Песнь клетки. Медицинские исследования и новый человек - Сиддхартха Мукерджи
К июлю, когда волна случаев с дефектами в Европе достигла пика, FDA разослало своим сотрудникам срочное сообщение: “Ввиду большого общественного интереса к данной ситуации это одна из важнейших задач за длительный период. Необходимо предпринять все усилия, чтобы связаться с врачами в установленный срок… не позднее утра вторника 2 августа [1962 года]”11. В том же месяце назначение препарата было полностью остановлено. Талидомид был уничтожен.
Осенью FDA начало выяснять, не нарушила ли компания Merrell закон, распространяя талидомид в качестве “экспериментального препарата”, и не утаила ли какую-то информацию, представляя документы государственному регулятору. Юристы FDA насчитали двадцать четыре случая нарушения законодательства. И все же помощник главного прокурора в американском департаменте юстиции Герберт Дж. Миллер предпочел не выдвигать обвинений против компании, трагикомично и абсурдно утверждая, что она распространяла препарат среди “врачей высочайшего профессионального уровня”12 и что ущерб был окончательно доказан “лишь в отношении одного ребенка с дефектами развития”. Оба заявления были ложными, однако в заключении говорилось, что “уголовное преследование не является ни обоснованным, ни желательным”. Дело было закрыто. Компания Merrell отозвала заявку из FDA и навсегда закрыла обсуждение. Талидомид стал виновником немыслимого преступления, но ответственного за это так и не нашли.
Почему же талидомид вызывает врожденные патологии? В ходе развития клеткам, возникающим из зиготы, нужно определить свою идентичность и локализацию с учетом внешних факторов (белков и химических веществ от соседних клеток, указывающих, куда идти и во что превращаться) и внутренних факторов (внутриклеточных белков, кодируемых генами, которые включаются и выключаются под действием внешних сигналов).
Теперь мы знаем, что талидомид связывается с одним (или несколькими) клеточным белком, который разрушает другие специфические белки. Получается этакий внутриклеточный ластик. Как мы видели в случае генов циклинов, регулируемое расщепление некоторых клеточных белков чрезвычайно важно для того, чтобы клетка могла интегрировать сигналы (деления, дифференцировки, учета внешних и внутренних факторов) и определять свою судьбу. В клеточной биологии отсутствие белка может быть столь же важным сигналом для регуляции роста, идентичности и локализации клетки, как и его присутствие.
По-видимому, талидомид вмешивается в регулируемое расщепление белков хрящевых клеток, клеток иммунной системы и сердца, хотя еще не все из этого доказано. Не имея возможности интегрировать сигналы, клетки умирают или становятся нефункциональными. Поскольку талидомид оказывает такое влияние на большое количество разных клеток, он вызывает десятки различных врожденных аномалий13. Причем влияние чрезвычайно мощное: выяснилось, что всего одной таблетки с двадцатью миллиграммами препарата достаточно, чтобы вызвать патологию развития. Десятки тысяч женщин во всем мире не знали, что их выкидыш или рождение мертвого либо необратимо искалеченного ребенка было вызвано талидомидом.
Вероятно, Фрэнсис Келси, устоявшая, как последний бастион, под натиском фармацевтического гиганта, спасла десятки тысяч жизней. В 1962 году она была награждена президентской медалью почета14. Эту главу я посвящаю ее заслугам и стойкости.
Поскольку эта книга рассказывает о рождении клеточной терапии, мне также необходимо упомянуть о ее дьявольской противоположности – о рождении (и смерти) клеточных ядов.
Я озаглавил вторую часть книги “Одна и много” не только с целью обозначить переход нашей истории от описания одноклеточной жизни к описанию жизни многоклеточной, но и чтобы отразить важнейший фактор в развитии науки. Биологи часто работают по одному, иногда в парах, но, как и клетки, они еще объединяются в научные сообщества. А эти сообщества, в свою очередь, являются частью всего человеческого общества и должны на него реагировать. Один и много, а также “много-много”.
В этой части книги мы коснулись главных аспектов жизни клетки: ее автономности, организации, деления, воспроизводства и развития. Каковы допустимые границы и опасности вмешательства в эти важнейшие аспекты и как наше понимание “вмешательства” изменяется по мере появления новых технологий? В частности, с изобретением технологии оплодотворения in vitro рождение детей с помощью медицинского вмешательства, которое раньше казалось радикальным, запрещенным и даже отвратительным, стало нормой жизни. И пока российский биолог Денис Ребриков готовится к генетическому редактированию эмбрионов с нарушениями слуха, мы узнаем о все новых вариантах манипуляций с репродуктивной функцией, которые не вписываются в наши представления о нормах. Понятно, что история с талидомидом служит предостережением против воздействия (в данном случае непреднамеренного) на развивающийся плод. Но в последние годы значительно расширились возможности хирургической коррекции врожденных пороков плода в матке, а в экспериментах на животных отрабатываются системы специфической доставки лекарственных препаратов к плоду. Можно ли сказать, что “естественный” процесс воспроизводства, эволюционировавший без нашего вмешательства с момента зарождения человечества, уже остался для нас в прошлом, а воздействие на развивающиеся клетки стало нашим неизбежным будущим?
Безусловно, во многом так и есть: мы открыли черный ящик клетки. Если теперь мы попытаемся закрыть крышку, то можем лишиться прекрасного перспективного будущего. Но если мы оставим ее распахнутой безо всяких правил и условий, нам придется признать, что мы достигли некоего всеобщего молчаливого согласия по поводу допустимых и недопустимых вещей в воспроизводстве и развитии человека, что совершенно очевидно не так. Мы привыкли видеть в главных свойствах своих клеток свою судьбу, ее декларацию. Но теперь начинаем обращаться с этими свойствами как с узаконенным предметом научной аннексии – мы сами декларируем свою судьбу.
Пока я пишу эти строки, дискуссии на данную тему – о влиянии на воспроизводство и развитие или об изменении генов на уровне эмбриона – не утихают во всех уголках планеты (подробнее о возможностях и опасностях данных технологий я писал в книге “Ген”). Разобраться в этом вопросе нелегко, поскольку дело касается не только важнейших свойств клеток, но также важнейших свойств человека. Единственный способ найти разумный ответ или даже компромисс заключается в нашем постоянном участии в публичном обсуждении допустимых пределов внедрения науки и продвижения клеточных технологий. Каждый из нас заинтересован в этом обсуждении. Оно касается одного, многих и многих-многих[70].
Часть третья
Кровь
Возможно, эволюционный переход, позволивший одноклеточным существам объединиться с образованием многоклеточных существ, был неизбежным, но он не был простым. Многоклеточным существам необходимо было обзавестись специфическими органами для выполнения многочисленных функций. Каждое многоклеточное существо должно было получить
