Анхелес Мастретта - Возроди во мне жизнь
— Твою бабушку? — спросил он и протянул руку, чтобы погладить Веранию по щеке.
У этого паренька были темные доверчивые глаза, а улыбка совсем такая же, как у Андреса. Он явно хотел мне понравиться и, казалось, готов был стать моим другом, чего никак нельзя было сказать о его сестре. Она по-прежнему стояла в дверях рядом с отцом и угрюмо молчала, не бросив на меня ни единого доброго взгляда. Она была не особо красивой, не слишком худой, с печальными глазами и тонкими губами. У нее была маленькая грудь и угловатые бедра, плоские ягодицы и выпирающий живот. Внезапно мне стало ее жалко.
Они с Октавио остались в нашем доме и стали членами семьи.
Вскоре я пришла к выводу, что все-таки очень неплохо, что у меня будет компания во время отсутствия Андреса.
Вечером я накинулась на него с вопросами. Откуда взялись эти дети? И есть ли у него другие отпрыски?
Для начала только эти двое. С их матерью он познакомился в начале 1914 года, когда сопровождал в Мехико старого генерала Масиаса, прежнего губернатора Пуэблы, занявшего этот пост после того, как Викториано Уэрта убил Мадеро. Я так и не поняла толком, что тогда произошло, Андрес рассказал лишь обрывками, в тот вечер, когда привез детей.
Масиас был родом из Сакатлана. Как и отец Андреса, он служил в кавалерии , воевал в Пуэбле против французов, а позднее присоединился к войскам Порфирио Диаса. Благодаря ему он разбогател и достиг высокого положения в обществе. После революции он вернулся в деревню, где у него было собственное ранчо, там он чувствовал себя в безопасности. Андрес устроился к нему на работу, присматривал за крестьянами. Андрес был умным и сметливым парнишкой, к тому же сыном его хорошего знакомого, что играло далеко не последнюю роль.
Когда Уэрта предложил старику пост губернатора, тот пришел в восторг и вместе со своим помощником отправился в Пуэблу. Однако спустя полгода новоиспеченный губернатор почувствовал себя плохо. Он решил отправиться на лечение в Мехико, взяв с собой Андреса, поскольку уже не мог обходиться без него; Андрес к тому времени многократно доказал свою исполнительность и поистине собачью преданность. Он всегда знал, куда хозяин положил очки, содержал в порядке его одежду и даже счета. Генерал проболел три недели и умер в начале января 1914 года, как врачи и предполагали. Андрес остался в Мехико совершенно один, растерянный, без работы и с двумя серебряными монетами — последним подарком старого Масиаса.
Город ему понравился. Он нашел работу на молочной ферме в Мискоаке и остался там, положившись на случай. Тогда ему было всего восемнадцать, и он не имел ни малейшего желания возвращаться в деревню.
Там, в Мискоаке, он и встретил Эулалию — девушку, прибывшую туда с войсками Мадеро. Ее отец, Рефухио Нуньес, был бесхитростным воякой. Эулалия жила воспоминаниями о том дне, когда они вошли в Мехико, и жители встречали их аплодисментами, пока они шли от вокзала к главной площади, где стоял дворец, как Мадеро вошел во дворец, а ее отец остался снаружи вместе с рукоплещущими жителями.
Отец Эулалии работал на той же ферме, но ненавидел эту работу, глядел на дочь с мрачной улыбкой и надеялся, что скоро нагрянет революция, и жизнь бедняков наконец-то переменится к лучшему.
Между тем, они так и продолжали доить коров и развозили молоко на телеге, запряженной старой лошаденкой, которой правил Андрес. В обязанности Эулалии не входило развозить молоко, она только доила, но ей нравилось сопровождать Андреса в квартал Хуарес, стучать в двери больших домов, откуда выходили горничные в темных форменных платьях или белокожие хозяйки в шелковых халатах и с таким выражением на лицах, как будто со дня на день ожидают конца света. Она показывала ему дома, которые всего год назад разрушили из пушек во время неудавшегося мятежа. Андрес мало что понимал из ее рассказов, но притворялся приверженцем Мадуро. По его словам, у Эулалии были такие же глаза, как у Октавио. Она была маленькой, но сильной и выносливой. Однажды утром, когда они, продав молоко, вернулись из Хуареса, она вручила ему свою девственность.
Я хотела знать всё. Как ни странно, он рассказал и остальное.
Весь тот день они провели вместе, пока не пришло время вечерней дойки, после которой они пили кофе и слушали рассказы ее отца о том, как Эмилиано Сапата брал Чильпансинго, как революционеры на севере подошли к самому Торреону, как предатель Уэрта отправил от имени генерала пакет дону Порфирио, и как ему вручили награду из Парижа.
Никто не понимал, как такое возможно, однако отец Эулалии всегда знал заранее, что произойдет в ближайшее время. Например, когда в Тамплико задержали американских моряков, которые бродили у мыса Итурбиде, он предсказал, что гринго высадятся в Веракрусе. А еще до того, как Вилья взял Сакатекас, объявил, что впереди ждет несколько кровопролитных сражений, в которых погибнет более четырех тысяч человек.
Благодаря своим способностям к предвидению он сразу понял, что Эулалия ждет ребенка от Андреса. После неизбежной ссоры к его пророчествам, касавшимся хода войны, добавились новые — о будущем внука. Эулалия также смирилась со своим грузным телом, в котором рос ребенок. Несмотря на беременность, она по-прежнему вставала на рассвете, доила коров и вместе с Андресом развозила по домам молоко.
Как-то утром в середине июля дон Рефухио, едва встав с постели, объявил, что предатель будет свергнут. Не успел он это сообщить, как пришло известие, что Палата депутатов отправила Викториано Уэрту в отставку. После дон Рефухио предсказал, как падут один за другим Пуэбла, Керетаро, Сальтильо, Тампико, Пачука, Мансанильо, Кордова, Халапа, Чиапас, Табаско, Кампече и Юкатан.
— Сегодня прибывает генерал Обрегон, — сообщил он 15 августа.
Все трое отправились на площадь, чтобы встретить генерала.
Альваро Обрегон понравился молодому Асенсио. Андрес решил, что, если станет военным, то непременно под его командованием. Обрегон казался настоящим победителем.
— Ты просто не видел Сапату, — сказала по этому поводу Эулалия.
— Ты права, не видел, — согласился Андрес. — Но я и так прекрасно знаю, как выглядят индейцы.
Они никогда не ссорились. Он говорил о ней так, словно она была ему ровней. Я никогда не слышала, чтобы он говорил так о другой женщине.
Когда Венустиано Карранса прибыл в Мехико и созвал 1 октября съезд губернаторов и генералов, дон Рефухио предсказал, что Вилья и Сапата не поддержат старика Каррансу. И, как всегда, оказался прав.
Вскоре Конвент провел сессию в Агуаскальентесе, Вилья и Сапата отправились туда. В конце октября подписали План Айалы [5]. Дон Рефухио запил, поскольку даже не предполагал, что такое возможно, а когда вести подтвердились, пил уже три дня, не просыхая, и без конца повторял одно и то же:
— Я же говорил вам, дети мои, что «Земля и свобода» обязательно победит!
— Можете говорить, что пожелаете, но плохо придется тому, кто встанет на пути генерала Каррансы, — ответил Андрес.
Эулалия тем временем варила кофе, ласково поглаживая живот. Она любила слушать разговоры мужа с отцом.
В начале ноября Карранса уехал из Мехико в Кордову, где и пребывал, не обращая ни малейшего внимания на все указы Конвента. А Конвент как ни в чем не бывало проводил заседания в Агуаскальентесе, назначил временного президента республики и по-прежнему боролся со сторонниками Каррансы.
23 ноября гринго отбили у генерала Каррансы Веракрус, но уже 24 ноября Армия Юга вошла в Мехико.
На рассвете 6 ноября у Эулалии начались схватки. Тем не менее, ее отец решил непременно выйти на бульвар Реформ, чтобы увидеть, как в город войдет Конституционалистская армия во главе с Вильей и Сапатой.
Колонна в пятьдесят с лишним тысяч человек двинулась следом за ними. Демонстрация началась в десять часов утра и закончилась в половине пятого вечера. Эулалия прямо посреди улицы разрешилась дочкой. Отец принял роды, обтер ребенка и завернул в платок, пока Андрес таращился на них, чувствуя себя полным идиотом.
— Пресвятая дева! — только и смогла выдохнуть Эулалия между схватками.
Она повторяла это без конца, и пока они добирались домой, и потом, когда дон Рефухио купал новорожденную. Андрес решил, что так малышку и назовут — Дева. Но когда новорожденную принесли крестить, священник сказал, что не может дать младенцу такое имя, и предложил назвать ее немного иначе: Вирхиния, что и означает непорочная дева. Они согласились.
На восьмой день после родов Эулалия появилась на ферме с привязанной за спиной дочкой и сияющей улыбкой на лице, еще более радостной, чем год назад. У нее была дочка, был мужчина, и ей посчастливилось увидеть Эмилиано Сапату. Этого ей было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой.
Андресу, в отличие от нее, осточертела вся эта рутина и нищета. Он мечтал разбогатеть, стать генералом, мечтал командовать парадами, а не глазеть на них из толпы. Ему надоело доить коров и слушать бесконечные пророчества дона Рефухио, не сулившие ничего хорошего. По всей стране шла война конвенционистов и сторонников конституции. Сегодня побеждали одни, а на следующий день одерживали верх противники; сегодня выходил один указ, а завтра — совсем другой, отменявший прежний; одни считали столицей Мехико, другие — Веракрус. Андрес считал, что у сторонников конституции хотя бы неизменный лидер, а у конвенционистов лидеров слишком много, они постоянно менялись и не могли между собой договориться.
