Дело беглеца - Валерий Георгиевич Шарапов
– Да-да, точно, помню, прислала оттуда открытку, поздравляла с Новым годом… Не сказать, что это повлекло неприятности, но Алексей жаловался, что его вызывали в первый отдел, где и вручили эту открытку. Он смеялся, сказал, заставили объяснительную писать, как будто подрался с кем-то. Последствий избежали, да он никогда и не был особо близок с сестрой… Вот, пожалуй, и все родственники. У своей матери он был единственным ребенком, женщина погибла восемь лет назад – отравилась угарным газом в деревне…
– Сколько лет Софье?
– Точно не скажу, она моложе Алексея лет на десять. Других открыток не присылала, а ту единственную, где обратным адресом значился Западный Берлин, я, наверное, выбросила. Алексей однажды вспомнил про нее, мы обыскали всю квартиру. Ума не приложу, зачем она ему понадобилась.
«Значит, сестру держал в уме», – подумал Кольцов.
В КБ транспортного машиностроения ждали потрясающие новости. Работа велась без перерыва, обстановка складывалась гнетущая. Работники испытывали прессинг. То, что с Поплавским что-то неладно, народ уже разобрался. Все понимали, что органам нужны его сообщники. Усилилось наблюдение за ведущими специалистами. Коллег начинали сдавать: этот вел себя подозрительно, тот сказал что-то неправильное. Отличная возможность – под шумок поправить карьеру! Нависли тучи над главным инженером проекта Трутневым – он плотно контактировал с Поплавским, часто их видели вместе, корпящими над чертежами, бывало, совместно рыбачили. Но интуиция на этот счет помалкивала – не такая уж доказательная база, но Михаил привык внутреннему чутью доверять. Велись подковерные игры. Трутнева опрашивали наравне со всеми, человек держался достойно, выражал обеспокоенность, но не больше. Запустили слушок: органы выявили нужного человека, присматриваются к нему, а все остальное – пыль в глаза. У преступника сдали нервы, он откровенно запаниковал. Некто Зельский Борис Геннадьевич, начальник отдела автоматизированных систем, не явился на очередной допрос, а это было странно. В институте в этот день его не видели. На всякий случай привели в готовность группу на «РАФе» с надписью «Горгаз». Кольцов лично позвонил на квартиру Зельскому. Трубку сняла жена, пришла в трепет, услышав три волнительные буквы – «КГБ». Бориса Геннадьевича, к сожалению, нет, он срочно собрался на рыбалку и покинул квартиру несколько минут назад.
«На рыбалку? – озадачился Кольцов. – Вместо того чтобы явиться на беседу?» Увлекательное, очевидно, занятие – рыбалка в ноябре, когда снега по горло, а лед еще не прочный.
Он выдвинулся вместе с группой – та уже сидела в машине, и водитель нетерпеливо газовал. Гараж гражданина Зельского находился на задворках его пятиэтажки. Повезло, что навалило много снега, и фигуранту пришлось очищать подъезд к гаражу. Иначе ловили бы его на просторах необъятной Омской области. «Жигули» выезжали из гаража, когда микроавтобус перекрыл дорогу, уперся в бампер, словно предлагал пободаться. Из машины вывалился невысокий полноватый субъект в очках, одетый в какую-то старенькую фуфайку. Физиономия гражданина выражала крайнюю степень отчаяния. От резкого движения с головы слетела ушанка, заблестела лысина. Бежать было некуда – повсюду сугробы. Мужчина бросился в узкую щель между гаражами – и застрял, не рассчитав ширину прохода. Окажись он не таким упитанным, мог бы пролезть. Он пыхтел, рывками двигался вперед – и окончательно застрял. Оперативники посмеивались. Люди неспешно выгружались из машины, кто-то закурил на свежем морозце.
Проваливаясь в снегу, Михаил подошел к щели, оценил конфуз, произошедший с подозреваемым. Мужчина стонал, задыхался – похоже, сдавило грудную клетку. Вздохнув, Михаил обошел гаражное хозяйство – с обратной стороны имелся вполне подходящий проход, заглянул в ту же щель. Подозреваемый тяжело дышал, его глаза мутнели, с переносицы сползали очки. Он был не в состоянии что-то говорить, дышал через раз. Смех смехом, но у Зельского были проблемы с сердцем, и обращаться с ним следовало трепетно.
– Мужики, вытаскивайте его! – крикнул Михаил. – Да нежнее! Представьте, что это фарфоровая статуэтка!
– А как, товарищ майор? Гараж отодвинем? – пошутил кто-то.
Несчастного в итоге извлекли, и не пришлось вызывать подъемный кран. Показали врачу – врач сказал, что жить будет, но психологические перегрузки гражданину противопоказаны – сердце так себе.
– Нормально, – заявил Швец. – Третий сорт еще не брак. Церемониться будем, товарищ майор? В санаторий отправим – пусть подлечат?
К гаражу подбежала растрепанная жена – ей что-то подсказали чувства. Или соседи. Она стала плакать, заламывать руки, пытаясь отбить «ни в чем не повинного» кормильца. В отличие от мужа, она обладала стойкостью. Пришлось объяснить, что, если так продолжится, ей придется поехать вместе со всеми. А на колымских зонах в это время года очень неуютно. До греха не довели – супруга отстала, сердечный приступ отступил.
На допросе Зельский пришел в шок от новости, что его особо и не подозревали. Самообладание у человека отсутствовало в принципе, оставалось удивляться, как ему доверили «дела». Видимо, так было не всегда. Коллеги свидетельствовали: Борис Геннадьевич уравновешенный человек, всегда проявлял здравомыслие. На подчиненных не кричал, не срывался, был мягок и чуток. Надлом произошел лишь в последнее время, когда сгустились тучи над головой. Зельский был высококлассным специалистом, разрабатывал практически все узлы, в которых применялась автоматика. То есть досконально знал устройство и работу комплекса, участвовал в испытаниях, переделках. Собирали информацию совместно с Поплавским. Один накапливал, другой просеивал, сортировал. Негласно Поплавский был старшим. Зельский находился в подчинении и получал за тяжелые труды меньше – хотя и грех жаловаться: только за последние полгода он облегчил бюджет ЦРУ на пять тысяч рублей, что втрое превосходило его официальную зарплату. Деньги разлагали, заставляли забыть про страх и совесть. Бывали дни, когда Борис Геннадьевич чувствовал себя героическим разведчиком в тылу врага, исполнителем особо важной миссии. Членом партии он не был – сочувствовал, так сказать. Но считался человеком ответственным, принципиальным – невзирая на кажущуюся мягкость.
– Как долго, Борис Геннадьевич, вы помогали Поплавскому продавать секреты Родины?
Зельский с надрывом дышал, возможно, преувеличивал критичность своего состояния.
– Я точно не скажу, гражданин следователь… Наверное, с весны… Это так все глупо, поверьте, у меня и в мыслях никогда не было…
– Вы ответственный за ротатор и прочую печатную технику в учреждении? Это удобно, Борис Геннадьевич. Понимаю, почему на вас положил глаз Алексей Львович…
– Поверьте, мне бы никогда такое в голову не пришло. Я добропорядочный советский человек, спросите у любого… Это проклятые деньги… У меня в то время был непростой период, я посещал ипподром, проиграл на скачках значительную сумму, об этом узнал Поплавский, предложил быстро компенсировать потерянную сумму…
– И вы втянулись. Понятно. С зависимостью от азартных игр пришлось проститься, верно? Вам же не хотелось
