Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь
— Ты что же, не веришь в демократию? — спросил однажды тесть.
— Дон Рефухио, как всегда, оказался весьма наблюдательным, — рассказывал мне Андрес. — Я и сам хотел бы поверить в демократию. Но, как сказал лейтенант Сеговия: «Демократия без лидера — уже не демократия».
В начале января в Мехико еще хозяйничали конвенционисты, но уже в конце месяца Альваро Обрегон занял город, и к власти пришли сторонники конституции. В эти дни на город обрушился ураган, сорвал провода и повалил фонарные столбы, после чего городские улицы погрузились в темноту. Деревья выворотило с корнем, а в домике, где жили Андрес, Эулалия и дон Рефухио, сорвало крышу, так что они дрожали от холода. Эулалия даже в эти минуты пыталась шутить, а дон Рефухио все ворчал, как отвратительна бедность, и лишь революция может положить этому конец. Молодой Асенсио провел эту ночь, проклиная всех и вся, и поклялся покончить с нищетой.
Он устроился на работу помощником священника-испанца, служившего мессу в Мискоаке. К сожалению, проработал он недолго, поскольку Обрегон наложил на церковь контрибуцию в пятьсот тысяч песо, и когда священники не смогли ее выплатить, вызвал их в свой штаб. Андрес сопровождал туда падре Хосе, человека весьма богатого, и собственными ушами слышал, как тот клянется именем Пресвятой девы из Ковадонги, что беден, как церковная мышь. Обрегон приказал арестовать мексиканских священников и выпустил иностранцев — при условии, что те немедленно покинут страну. В тот же день падре Хосе распрощался с прихожанами и отбыл в Веракрус с чемоданом, полным золота. Во всяком случае, так решил Андрес, который нес чемодан до вокзала.
Дальше все пошло только хуже. Коровы стали давать меньше молока и вконец отощали. Эулалия и Андрес бродили по городу, выискивая, где бы подешевле купить хлеба или угля. Часто они не находили ни того ни другого, а если и находили, у них все равно не было денег, чтобы заплатить.
В марте, к великой радости дона Рефухио и его дочери, армия Юга снова заняла город; Обрегон бежал из Мехико накануне вечером. Вслед за армией в Мехико прибыли президент Конвента и большая часть делегатов.
Эулалия и ее отец были преисполнены самых радужных надежд, которых Андрес не разделял. К тому времени Эулалия снова забеременела. Жалованье на ферме платили нерегулярно, и денег постоянно не хватало. Андреса раздражали иллюзии жены. Он даже хотел уйти от нее. Теперь, спустя почти двадцать лет, он сам не мог объяснить, почему тогда не ушел.
Эулалия была уверена, что сеньоры из Конвента просто не знают, в каких ужасных условиях живут люди, поэтому, услышав, что народ с пустыми корзинами собирается выйти и помешать провести сессию, требуя хлеба, она, недолго думая, отправилась вместе со всеми. Андрес не хотел ее сопровождать, но, увидев, как она радостно выходит из дома с закутанной в платок дочкой на руках, все же последовал за ней.
— Хлеба! Хлеба! — кричала толпа, выставляя на всеобщее обозрение пустые корзины и голодных детей. Его жена кричала вместе с остальными, а сам Андрес лишь шепотом матерился, не сомневаясь, что этим они все равно ничего не добьются.
Представитель Конвента объявил народу, что на покупку товаров первой необходимости будет выделена сумма в пять миллионов песо.
— Теперь у нас будет еда, — объявила Эулалия на следующий день, доставая большую корзину и собираясь на распродажу дешевой кукурузы, которая должна была состояться во дворе школы горного дела.
На этот раз Андрес с ней не пошел. Он смотрел, как она уходит — тощая, с синяками под глазами, выступающим животом и малышкой, завернутой в платок. От прежней Эулалии осталась лишь неотразимая улыбка. Андрес решил, что жена сходит с ума, и в растерянности закурил, опустившись на пол.
Когда наступил вечер, а Эулалия так и не вернулась, он отправился ее искать. Добравшись до школы горного дела, он обнаружил там лишь нескольких солдат, подбирающих разбросанную обувь, да кучу пустых корзин. И ни единого кукурузного зернышка. Как выяснилось, за дешевой кукурузой сюда рванули со всего города более десяти тысяч человек. Люди остервенело дрались за каждое зернышко. Народу собралось столько, что многих попросту раздавили. Более двухсот человек попали в больницы Красного Креста; одни почти задохнулись, зажатые со всех сторон, другие получили солнечный удар.
Андрес нашел Эулалию в старой больнице Красного Креста. Она лежала на койке вместе с раненой в голову дочкой и встретила мужа неизменной улыбкой.
Она ничего не сказала — лишь раскрыла ладонь, на которой лежало кукурузное зернышко. Увидев его испуганный взгляд, она раскрыла другую ладонь.
— Вот еще, — прошептала она.
Получив на ферме жалованье в десять песо, они почувствовали себя настоящими богачами и отправились на рынок Сан-Хуан купить еды. Они прибыли туда к полудню. Почти все лавки были закрыты. Перед дверью пекарни стояла толпа женщин, громко крича и молотя в нее кулаками.
Идем туда! — засмеялась Эулалия, и тут же стала ломиться в дверь изо всех оставшихся сил.
Внезапно дверь распахнулась, не выдержав напора, и толпа осатаневших от голода женщин ворвалась внутрь, где они принялись драться за хлеб, швыряя его в свои корзины. Андрес наблюдал за этой безобразной дракой, к которой присоединился пекарь-испанец, пытаясь помешать женщинам растаскивать хлеб на дармовщинку. Пекарь вырывал у женщин корзины, чтобы достать из них хлеб, который они успели туда натолкать. Когда одна из них схватила стоящий на прилавке лоток с булками и принялась ссыпать их в свою корзину, пекарь ухватил ее за косы, пытаясь оттащить прочь.
В деревянном ящике под прилавком Андрес обнаружил немного денег, поспешно выгреб всю наличность и разглядел Эулалию в самой свалке, сплетении рук и платков, где женщины подбирали крошки и надкусывали свою добычу. Андрес пробрался к выходу и позвал жену. Она показала ему надкусанную буханку, которую сжимала в руке, и сверкнула улыбкой с крошками в зубах. Андрес выпихнул ее за дверь и потащил за собой.
— А ты что же — так ничего и не добыл? — спросила Эулалия, недоумевая, почему они сбежали от такого развлечения в самый разгар.
Андрес не ответил. По дороге домой он предоставил ей грызть булку с анисом, а когда они вернулись на ферму, заявил, что не даст ей ни кусочка хлеба, потому что она никчемная тупица.
Дон Рефухио оставался дома присматривать за малышкой и качать ее в люльке, привязанной к потолку. Счастливая Эулалия протянула стареющему пророку хлеб из корзины. Андрес, глядя, как она смеется, обнимая отца и дочку, решил приберечь деньги на черный день. Но поскольку Эулалия не переставала его бранить, он вытряхнул из сумки все деньги, которые собрался припрятать.
— Сколько песо! — закричала Эулалия, подбрасывая монеты высоко в воздух.
Тем же вечером они купили платок для нее и две рубашки: одну для Андреса, другую — для дона Рефухио. Для дочки они купили чепчик с оборками из блестящего сатина, а остальные деньги потратили на сахар, кофе и рис. Андрес настоял на том, чтобы приберечь пятнадцать песо.
— На целых пять песо больше, чем утром, — заметила Эулалия перед сном.
Наутро их разбудили ружейные выстрелы. Стреляли так близко, что они даже не решились выйти из дома, чтобы подоить восьмерых тощих коров, что еще оставались на ферме. Но Эулалии нужно было молоко, чтобы размочить в нем кусок хлеба для дочки, и она, несмотря на предупреждения отца, все же пошла доить коров.
Весь день на улице гремели выстрелы. Андрес и Эулалия с утра отправились в Хуарес продавать молоко, но никто не открыл им дверей. Не было видно ни поездов, ни машин, все лавки были закрыты, и лишь несколько человек отважилось высунуть нос на улицу.
Вечером того дня войска конвенционистов оставили Мехико, а на следующее утро в город вошли первые отряды сторонники конституции. Через два дня подтянулись и остальные силы, вместе с которыми прибыли новый военный комендант, новый полицейский инспектор и новый губернатор округа.
Эулалия, взяв с собой банкноту в один песо, отправилась в лавку, чтобы купить сала, и там ей сказали, что эти бумажки больше ничего не стоят. Эулалия вернулась домой вне себя от ярости, проклиная Андреса за то, что не позволил потратить всё сразу.
Она так разозлилась, что чуть не сожгла все оставшиеся банкноты, но ее отец предсказал, что конвенционисты вернутся к власти, и банкноты снова окажутся в ходу.
Эулалия стала бледной и печальной. Андрес утверждал, что это из-за беременности, но дон Рефухио напомнил, что во время предыдущей беременности она такой не была.
— Говорят, что каждая беременность протекает по-своему, — заявила Эулалия в разгар спора.
Пять дней спустя в город вернулись конвенционисты. Узнав об этом, Эулалия с теми же банкнотами отправилась в ту лавку, в которой ей отказались продать сало.
