Песнь клетки. Медицинские исследования и новый человек - Сиддхартха Мукерджи
В целом Вирхов уточнил клеточную теорию Шванна и Шлейдена, добавив три важных новых постулата к двум предыдущим (“Все живые организмы состоят из одной или нескольких клеток” и “Клетка – это основополагающая структурная и организационная единица организмов”):
1. Все клетки происходят из клеток (Omnis cellula e cellula).
2. Нормальная физиология зависит от клеточной физиологии.
3. Болезнь как нарушение физиологии – результат нарушения физиологии клетки.
Эти пять принципов стали основой клеточной биологии и клеточной медицины. Они произвели революцию в понимании человеческого тела как конгломерата клеточных единиц и дополнили атомистическую концепцию человеческого тела, назвав клетку фундаментальной “атомной” единицей тела.
В заключительной фазе жизни Вирхова подтверждалась справедливость его теорий не только о кооперативной социальной организации тела (клетки сотрудничают с клетками), но и о значении кооперативной социальной организации государства (люди сотрудничают с людьми). В обществе с нараставшими расистскими и антисемитскими тенденциями он горячо отстаивал равенство граждан. Болезнь – это уравнитель, и медицина создана не для того, чтобы кого-то дискриминировать. “Доступ в больницу должен быть открыт для любого больного, который в этом нуждается, – писал он, – вне зависимости от того, есть у него деньги или нет, еврей он или язычник”29.
Рисунок из журнала Virchows Archiv (ок. 1847 года), иллюстрирующий организацию клеток и тканей. Обратите внимание на смежные или слипающиеся клетки на Fig. 2. На Fig. jf представлены варианты клеток крови, в том числе клетки с гранулами и сегментированными ядрами (нейтрофилы).
В 1859 году он был избран в городской совет Берлина, а в 1880-е годы – в рейхстаг. И стал свидетелем подъема злокачественной формы радикального национализма, приведшего в конечном итоге к формированию нацистского режима. Главный миф, который позднее превратится в идею о превосходстве “арийской” расы и о “чистой” нации светловолосых, голубоглазых и белокожих людей, был патологией, злобно распространявшейся по стране.
В свойственной ему манере Вирхов отторгал общепринятую тенденцию и пытался ограничить распространение мифа о расовом разделении: в 1876 году он начал координировать исследование среди 6,76 миллиона немцев для определения цвета их волос и оттенка кожи. Результаты опровергали государственную мифологию. Лишь каждый третий немец имел признаки “арийского превосходства”, а больше половины людей представляли собой смесь: некую перетасовку смуглой и светлой кожи, светлых и темных волос, голубых и карих глаз. Заметим, что 47 % еврейских детей характеризовались такими же смешанными чертами, а 11 % были светловолосыми и голубоглазыми – неотличимыми от арийского идеала. Вирхов опубликовал эти результаты в Archive of Pathology в 1886 году30, за три года до рождения немецкого демагога австрийского происхождения, оказавшегося настоящим мастером по производству мифов, которому вопреки научным данным удалось создать вымышленную расу и в значительной степени разрушить идеи гражданственности, столь яростно отстаиваемые Вирховом.
В последние годы жизни Вирхов много времени уделял социальным реформам и общественному здравоохранению, в частности созданию систем канализации и обеспечению городских санитарных норм. Он оставил после себя яркий (и объемный) след в виде публикаций, писем, лекций и научных статей в качестве врача, исследователя, антрополога, активиста и политика. Но наиболее актуальными остаются его ранние работы – размышления чрезвычайно любознательного молодого человека, искавшего клеточную теорию заболеваний. В лекции, прочитанной в 1845 году, Вирхов пророчески определил жизнь, физиологию и эмбриональное развитие как следствие функционирования клеток: “Жизнь в целом является активностью клеток. Начиная с использования микроскопа для изучения органического мира, перспективные исследования… показали, что все растения и животные в своем начале… являются клеткой, внутри которой развиваются другие клетки, дающие начало новым клеткам, которые вместе трансформируются в новые формы и в конечном итоге… составляют удивительный организм”31.
В письме ученому, который интересовался причинами заболеваний, он назвал клетку центром патологического процесса. “Каждая болезнь зависит от изменения большего или меньшего числа клеточных единиц в живом теле, любое патологическое нарушение, любое терапевтическое действие находят окончательное объяснение только тогда, когда удается определить ответственные за них специфические живые клеточные элементы”32.
Эти два абзаца – первый, в котором клетка определяется в качестве единицы жизни и физиологии, и второй, где она называется единичным локусом болезни, – закреплены на доске в моем кабинете. Я неизбежно возвращаюсь к ним, когда размышляю о клеточной биологии, клеточной терапии и о создании новых людей из клеток. Они же парным музыкальным рефреном проходят через всю эту книгу.
Зимой 2002 года я наблюдал один из самых сложных медицинских случаев в моей практике; это было в Массачусетском госпитале Бостона, где я три года проработал врачом. Молодой человек – назовем его М. К. – лет двадцати трех страдал от длительной тяжелой пневмонии, устойчивой к действию антибиотиков33. Бледный и истощенный, он лежал, свернувшись клубочком под простынями, мокрый от приступов жара, которые начинались и заканчивались без какой-либо видимой закономерности. Его родители (как мне стало известно, американцы итальянского происхождения, приходившиеся друг другу троюродными братом и сестрой) сидели у его постели с полубессознательным и отрешенным выражением лица. Тело молодого человека было настолько измучено хронической инфекцией, что на вид ему можно было дать двенадцать или тринадцать лет. Молодые ординаторы и медсестры не могли найти на его руках вены, чтобы ввести иглу капельницы, и когда я устанавливал ему в яремную вену катетер крупного диаметра, чтобы вводить антибиотики и растворы, у меня было ощущение, что игла прокалывает высохший пергамент. Кожа походила на прозрачную бумагу, которая едва не трескалась, когда я к ней прикасался.
У М. К. был диагностирован особый вариант тяжелого комбинированного иммунодефицита34, при котором нарушается функция как В-клеток (лейкоцитов, производящих антитела), так и Т-клеток (которые убивают зараженные микробами клетки и помогают вызвать иммунный ответ). В его крови разрастался целый гротескный “ботанический сад” микробов: Streptococcus, Staphylococcus aureus, Staphylococcus epidermidis, различные виды грибов и бактерий, названия которых я даже не мог произнести. Его тело словно превратилось в живую чашку Петри для микробов.
Но в диагнозе были странности. В ходе анализов выяснилось, что количество В-клеток в крови у М. К. было ниже нормы, но не опасно низким. То же самое касалось уровня антител – пехотинцев иммунной системы в войне с болезнью. Магнитно-резонансная и компьютерная томография не выявили новообразований, которые могли бы указывать на течение злокачественного заболевания. Были назначены дополнительные анализы крови. На протяжении всего этого тяжелого времени мать М. К. оставалась рядом с ним. Молчаливая, с покрасневшими глазами, она дремала на койке и каждую ночь укладывала сына спать,
