Бертольт Брехт - Ваал
Мая. Ты что, и впрямь спятил?
Боллеболл (с ухмылкой, ядовито). Вот оно что... Нет у него никакой болезни. Он, жулик, только выдает себя за сумасшедшего...
Н и щ и й. А у тебя рак.
Боллеболл ( с жутким спокойствием). Это у меня-то рак?
Нищий (трусливо). Я ничего такого не говорил. Оставь бабу в покое.
Мая хохочет.
Ваал. Почему она плачет? (Подходит к детской кроватке.)
Нищий (зло.) Чего это тебе там надо?
Ваал (склоняется над кроваткой). Почему же ты плачешь?
Нищии. Не смей ее трогать! (Бросает в Ваала кружку, промахивается.)
Боллеболл. Он заглянул ей под рубашку.
Мая (вскакивает со стула). Ах ты, свинья!
Ваал (медленно распрямляется, поворачивается в их сторону): Сами вы свиньи! В вас не осталось ничего человеческого. Пойдем отсюда, Экарт. После всего этого нам с тобой надо хорошенько помыться в речке.
Ваал и Экарт уходят.
НА БЕРЕГУ
Зеленый кустарник. На заднем плане — река. Ваал и Экарт.
Ваал (полулежит на траве, весь в зелени ветвей). Вода сегодня теплая. Мы с тобой лежим на берегу, как раки. Да еще эти зеленые кусты и облака в небе... Послушай, Экарт.
Экарт (скрытый от взора). Чего тебе?
Ваал. Если бы ты только знал, как я тебя
люблю...
Экарт. Просто тебе нравится моя поза.
Ваал. Ты видел, что вытворяли облака?
Экарт. Видел. Они не ведают стыда. (После небольшой паузы.) На том берегу маячила какая-то баба...
Ваал. Бабы меня больше не волнуют.
У ПРОСЕЛОЧНОЙ ДОРОГИ
Ночь. Ветер. В траве под придорожными ивами спит Экарт.
Ваал (возникает из темноты, одежда — нараспашку, как пьяный). Экарт! Экарт! Очнись, друг мой! Дело в шляпе.
Экарт (спросонок). Какого черта! При чем здесь шляпа? Ты что, опять бормочешь во сне?
Ваал (усаживается рядом). Нет, нет, ты послушай, послушай! (Начинает декламировать.)
Ее взяла река и к большой воде
Поволокла с собой по протокам.
Небо искрилось опалом, словно везде
Следило за трупом заплаканным оком.
Корни платье в клочья порвали ей.
В тело бедняжки впивалась со дна трава.
Ил вздымая, дыбясь среди камней,
Вниз по теченью тащилась она едва.
Тлен и время исподволь брали свое.
И когда сам Всевышний забыл помалу
Сначала руки, лицо, а потом даже косы ее,
Она обратилась в падаль, просто падалью стала.
Воет ветер.
Э к а р т. Так вот в чем дело... Он уже бродит где-то рядом, ее призрак. Но даже он не так страшен, как ты. (Вздыхает.) Жаль только, сон полетел к чертям собачьим. Да еще ветер стонет в полых стволах ив. Белая грудь философии, тьма да сырость до самой кончины — это все, что нам теперь остается... Да еще фи-зиомордии старых баб...
В а а л. А я вижу мир в розовом свете. Ведь это же экскременты нашего любимого Господа.
Э к а р т. Воистину любимого! Угораздило его сотворить для нас только одну штуковину
для того, чтобы и мочиться, и спать с бабой! Попеременно, так сказать...
Ваал (ложится на траву). И это прекрасно.
Снова завывает ветер.
Э к а р т. Ивы похожи на гнилые корни зубов
в черной пасти неба. (После небольшой паузы.)
Скоро начнется месса.
Ваал. А что с квартетом? Все в лучшем виде?
Э к а р т. Времени не хватило.
Завывает ветер.
Ваал. Что за штучка, эта бледная, с рыжими волосами, которую ты повсюду таскаешь с
собой?
Э к а р т. У нее такое нежное, такое белое тело, и она приносит мне его в орешник, где
ветви, как волосы, свисают до самой земли. Там-то мы, что ни день, и... с ней, как белки.
Ваал. Она что, лучше меня?
Полумрак. Ветер воет все сильнее.
В ОРЕШНИКЕ
Полдень. В траве сидит Ваал.
Ваал. Уж я ее потопчу, эту белую курицу. (Осматривает место.) Когда он заявится, от нее останутся одни перья. Этими его амурами я уже по горло сыт. (Стучит кулаком по груди.) Успокойся, душа моя.
Из-за кустов выходит Молодая женщина, бледная, с округлыми формами и рыжими волосами.
(Не оглядываясь на нее.) Это ты, что ли?
Молодая женщина. А где ваш друг?
Ваал. Еще не вернулся с мессы.
Молодая женщина. Передайте ему, что я приходила.
В а а л. От него уже остались кожа да кости. Он превратился в животное... (Оглядывается.) Присаживайтесь!
Молодая женщина. Я лучше постою.
Ваал (хватается руками за ветки, встает). В последнее время он стал есть слишком много яиц...
Молодая женщина. Вы знаете, я его так люблю...
Ваал (перебивает ее). Мне до вас нет никакого дела! (Хватает ее за руку.)
Молодая женщина. Не смейте ко мне прикасаться! Вы такой грязный...
Ваал (берет ее за горло). Какая у вас шея... Вы что, не знаете, как поступают с голубями или дикими утками, когда нужно, чтобы они навсегда умолкли?
Молодая женщина. Езус Мария! (Пытается вырваться.) Отпустите меня!
Ваал. Отпустить? С вашими слабыми коленями? Да они уже сами подгибаются. Вам только и нужно, чтобы вас разложили под каким-нибудь кустом... Что тот мужик, что этот — большой разницы здесь нет. (Прижимает ее к себе.)
Молодая женщина (вся дрожит). Прошу вас... отпустите меня... ну, пожалуйста...
Ваал. Бесстыжая куропатка! Давай показывай свои прелести... Это будет подвигом во имя спасения товарища. (Тащит ее в кусты.)
В ТРАКТИРЕ
Вечер.
Экарт. Ватцман. Кельнерша, лицом похожая на Софию. Иоганнес, весь оборванный, в убогом пиджачке с поднятым воротником, безнадежно опустившийся человек.
Э к а р т. Восемь лет прошло. Целых восемь лет!
Они выпивают. Слышен шум ветра.
Иоганнес. Сейчас ей было бы двадцать пять. В этом возрасте жизнь только начинается. Она бы раздобрела, родила детей...
Все молчат.
В а т ц м а н. Вчера умерла его мать. Вот он и ходит по домам, занимает деньги на похороны. Потом принесет их сюда. Будет, чем заплатить за водку. Трактирщик — порядочный человек. Отпускает в кредит покойнице, которая еще недавно была матерью... Иоганнес. Бедный Ваал! Фортуна повернулась к нему задом.
В а т ц м а н (Экарту). Тебе, поди, не легко с ним приходится?
Э к а р т. На него грех обижаться. Ведь он идет ко дну.
В а т ц м а н (Иоганнесу). А тебя-то почему все это трогает?
Иоганнес. Говорю тебе, мне его жаль! (Пьет.) Пауза.
В а т ц м а н. Он становится все омерзительней.
Э к а р т. Не смей при мне так говорить! Я его люблю и никогда не держу на него зла. Он как ребенок...
В а т ц м а н. И всегда делает только то, что ему самому нужно, потому что чертовски ленив.
Э .к а р т (встает, подходит к двери, выглядывает наружу). Сегодня такой теплый вечер. И ветер — как парное молоко. Все это мне по душе. Если бы еще совсем не пить... Или хотя бы не так много... (Возвращается к столу.) Вечер действительно теплый. Еще недельки три можно будет перекантоваться без крыши над головой. (Садится.)
Ватцман. Ты что, собираешься утром дать деру? Хочешь от него отделаться? Он тебе осточертел, не так ли?
Иоганнес. Эй, вы, тихо там!
Дверь открывается. В трактир медленно входит Ваал.
В а т ц м а н. Кого я вижу! Ваал, ты ли это? Э к а р т (Ватцману, резко). Заткнись!
Ваал (подходит к столу, садится, озирается по сторонам). Боже мой! Во что превратился трактир! Просто хлев какой-то... Кельнерша приносит водку.
В а т ц м а н. Здесь все осталось по-старому. Зато вот ты, судя по всему, натурально, облагородился.
Ваал (кельнерше). И ты все еще здесь, Луиза? Пауза.
Иоганнес. А мне тут нравится. Ведь я должен пить, очень много пить. Это придает силы. Не спорю, я хожу по лезвию ножа. Отсюда — прямая дорога в ад. Впрочем, "не совсем так... Вязнешь себе помаленьку, сначала по щиколотку, потом по колено и его, этого острия, не чувствуешь... Раньше, когда я вел жизнь простого обывателя, подобные мысли, столь удивительные, мне и в голову не приходили. А теперь и у меня бывают озарения. Да, да, друзья мои, я стал гением. Хм...
