Стамбул и тайны османских султанов - Николай Николаевич Непомнящий
Одним из них были «Сладкие воды Европы», в начале Золотого Рога, где он повернул русла двух ручьев, чтобы устроить облицованные мрамором каналы, искусственные озера, каскады и фонтаны и благодаря этому обеспечить водой роскошные сады.
В центре султан воздвиг для себя летний дворец Саадабад, взяв за образец французское шато XVII века, план которого посол Турции привез ему из Парижа. Вокруг него выросли другие дворцы, павильоны, киоски, виллы – общим числом не менее сотни, выполненные в стиле, подражавшем французскому декоративному искусству. Подобные «города удовольствий» скоро украсили и специально отобранные участки азиатских берегов Босфора. Построенные архитекторами, работающими в различных стилях, доставленными как из Европы, так и из Азии, эти «эманации», как заметил посол Франции Луи Савьер де Вильнев, выражали стили настолько разные, что иногда можно было предположить, что находишься в Версале, а иногда – в иранском Исфахане. Эти строения напоминали импровизированные сценические декорации к бесконечной круговерти красочных зрелищ. Двор султана в поисках разноообразия и перемен придумывал все новые и новые забавы.
Заботу о развлечениях султана среди великолепия дворцовой жизни с ее блестящими празднествами и пышными зрелищами взял на себя зять Ахмеда Дамад Ибрагим-паша, разделявший любовь султана к изящным искусствам и служивший на протяжении последних двенадцати лет его правления в качестве великого визиря – в отличие от первых пятнадцати лет, во время которых султан сменил тринадцать великих визирей.
Уличный разливщик напитков
Ибрагим был любителем роскоши и развлечений. Придумывая спектакли, которые эаканчивались далеко за полночь, он привлекал к делу специалистов, способных изобрести новые приемы и устройства праздничных иллюминаций в Стамбуле. Так что вновь прибывший французский посол мог ночью с высот Пера наблюдать расположенный напротив город, здания и сады которого и даже воды светились и искрились огнями, «купола мечетей были окружены бесчисленными ореолами света, тогда как между минаретами, благодаря невидимому аппарату, стихи Корана писались на фоне неба огненными буквами».
В праздники Стамбул освещался на протяжении трех дней и ночей подряд. Во время одного из торжеств по случаю свадеб трех дочерей султана и двух его племянниц, а также обрезания четырех его сыновей великий визирь распорядился провести празднества по всей империи. Он собрал из провинций около двух тысяч музыкантов, тысячу пятьсот мимов, борцов, фокусников и акробатов и столько же поваров.
Султан возложил на инспектора имперских кухонь ответственность за гастрономические церемонии, приказав ему изготовить четыре брачные пальмы, символы плодородия гигантских размеров для молодых наследников и меньшего размера – для всех остальных. В это же время повара творили чудеса кондитерского искусства, включая сад в несколько метров длины и четыре в ширину, полностью изготовленный из сахара, чтобы символизировать сладость семейной жизни.
Сераль в зимнее время развлекался праздниками халвы, общественными собраниями, на которых проводились философские собеседования, наряду с чтением стихов, танцами, пьесами и молитвами, и все сопровождалось раздачей сладостей, иначе – халвы.
Государство османов, как и большинство известных в истории империй, являлось многонациональной, мультикультурной системой, в которой функционировало множество языков. В этих системах, опирающихся на экономическую выгоду и контроль над входящими в их состав землями, для центра не имели значение язык и вера управляемых народов. Если элементы, входящие в империю, выполняли свои обязанности перед центром (как правило, экономические и военные), власти не вмешивались в их образ жизни. Так было в Римской империи, Персии, Монголии. Так было и в Османской империи.
На каких языках говорили в Великой Порте?
Турецкий историк Эвлия Челеби пишет, что в пределах Османской империи в ходу были венгерский, боснийский, сербский, хорватский, болгарский, греческий, русский, украинский, армянский, курдский и некоторые кавказские языки (абазинский, черкесский, грузинский, кабардинский). А были еще и такие, которые он не упоминает.
Поскольку в Византийской империи не было какой-либо национальной и культурной политики, со временем она эллинизировалась, по этой же причине значительная часть монголов отуречилась или иранизировалась. Немало имелось и тюркских государств, которые, подобно болгарам, ассимилировались под влиянием культуры народа, под власть которого они попали.
Также очевидно, что государственная система – это колесо, которое вращает язык. Каким бы небольшим ни был центр, он может стать «государством», если только построит необходимую для ведения экономической и военной деятельности бюрократическую сеть. Многочисленные культуры превращаются в более-менее однородную массу именно этой бюрократической сетью.
А элементом, позволяющим наладить функционирование бюрократической сети, всегда был язык. В Римской империи это был латинский, в империях аббасидов и фатимидов – арабский, у монголов – монгольский. У сельджуков, как память об империи аббасидов, языком управления остался арабский язык. Насколько простирается власть центра и его бюрократии, настолько же распространяется и этот язык управления. Иногда он полностью ассимилирует местные языки, иногда оказывает на них лишь слабое влияние.
Османская империя была создана и развивалась этносом, говорящим на тюркском языке. В процессе развития он испытал влияние сельджукской бюрократии, языками которой были арабский и персидский, но сумела адаптировать их к тюркскому языку и при поддержке тюркской интеллектуальной элиты без особых затруднений выработала свой язык бюрократии. В школах Эндеруна готовили бюрократов, хорошо знающих этот язык.
Джованни Молино, чей итальянско-турецкий словарь был издан еще в 1641 году, отмечает, что на всей обширной территории, принадлежавшей Османской империи, в которой было 55 королевств и княжеств, 33 племени и языка, везде в повседневной речи использовали турецкий язык. Он превратился в язык межнационального общения.
В сфере управления, торговли и литературы он получил распространение во всем государстве от Багдада до Сараева, от Кавказа до Магриба, став самой важной дорогой, ведущей к центру. Однако, несмотря на свою объединяющую функцию, турецкий не стал единственным языком как в интеллектуальной, так и в повседневной жизни. Два основных языка господствующей в империи исламской культуры – арабский и персидский – всегда оставались в почете среди интеллигенции. Каждый образованный человек, помимо турецкого, знал и арабский с персидским. Если вся научная деятельность, начиная со сферы религиозных наук, осуществлялась на арабском языке, то персидский являлся языком литературы, будучи с почетом встречаем в текке[6], в первую очередь у дервишей мауляви. Эти языки являлись не столько языками общения, сколько языками
