Власть. Новый социальный анализ - Бертран Рассел
Закончим эту главу подведением итогов нашего анализа. Моральные кодексы примитивных обществ обычно в самих этих обществах считались по своему происхождению сверхъестественными; в каком-то смысле мы не видим основания для такого убеждения, однако в значительной степени оно представляет баланс власти в таком сообществе: боги считают повиновение могущественным людям долгом, но сами эти могущественные люди не должны быть настолько безжалостными, чтобы это вызвало восстание. Однако под влиянием пророков и мудрецов возникает новая мораль, иногда бок о бок со старой, иногда вместо нее. Пророки и мудрецы за немногими исключениями ценили не власть, но другие вещи, например мудрость, справедливость или всеобщую любовь, и смогли убедить значительную часть человечества, что это более важные цели, чем личный успех. Те, кто страдает от какой-то части социальной системы, которую пророк или мудрец желают изменить, имеет личные причины поддержать его мнение; именно объединение их личных целей с его безличной этикой – вот что делает возникающее таким образом революционное движение непобедимым.
Теперь мы можем сделать определенный вывод касательно места бунта в социальной жизни. Бунт бывает двух типов – либо исключительно личным, либо же вдохновленным желанием создать общество, по своему типу отличающееся от того, в каком живет в данный момент бунтарь. В последнем случает его желание могут разделить и другие; во многих случаях оно разделялось всеми, за исключением незначительного меньшинства тех, кому актуальная система выгодна. Бунтарь такого рода является конструктивным, а не анархическим; даже если его движение приводит на какое-то время к анархии, оно в конечном счете должно породить новое устойчивое сообщество. Именно безличный характер его целей – вот что отличает его от анархичного бунтовщика. Только само событие покажет для общества в целом, будет ли бунт считаться оправданным; когда он считается оправданным, ранее существовавший авторитет поступит мудро, с его же собственной точки зрения, если станет оказывать отчаянное сопротивление. Индивид может замыслить определенный образ жизни или метод социальной организации, благодаря которым можно удовлетворить больше желаний человечества, чем при применении актуального метода. Без бунта человечество бы застоялось, тогда как несправедливость было бы невозможно искупить. Таким образом, человек, который отказывается повиноваться авторитету, в некоторых обстоятельствах обладает законной функцией, если только его неповиновение имеет мотивы социальные, а не личные. Однако это вопрос, правила решения которого в силу самой его природы определить невозможно.
16
Философии власти
Моя цель в этой главе – рассмотреть некоторые философии, которые в основном вдохновляются властолюбием. Я имею в виду не то, что власть является их предметом, но то, что она является сознательным или бессознательным мотивом философа в его метафизике и его этических суждениях.
Наши убеждения вытекают из разного сочетания желания с наблюдением. В определенных убеждениях невелика роль одного из двух этих факторов; в других – другого. Эмпирическими данными можно строго подтвердить лишь немногое, и когда наши убеждения заходят дальше, в их генезисе определенную роль играет желание. С другой стороны, немногие убеждения способны надолго пережить окончательные и бесспорные доказательства их ложности, хотя они и могут сохраняться многие века, если нет доказательств ни в их пользу, ни против.
Философии более унифицированы, чем жизнь. В жизни у нас много желаний, однако философия обычно вдохновляется каким-то одним господствующим желанием, которое наделяет ее связностью.
Zu fragmentarisch ist Welt and Leben.
Ich will mich zum deutschen Professor begeben,
Der weiß das Leben zusammenzusetzen,
Und er macht ein verständlich System daraus[44].
В творчестве философов господствовали разные желания. В нем присутствует желание знать, а также, что совсем другое дело, желание доказать познаваемость мира. Тут же может быть желание счастья, желание достижения добродетели и, что является синтезом обоих, желание спасения. Может быть желание чувства единения с Богом или другими людьми. Также существует желание красоты, желание наслаждения и, наконец, желание власти.
Великие религии нацелены на добродетель, однако обычно также и на нечто большее. Христианство и буддизм ищут спасения, а в их мистических формах также и единения с Богом или вселенной. Философы-эмпирики ищут истины, а идеалистические философы от Декарта до Канта ищут достоверности; практически все великие философы вплоть до Канта (и включая его) в основном захвачены желаниями, принадлежащими к когнитивной части человеческой природы. Философия Бентама и манчестерской школы рассматривает в качестве цели удовольствие, а в качестве главного средства – богатство. В новые времена философы власти появились в основном в качестве реакции на «манчестеризм» и как протест против представления о том, что цель жизни – это последовательность удовольствий, каковая цель осуждается в качестве слишком фрагментарной и недостаточно активной.
Поскольку человеческая жизнь представляет собой постоянное взаимодействие между волением и неподвластными воле фактами, философ, который руководствуется своими стремлениями к власти, пытается минимизировать или же изобличить роль фактов, которые не есть следствие его воли. Я сейчас имею в виду не только людей, которые прославляют голую власть, как Макиавелли или Фрасимах в «Государстве»; я имею в виду тех, кто изобретает теории, скрывающие их собственное властолюбие за завесой метафизики или этики. Первый из таких философов в наше время и наиболее из них последовательный – это Фихте.
Философия Фихте начинается с эго или Я, которое выступает единственным, что существует в мире. Эго существует, поскольку оно полагает себя. Хотя ничто другое не существует, однажды эго получает небольшой толчок (ein kleiner Anstoss), в результате которого оно полагает не-эго. Затем оно переходит к различным эманациям, что несколько напоминает гностическую теологию; но, если гностики приписывали эманации Богу, а себе отводили весьма скромное место, Фихте считает различие между Богом и эго лишним. Когда же эго покончило с метафизикой, оно переходит к полаганию того, что немцы – это хорошо, а французы – плохо, и что поэтому долг немцев – сражаться с Наполеоном. И немцы, и французы, конечно, лишь эманации Фихте, однако немцы – более высокая эманация, то
