Власть. Новый социальный анализ - Бертран Рассел
Опасности государственного социализма, отделенного от демократии, были проиллюстрированы ходом событий в СССР. Есть те, кто относится к России с религиозным трепетом, а потому считает нечестивостью простое исследование доказательств того, что не все в этой стране замечательно. Однако свидетельства бывших энтузиастов становятся все более убедительными для тех, чьи умы открыты для разумных доводов по этому вопросу. Аргументы из истории и психологии, которыми мы занимались в предшествующих главах, показали, насколько необдуманным было бы ожидать того, что безответственная власть окажется благожелательной. Сегодня в сфере власти происходит то, что было подытожено Юджином Лайонсом в следующих строках:
Верховный абсолютизм влечет сотни тысяч и даже миллионы больших и малых автократов в государстве, которое монополизирует все средства жизни и выражения, работы и удовольствия, наград и наказаний. Централизованное автократическое правление должно действовать благодаря машине делегированного авторитета, пирамиды пожалованных должностей, каждый уровень которой служит вышестоящим и давит на нижестоящих. Если нет тормозов истинного демократического контроля и сдержек незыблемого и сурового права, которому подчиняется каждый, даже помазанник божий, машина власти становится машиной подавления. Там, где существует один-единственный работодатель, а именно государство, безропотность – первый закон экономического выживания. Когда определенная группа чиновников обладает ужасной властью тайных арестов и наказаний, лишения прав, найма и увольнения, распределения пайков и жилых площадей, только дурак или человек с извращенной любовью к мученичеству не станет перед ними пресмыкаться[47].
Чтобы сосредоточение власти в одной организации, государстве, не произвело зла деспотизма в его крайней форме, важно, чтобы власть внутри этой организации распределялась широко и чтобы подчиненные группы обладали достаточной мерой автономии. Без демократии, передачи прав и защиты от внеправового наказания слияние экономической и политической власти окажется не чем иным, как новым и ужасным инструментом тирании. В России крестьянин в колхозе, взявший себе зерна из того, что он сам же и вырастил, подлежит смертной казни. Этот закон был принят тогда, когда миллионы крестьян умирали от болезней и голода, с которым правительство специально решило не бороться[48].
III
Теперь я перейду к пропаганде как условию смирения власти. Очевидно, что огласка злоупотреблений необходима; агитация должна быть свободна, если она не побуждает к нарушению закона; должны быть способы вынести недоверие чиновникам, которые превышают свои полномочия или злоупотребляют ими. Актуальное правительство не должно иметь возможности остаться во власти путем запугивания, фальсификации списка избирателей или какими-то подобными методами. Не должно быть официального или неофициального наказания за любую обоснованную критику важных людей. Сегодня такие условия по большей части обеспечиваются в демократических странах партийной политикой, благодаря которой политики, находящиеся у власти, становятся предметом враждебной критики едва ли не половины нации. Это не позволяет им совершать многие преступления, на которые они в ином случае могли бы пойти.
Все это важнее, когда государство обладает монополией на экономическую власть, чем при капитализме, поскольку в этом случае власть государства безмерно возрастает. Рассмотрим конкретный пример – женщин, работающих на государственной службе. В настоящее время они выдвигают претензии, поскольку уровень оплаты их труда ниже, чем у мужчин; у них есть законные способы огласить свои претензии, и наказывать их за применение таких способов было бы небезопасно. Нет никаких причин предполагать, что современное неравенство непременно исчезнет при социализме, но вот средства агитации против такого неравенства наверняка исчезнут, если только не будет создан специальный механизм для таких именно случаев. Газеты и типографии при социализме будут принадлежать правительству, и печатать в них будут только то, что заказано правительством. Можно ли в таком случае с уверенностью предполагать, что правительство будет печатать критику своей собственной политики? Если нет, не будет и средств политической печатной агитации. Проводить общественные собрания будет столь же затруднительно, поскольку все помещения будут принадлежать тому же правительству. Соответственно, если только не будет разработан точный механизм с единственной целью – защитить политическую свободу, не будет никакого метода, позволяющего легко оглашать претензии, тогда как правительство, стоит ему однажды избраться, будет столь же всемогущим, как Гитлер, и сможет легко добиваться своего переизбрания до конца времен. Демократия в таком случае сможет сохраниться как форма, но в ней будет не больше реальности, чем в тех формах народного правления, что влачили призрачное существование при Римской империи.
Предполагать, что безответственная власть, просто потому, что она называется социалистической или коммунистической, будет чудесным образом освобождена от дурных качеств произвола власти, свойственных прошлому, – это психология младшего школьного возраста: плохого принца прогонит хороший, и тогда все будет прекрасно. Если принцу и можно доверять, то делать это надо не потому, что он «хороший», а потому что быть «плохим» – не в его интересах. Гарантировать то, что так и будет, – значит сделать власть безвредной; но ее нельзя сделать безвредной, превратив людей, которых мы считаем «хорошими», в безответственных деспотов.
Радиостанция Би-би-си – государственная организация, показывающая, как можно совместить свободу пропаганды с государственной монополией. Необходимо признать, что в такие моменты, как всеобщая стачка, она перестает быть беспристрастной; но в обычное время она представляет разные точки зрения с максимальной точностью, пропорционально их количественной силе. В социалистическом государстве похожие средства обеспечения беспристрастности можно было бы использовать для съема помещений для собраний и печати критической литературы. Возможно, вместо того чтобы иметь много разных газет, представляющих разные точки зрения, лучше было бы иметь одну, но со страницами, отданными разным партиям. Это позволило бы читателям видеть все мнения, а потому и иметь более широкий взгляд на вещи, чем имеют современные читатели, которые никогда не видят в газете ничего такого, с чем они были бы несогласны.
Существуют определенные области, такие как искусство и наука, а также (в той мере, в какой это допускается общественным порядком) партийная политика, где единообразие не является необходимым или даже желательным. Существуют законные сферы конкуренции, и важно, чтобы общественные чувства могли вынести расхождения по таким вопросам без излишнего изнеможения. Демократия, если ей вообще суждено сохраниться и преуспеть, требует духа терпимости, а не излишней ненависти и не чрезмерной любви к насилию. Однако это подводит нас к психологическим условиям усмирения власти.
IV
Психологические условия усмирения власти в некоторых отношениях представляются наиболее сложными. Рассматривая психологию власти, мы выяснили, что страх, гнев и всевозможные виды сильного коллективного возбуждения обычно заставляют людей слепо следовать за лидером, который в большинстве случаев пользуется их доверием, чтобы стать тираном. Поэтому, если мы хотим сохранения демократии, важно избегать обстоятельств, порождающих всеобщее возбуждение, и воспитывать людей так, чтобы население стало менее склонным к настроениям такого рода. Когда царит дух жестокого
