Артем Драбкин - Мы сгорали заживо. Смертники Великой Отечественной (сборник)
Подготовка вооружения самолета Ил-2
Пока я разворачивался, группу потерял. Увидел впереди самолет. Я к нему с левой стороны пристраиваюсь, а он от меня! У нас на киле были номера, в каждой эскадрилье нарисованные своим цветом, а у этого звезда, а номер на фюзеляже. Я в недоумении, как же так? Уже потом понял — нам перед вылетом несколько самолетов передали из соседнего полка. Через некоторые время увидел железнодорожную станцию, составы стоят, я небольшую горку сделал, бомбы сбросил, эрэсы и пострелял. Проскочил эту станцию, развернулся влево на восток, курс 90. Мы же бедные были! У нас часов-то не было, вот я и носил самолетные часы в кармане. Они встали, и в этом вылете они лежали у меня под подушкой.
Отошел от цели, догнал свою группу. С нами еще пара «яков». Я иду на 600 метров, «яки» чуть выше, а остальные на бреющем. Дорогу Кандалакша — Алакуртти я проскочил, не заметил. Вышел на Сенное озеро. Взял курс 0 градусов. Прошел какое-то время, чувствую, что потерял ориентировку. Я по рации говорю: «„Маленькие“, дайте курс на аэродром». Они доворачивают на 30 градусов влево — курс 330. Я говорю: «К немцам я не пойду». И пошел 300 градусов. Крутился, крутился. Наконец увидел поселок Зашеек, здесь шоссейная дорога поворачивает на 90 градусов, а восточнее станция Африканда. У стрелка спрашиваю: «Сколько нас?» — «Трое, если с нами считать». Кричу: «Братцы дома!». Разворачиваюсь, сажусь. За мной Хиров садится, Шипунов уходит в Кандалакшский залив, бросает аварийно бомбы — по цели не сбросил — и тоже садится. Подъезжает ко мне санитарная полуторка: «Ну, как?» «Что как? У меня все в порядке». В это время поступает донесение, что Лазарев и Аверков, который бросили меня и пошли севернее, сели на вынужденную. Лазарев сел на дорогу, а Аверков разбил самолет на посадке.
Потом уже выяснилось, что вторая группа, которую вел батя, тоже промахнулась с разворотом. Он зашел с запада. Немцы его оттуда не ждали. Отработали по аэродрому, но на отходе их догнали истребители и сбили летчика Соколова.
За этот вылет меня наградили орденом Красной Звезды.
Винницкий Михаил Яковлевич
Я помню только шестой вылет, когда меня сбили. Фактически в этот день авиация не поднималась в воздух — была низкая облачность. Шли наступательные операции в Белоруссии. Надо было разведать боевые порядки противника и попутно на железнодорожном узле что-то побомбить. Видимость тогда была хреновая, но мы дошли до этой станции. Она была забита эшелонами! Но зенитчики были, видимо, готовы к нашему прилету. Они таким огнем нас встретили! Если бы погода хорошая, можно было делать маневр, а так… Мы успели бомбы сбросить, что-то начало гореть, но все же немцы три самолета подбили: Рубежанского (он уцелел, но сейчас его уже нет в живых), Тарасова и мой. У Тарасова, видимо, здорово повредили мотор, поэтому он притер машину недалеко от станции на подлесок. Говорят, фашисты его растерзали… Потом нашли только его партийный билет. Мне стрелок говорит: «Что-то течет, дым идет. Видимо, пробит масляный бак». Высота была метров 400. Я потянул к линии фронта потихоньку снижаясь, чтобы скорость не потерять. Садиться пришлось на сосны. Здорово стукнулся и потерял сознание. Очнулся уже раздетый. Меня нашла пехота, начала раздевать: сапоги с меня сняла, что-то еще. Пришел в себя, говорю: «Суки, хоть сапоги отдайте!» Парашют чуть ли не на портянки разорвали, — уже считали, что со мной все кончено. Потом отправили меня в какой-то сарай… До конца жизни его не забуду… Видимо, был тяжелый бой, и в этот сарай сносили раненых. Он был весь в крови, как на бойне! Солдаты окровавленные лежат… Я сказал стрелку: «Федя, едем в часть, я не выдержу». И вот так шатаясь, я дошел до дороги и на какой-то попутной машине меня отвезли в часть. Там меня перевязали, я отлежал там месяц или сколько-то, и все. Никто мое здоровье не проверял, просто спросили: «Миша, можешь летать?» — «Могу, товарищ полковник». — «Завтра полетишь». Вот и вся проверка здоровья!
Чувин Николай Иванович
Осенью мой 74-й шап перелетел на фронт под Брянск. Помню командование фронтом приказала командиру 74-й шап полка капитану Савченко Павлу Афанасиевичу нанести удар по скоплению техники противника, в 160 километрах южнее Брянска. Погода была отвратительная, шел такой сильный дождь, что не было видно стоянок самолетов. Командир полка доложил, что вылет возможен только небольшой группой из двух самолетов. Меня командир назначил ведущим, мотивируя это тем, что я брянский и знаю местность, а сам полетел ведомым. Приступили к подготовке. Я принял решение взлетать по одному, пробить облачность и собраться за облаками. Поворотным пунктом для выхода на цель был выбран лесопильный завод на реке Десна. От него до цели было три минуты лету. В районе цели погода была хорошая, и мы перешли на бреющий полет. На подлете к лесопилке по нам открыли огонь свои же зенитки, повредив и мой самолет и командира полка. С первого захода сбросили бомбы, отстрелялись эрэсами. При выходе из атаки командир вышел вперед, и я увидел, что руль поворота его самолета поврежден — результат работы наших зенитчиков. Рукой в форточку он показал заходить второй раз, хотя понимал, что вряд ли сможет повторить маневр. Действительно, он отошел в сторону, а я выполнил второй заход, снизившись до бреющего. На выходе из атаки почувствовал удар. Самолет плоскостью срезал верхушку сосны, она перелетела через кабину и заклинила руль поворота. По счастью удар пришелся в узел крепления консоли крыла к центроплану. Иначе я бы там и остался. Самолет рулей не слушается, работают только элероны. Блинчиком развернулся и полетел домой. Командир сопровождал меня до аэродрома. Кое-как сел, а во второй половине дня, когда погода улучшилась, уже вел шестерку на ту же цель.
Еще один случай произошел осенью 1941 года. Разведкой было установлено, что из города Карачев на Орел движется танковая колонна противника. Потребовалось срочно нанести по ней штурмовой удар. Во второй половине дня командир полка поставил задачу мне одному нанести удар по этой колонне. Прикрывать меня должны были пять Як-1, которые базировались недалеко от нашего аэродрома, у станции Валово. Взлетел и пошел на аэродром истребителей на высоте 1500 метров. Подлетая к аэродрому, передал по радио «три пятерки» — сигнал для взлета прикрытия. Сделал круг над аэродромом. Неожиданно на горизонте появились характерные точки. Я понадеялся на скорый взлет истребителей и направился навстречу этим точкам. Оказалось, что шли две пятерки Ме-110. Видимо, бомбить станцию Волово. Они меня не видели, поскольку я был выше и заходил со стороны солнца. Когда мы поравнялись, я принял решение атаковать ведущего первой пятерки. Выполнил разворот и пошел в атаку. С дистанции 150–200 метров открыл огонь из пушек и пулеметов. В ответ начали стрелять воздушные стрелки, но не попали. Только после третьей атаки самолет ведущего накренился на левое крыло и стал падать. Я продолжал его сопровождать и обстреливать. Ме-110 врезался в землю и взорвался. Мой самолет тряхнуло так, что я на долю секунды потерял сознание. Пришел в себя, отдал ручку, чтобы не свалиться в штопор. В этот момент слева мимо меня проскочила пара Ме-110. С доворотом атаковал эту пару, пустив в них 4 эрэса 132-мм и открыв огонь из пушек и пулеметов. Один из самолетов врезался в землю. В это время появились наши истребители, которые разогнали остальных «стодесятых». Подлетая к станции Горбачево, увидели, что ее бомбят десять Ю-87. Истребители пошли в атаку, а я, снизившись до 100 метров, пошел выполнять задание. Вышел на колонну, отбомбился. На последнем заходе зенитный снаряд разбил лобовое стекло. Осколками меня ранило в руку, посекло лицо. Вышел из строя компас. Отошел от колонны, восстановил ориентировку и взял курс домой. Пролетев немного, понял, что до аэродрома недолечу и принял решение садиться. С трудом выбрал площадку, но сел благополучно. К самолету подбежали жители, помогли мне выбраться из кабины. Верхом на лошади приехал врач, который меня перевязал и заявил, что должен отвезти в Ефремов, до которого было 12 километров. Я говорю: «Верхом я не могу. Только если на санках». Врач поскакал в деревню за санками, а я прошел по полосе, понял, что смогу взлететь. Попросил местных жителей помочь надеть парашют и посадить меня в кабину. Повязку с руки снял, а левый глаз мог видеть через щель в бинтах. Взлетел и прилетел на аэродром. А там меня уже схоронили… В этом бою я сбил два самолета, а истребители — три Ю-87. Всего за войну на штурмовике я провел 18 воздушных боев, сбил 2 бомбардировщика, 2 истребителя, 1 разведчика и 1 штурмовик. На аэродромах уничтожил 16 немецких самолетов.
Осенью 1941 года в нашем 74-м шап Западного фронта оставался только один исправный самолет — мой. Полк базировался на аэродроме Сталиногорск (Новогорск), куда за день до этого вместе с 505 (510) ИАП перелетел с аэродрома Волово. Утром командир полка поставил мне задачу провести штурмовку танковой колонны в районе Щекино, недалеко от Тулы. Прикрывать меня должны были пять истребителей. Поскольку, как я уже говорил, мы базировались на одном аэродроме, то с истребителями отработали все элементы полета, атаку колонны и возвращение на аэродром. К цели подошел на высоте 1500 метров, истребители шли на 3000. Колонна была длинная — около 30 километров. Я в одном заходе сначала сбросил бомбы, потом отстрелялся эрэсами, а потом открыл огонь из пушек и пулеметов. Начал отворачивать влево и тут по мне был открыт огонь. Самолет получил попадания. На выходе из пикирования меня зажали три Ме-109. Прикрывавшие меня истребители, как они потом рассказывали, дрались с пятеркой Ме-109. Немецкие истребители заходили по одному и расстреливали меня. Вдруг я увидел речку с высокими берегами. Нырнул в ее русло. Это меня и спасло. Немцы еще немного пытались атаковать, но им было неудобно, и они меня бросили. До аэродрома долетел нормально. Сел. Самолет прокатился немного и упал на живот, так как стойки шасси были повреждены. Командир полка, начальник штаба и врач подъехали на машине. Командир обошел самолет и только покачал головой — на нем не было живого места. Врач полка сказал, что отвезет меня в медсанбат, но я отказался и вообще сказал, что меня не в санбат нужно вести, а в столовую, поскольку я вылетел не позавтракав. Пока я завтракал, пришел инженер полка и доложил, что самолет восстановлению не подлежит. В нем насчитали 274 пробоины, из них 15 имели диаметр 15–20 сантиметров.
