Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

"И разумеется, когда говорить станет можно, ты уже возьмешь себя в руки — удобно, правда?" — мрачно подумала она, хотя в душе и знала, что он совершенно прав, — а потому запахнула пальто и заторопилась за ним, мысленно извинившись за то, что перепачкала его одежду.

Карман оттягивало что-то тяжелое, с каждым шагом задевало о бедро. Лили нашарила эту вещь и вытащила наружу что-то вроде подзорной трубы, черной с золотистым узором и из такой плотной древесины, что казалась выточенной из мрамора. Что это — та штуковина, с помощью которой их нашел Люциус Малфой?

— Убери, — сказал Сев — она вздрогнула. — Он нам еще пригодится.

— Это что, та фокусирующая фигня?

— Да. Не отставай. Не хватало еще отвечать на вопросы властей, особенно если нас уже ищут.

Лили сунула фокусатор в карман и с тяжело колотящимся сердцем поспешила за Северусом.

Глава 24

Мысли рассыпались на сотни блестящих, ослепительно-ярких осколков, в которых отражалось солнце.

Эмоции поднимались волной, грозя его затопить. Северус никак не мог отойти от того поцелуя — пиздец, просто пиздец... Лили стояла совсем рядом, прижималась всем телом — он чувствовал ее теплое дыхание и разрывался от тоски, от облегчения и жажды, а потом их мысли встретились и слились в единый поток, и теперь это воспоминание словно распирало его изнутри — слишком мощное, слишком огромное, чтобы удержаться в голове, оно струилось по жилам вместе с кровью, текло по каждому нерву в его теле.

Так не бывает, так не...

Она не понимает...

Он напрягся, пытаясь вернуть свою окклюменцию, восстановить щиты и заново собрать себя из кусочков. Мать ошибалась — окклюменция не заставляла эмоции атрофироваться, а лишь не давала их чувствовать. Или все, или ничего — никакой середины; когда ты погружался в окклюменцию, тебя заполняла пустота — ни гнева, ни безысходности, ни чувства собственного бессилия. Но стоило ей отступить — и все те эмоции, что ты запер где-то там, не желая пускать их внутрь, врывались с удвоенной силой и отвоевывали себе место с таким же упорством, с каким ты подавлял их до этого.

Он пытался отстраниться — чувства мешали думать, пульсировали где-то под кожей, ломали весь ход его рассуждений. Он не мог себе позволить такую глупость — такую слабость — такую...

Такую — что? Надежду?

Нет. Надежда хрупка и непрочна; она вспыхивает и сгорает, оставляя только пепел на знойном ветру. Надежда никогда не могла устоять перед силой его отчаяния.

* * *

Свернуть за угол — и дальше, дальше, по узеньким улочкам, обходя стороной подмерзшие лужи; Лили следовала за Северусом, как настроенная на него струна, откликаясь на каждое его движение, каждую паузу, каждую напряженную мышцу в его теле. Он не смотрел на нее и полностью сосредоточился на дороге — но от каждого взгляда на него у Лили учащался пульс.

Она его поцеловала. Кинулась на шею и поцеловала. И ей хотелось сделать это снова.

Мысль отзывалась внутри целым клубком эмоций: радость, беспокойство, тревога и даже, пожалуй, отчаяние. И это не говоря уже о полнейшей растерянности. Его реакция... не слишком обнадеживала. Когда ты кого-то целуешь, то как-то не ждешь, что он так от тебя шарахнется, будто у него над ухом из пистолета пальнули. И тем не менее... Лили вспомнила тот поток эмоций, когда его окклюменция разлетелась вдребезги... неясно, что это было такое и отчего ее туда затянуло, но никакого... отвращения она там точно не почувствовала.

А что почувствовала — и сама была бы не прочь выяснить.

А ведь был еще и Джеймс. И прошлое. И все, что случилось до этого. Лили поморщилась — мысли вскипали пузырьками, каждая требовала внимания, но разобраться в этой мешанине никак не получалось. Ясно было только одно: если Северус будет рядом, то она пойдет за ним. Там, в темноте перед кабинетом директора, охваченная недоумением и болью, она сумела взять себя в руки, и эта мысль четко и ясно просияла в голове: найди Северуса.

Хорошо бы повторить это упражнение, и прямо сейчас. Дыши, позволь мыслям течь свободно. Позабудь на мгновение обо всем — о прошлом, о том, что касается других людей — Джеймса, Северуса, Дамблдора и прочих твоих друзей... даже о том, что связывает тебя и Северуса. Выбрось из головы все, чего не понимаешь, все, что только мешает. Не думай о новом знании, так странно изменившем все вокруг.

Просто дыши...

Пальцы Северуса сомкнулись на запястье, и Лили вздрогнула. Ее спокойствие пропало, так толком и не зародившись, кожу опалило — его прикосновение словно разбегалось по всему телу, от макушки до пяток...

— Сделай милость, прекрати наконец отвлекаться, — от его голоса кончики пальцев закололо, навалились сомнения, смущение — слишком много эмоций разом... — Нам туда.

Он потащил ее за собой на боковую улочку, заставленную припаркованными машинами. Впереди горели огни оживленного проспекта — до него оставался еще где-то квартал.

Ее руку он выпустил, но оставшееся от его пальцев ощущение словно приклеилось к коже.

Они свернули на центральную улицу. Отсюда был виден Эдинбургский замок — вздымался на холме, сиял на фоне темного неба. Близилось время ужина, и, несмотря на будний вечер, в пабах и ресторанчиках было светло и оживленно. Людской поток легко поглотил их двоих — хотелось надеяться, что бесследно. Ищет ли их еще кто-нибудь? И найдет ли теперь, когда они забрали у Малфоя фокусатор?

Господи, как же она устала. Все время убегать, прятаться, сражаться, сидеть в убежище, не находя себе места от тревоги... Она бы все, все на свете отдала за маленький домик с садом, и чтобы всех проблем — только грязь под ногтями, всех тревог — только налоги, да куча белья на стирку, да что бы приготовить Гарри на обед...

Веки защипало от внезапных слез, и сердце сжалось от тоски.

— Сев? — по привычке нашла его руку, но Северус так напрягся, будто это были не ее пальцы, а иглы дикобраза... пришлось отпустить, хоть и не хотелось. Замерзшие щеки вспыхнули жаром.

— Что? — словно через силу спросил он, глядя в другую сторону — вперед, на пешеходный переход. Рядом стояла какая-то парочка — склонялись друг к другу, мужчина что-то рассказывал, женщина смеялась... Лили захотелось, чтобы они ушли. Слишком уж яркий контраст с тем, что есть у нее самой: эти двое с их беспечной симпатией — и Сев, к которому лишний раз не прикоснешься, чтобы не наломать дров.

— Я... — она кашлянула, хотя в горле и не першило. Заговори с ним — о чем-нибудь таком... нейтральном. — Мы... мы торопимся?

Ой, ну конечно же торопятся: как-то трудно не спешить, когда удираешь от отдела магического правопорядка, Дамблдора, а теперь еще и от Волдеморта в придачу.

— Да, нам стоит выбраться из города, — его голос все еще не восстановился — речь звучала не так гладко, как прежде, и появился намек на акцент. Совсем как в детстве. Лили обнаружила, что обожает этот акцент.

— Значит, так мы и поступим, — сказала она.

Северус так к ней и не повернулся, только чуть дернул головой в подобии кивка. На той стороне улицы мигнул светофор — толпа устремилась вперед, и они тоже шагнули на белые полоски "зебры".

— Я думала — благодаря тому, что ты... э-э... сделал, — она старалась говорить так же тихо, как и он, хотя сомневалась, что кого-то заинтересует беседа двух подростков... и это в том случае, если их вообще расслышат в этой жизнерадостной шумной суете. — В общем, что если кто-то на меня нападет, то сам же и пострадает.

— Эти чары реагируют на намерение, — пояснил Северус. Ссутулившийся, с грязными волосами, которые завесой падали на щеки, он выглядел как самый что ни на есть обычный подросток, нескладный и угрюмый. Это зрелище согревало ей душу. — Они созданы защищать прежде всего от убийц — Люциус знает это и предупредил нападавших, чтобы они сосредоточились только на мне. Нам сюда.

Вслед за ним Лили подошла к автобусной остановке и встала под навес. Это заклинание — могло ли оно спасти ее от Волдеморта в той, прошлой жизни? Или у Северуса тогда просто не хватило бы сил, чтобы его наложить? Она знала, что не станет спрашивать.

— Но тот тип хотел вылететь со мной в окошко. Затащил меня на метлу — тогда-то ты в нас и врезался...

— Он думал только о том, что хочет унести тебя оттуда, поэтому и не пострадал. Это слабое место чар Троекратного возвращения.

Мимо проезжали машины — свет фар лег на его лицо, прогоняя все тени, и в это мгновение его глаза казались ясными и выразительными.

— Но... зачем ты их тогда на меня наложил? В смысле, ты же рисковал, а их все равно можно обмануть...

— Потому что они защищают от серьезной опасности. Врагам становится сложно что-то с тобой сделать не только потому, что любая атака обернется против них самих, но и потому, что они вынуждены постоянно подавлять свои рефлексы и следить за мыслями. В конечном счете ты обязательно победишь.

— Но ты все равно напал на того волшебника, который пытался меня похитить. Почему?