… И сколько таких неопознанных друзей у нас в стране. Мы были суровы и забывали слово нежность.
Таланов. О нежности потом. Пока всё. Утром ещё посмотрим. Где мы его положим, Аня?
Та не успевает ответить. Резкий и властный стук в раму окна. Смятение. С усилием натаскивая на себя куртку, Колесников первым выходит из-за ширмы.
Колесников. Это за мной. Вот и вас-то подвёл. (Идёт к выходу.) Я встречу их во дворе. Сразу тушите весь свет и спать.
Анна Николаевна. Оставайтесь здесь.
Колесников. Они будут стрелять… Да и я так, запросто, им не дамся.
Анна Николаевна уходит, сделав знак молчать. Текут томительные минуты. От Фаюнина несётся игривая музычка: музыкальный ящик, аристон. На кухне голоса. Колесников отступает за ширму. Обессилевшая, хотя опасность миновала, Анна Николаевна пропускает в комнату Фёдора. Он щурится после ночи, из которой пришёл: непонятный, тёмный, тяжёлый. Усики сбриты. Позже создаётся впечатление, что он немножко пьян.
Анна Николаевна. А мы уж спать собрались, Федя.
Фёдор. Я так, мимоходом зашёл. Тоже, пора бай-бай: уста-ал. (Он садится, потягиваясь и не замечая, что все стоят и терпеливо ждут его ухода.) Деревни кругом полыхают. Снег ро-озовый летит, и в нём патрули штыками шарят. (С зевком.) Облава! (Подмигнул Ольге.) А я знаю, по ком рыщут… Найдут, черта с два! Он глядит где-нибудь из щелочки и ухмыляется. Бравый товарищ, я бы взял в компанию такого.
Ольга. А сам-то как же прошёл? У тебя ночной пропуск есть?!
Фёдор. У меня в каждом заборе пропуск. (Задиристо.) Стрельнули бы, так и у меня есть. (Хлопнув по карману.) Пуля за пулю, баш на баш.
Таланов. Выдали, что ли… оружие-то?
Фёдор. Из земли вырыл, товарищ завещал. (И только теперь заметив обступившую его выжидательную тишину, поднимается.) Я ведь, собственно, по делу. У вас выпить чего-нибудь не найдётся? Иззяб весь...
Таланов. Странно, Фёдор. Русские деревни горят кольцом, а тебе холодно. Зашёл бы да и погрелся у головешек… (Резко.) Нет у нас водки, Фёдор.
Фёдор. У доктора да нету… Смешно!
Ольга (примирительно). Я на днях зарплату получила. (У нее всё падает из сумочки при этом от спешки.) Возьми, купи себе… только там, там…
Анна Николаевна. Убери свои деньги, Ольга. (И вдруг, сорвавшимся голосом.) Подлец… как тебе не стыдно! Волки, убийцы в дом твой ворвались, девочек распинают, старух на перекладину тащат… а ты пьяный, пьяный приходишь к отцу. Ты уже сдался, сдался им, бездомный бродяга? (Мужу.) Он трус, трус…
Таланов (дочери). Уведи на кухню. Фаюнин услышит.
Ольга. Мама, пойдём, мамочка. Там, за печкой и поплачешь. (Беря её под руку.) Он сейчас уйдёт. Осталось же в нём хоть немножко сердца. Он уйдёт...
