Александр Бушков - След пираньи
— Учения, что ли? — жизнерадостно рявкнул он.
Офицер, не ответив, подошел вплотную. Лицо у него было напряженное, серьезное, не тратя времени, спросил:
— К Керижеку правильно еду?
— Да вообще-то, — сказал Мазур.
— Туда, потом налево?
— Да нет, командир, ошибочка, — сказал Мазур. — Во-он туда, на развилке направо, как покажется ельник, еще раз направо — а там уж по прямой… Случилось что?
— Ты сам откуда, керижековский?
— Да нет, мы с женой колмаковские, к свату собрались…
— Солдат по дороге не видели? В камуфляже, с автоматами, без всяких транспортных средств?
— Ничего похожего, — сказал Мазур. — Витька Дрокин в камуфляже на рыбалку поехал, так он год армейское донашивает… Что стряслось-то?
Офицер досадливо пожевал губами, решился:
— Смотались дезертиры. С оружием. Под Керижеком вырезали всех на ферме, так что имей в виду, а лучше всего дуй в деревню, по дорогам не болтайся. Район вот-вот закроют, облава будет…
— Ну, спасибо, командир, — сказал Мазур с встревоженным видом. — Раз пошел такой боевик, конечно, лучше сидеть дома…
«Первую проверку выдержали», — подумал он, плавно выжимая рычаг. Проверка, правда, была и не проверка, так себе, но все равно, подозрений не вызвали…
Если они поедут по указанной Мазуром дороге, в Керижек не прибудут и к вечеру — уклонятся к северу, запутаются в безымянных стежках, судя по карте, кончающихся в тайге. Ну и черт с ними. Вряд ли догадаются, что это он нарочно, — крайним, как водится, будет солдатик-шофер, развилок и ельников тут до чертовой матери, поди разберись…
Ветер бил в лицо, дорога шла по сплошной тайге, потом вывела к другой, довольно широкой, снабженной кое-где синими указателями, поддерживавшимися в неплохом состоянии. Через полчаса Мазур оставил позади Байкальскую область и без малейшего триумфа и помпы въехал на территорию соседней. Начали попадаться встречные и попутные грузовики, легковушки, лесовозы — и парочка мотоциклов, один был не обременен номером, как и мазуровский.
Судя по карте, совсем неподалеку проходила асфальтированная автострада, транссибирская М-134, — но туда не стоило соваться, чтобы не напороться на случайный патруль. Следовало преодолеть как можно большее расстояние по глухим местам, и Мазур выжимал из мотоцикла все, на что тот был способен. Помаленьку кончался бензин — он пару раз, почти не замедляя хода, левой рукой снимал крышку и убеждался, что горючка убывает с нехорошей быстротой. Вскоре уровень бензина опустился ниже высокой трубки заборника— и кранты, хоть и останется литров несколько, в карбюратор уже не попадет…
Пришлось рискнуть и выехать на сто тридцать четвертую ради спрямления пути. Сделав по ней километров пятнадцать, Мазур вновь свернул на проселок. Он уже дважды слышал за лесом прорывавшееся сквозь стук мотоциклетного мотора мощное громыханье поездов.
Финита. Гип-гип ура. Проселочная дорога вела к железнодорожной колее. Двойной рядок рельсов, полное отсутствие линии электропередачи, невысокие, черно-белые полосатые столбики — она, Транссибирская. Дорога шла параллельно рельсам, метрах в десяти от них, справа — тайга, слева — поля.
Мотор пару раз подозрительно чихал, и Мазур, наконец, решился перейти в пехоту — благо увидел возле путей то, что искал. Он поехал медленнее, высмотрел подходящий просвет меж деревьев, повернул туда и, подпрыгивая на корнях, ехал, пока дороги для мотоцикла не стало никакой, переднее колесо замерло меж двух близко стоящих сосен.
— Приехали, — объявил он, выключая мотор. — Объявляю перекур, а также, ежели кто писать хочет…
— Не хочу, — сказала Джен. — Душа стремится на поезд…
— Аналогично. — Он сунул в рот сигарету и протянул ей. — Ты вроде бы бросала, но что-то вновь начала, я смотрю.
— С тобой начнешь…
— А что? По-моему, я тебя вполне грамотно вытаскиваю.
— Вот только законы нарушаешь при этом с великолепной непринужденностью, — усмехнулась Джен.
— Эк, как в тебе законопослушание засело…
— Рефлекс, — сказала она, чуть ли не виновато пожимая плечами. — Что поделаешь. Мы, конечно, не ангелы, случалось всякое, но я представила, как средь бела дня и при нескольких свидетелях вырубаю шерифа где-нибудь в Массачусетсе — мурашки по коже… Выгнали бы, как пить дать.
— Подопрет — трех шерифов вырубишь, — проворчал Мазур. — Ладно, я тебя могу обрадовать. Ничего особенно жуткого мы делать отныне не будем — кроме маленькой диверсии на железной дороге. Не надо падать в обморок, мисс Деспард, миледи. Я же сказал — маленькой. Скорее уж хулиганство, чем диверсия. Ведь если я поезд под откос пущу, нам в него уже не сесть… Покурила? Бери свою сумочку и пошли.
Закинул на плечо свою — автомат и все прочее были завернуты надежно, железо не брякнуло. Они вышли на дорогу, и Мазур уверенно свернул в обратную сторону. Несколько минут шагали вдоль рельсов, наконец показался семафор — двухцветный, стоявший меж колеями, над самой землей, по соседству с каким-то серым металлическим ящиком. Красный не горел, светился зеленый.
Мазур уже собрался было приступить к диверсии, но по ту сторону путей показался верховой на невысокой, мышиного цвета лошадке. Пришлось вновь достать сигареты и сделать вид, что всецело поглощен прикуриванием.
Всадник неторопливо проехал мимо, покосился с любопытством, но в разговор вступать не стал.
— Ковбой? — с любопытством спросила Джен.
— Ага, — сказал Мазур, подметив висящий у седла кнут. — Русский ковбой. Пастух, проще говоря. Кольта у него нет — так и ваши настоящие ковбои их давненько уже не таскают… — Взглянул на ее напряженное лицо, подыскал в памяти подходящие архаические термины из английского и усмехнулся: — Хочешь исторический анекдот на тему верховой езды? В семьсот семнадцатом наш знаменитый император Петр Первый издал указ: «Офицерам полков пехотных верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести». Я тебе подлинный приказ цитирую…
Она бледно улыбнулась:
— А про вас что-нибудь подобное было? Про моряков, я имею в виду?
— Ого! — сказал Мазур. — «Всем чинам экипажей флотских, от матросов до адмиралов, в странах иноземных бывая, до смерти не упиваться, дабы не позорить честь флотскую и государство Российское». Понимал император флотскую психологию, слов нет… — Посмотрел вслед всаднику, казавшемуся уже игрушечным. Начнем, пожалуй…
Встал на колени, склонился, приложил ухо к прохладному рельсу. Не почувствовал ни малейшего содрогания — поезда поблизости не имелось. Выпрямился, задрав свитер, достал пистолет и, не колеблясь, метров с десяти дважды выстрелил по линиям семафора.
Взлетело стеклянное крошево, зеленый огонек погас. Подобрав гильзы, Мазур подтолкнул Джен:
— Пошли, живенько!
И быстрым шагом направился навстречу ожидавшемуся поезду, в ту сторону, откуда они примчались.
— Правда, не будет аварии? — спросила Джен.
— Какая там авария, — отмахнулся он. — Встречного состава не будет, иначе не горел бы зеленый, да и движение тут подчиняется тем же законам, что и на шоссе, правостороннее, это колея для тех, что идут на восток…
— Но могут вызвать полицию…
— Мне, конечно, грустно с тобой делиться печальными секретами, — сказал Мазур. — Но с прискорбием должен объяснить, что не будет ни особенного шума, ни удивления. У нас сейчас на железных дорогах хулиганят вовсю — семафоры бьют, камнями окна выбивают, кладут на рельсы всякую дрянь. Времена такие, смутные и зыбкие, порядок подрасшатался… А потому никто и не станет особенно удивляться. Спишут на проделки окрестных тинейджеров, свяжутся со станцией по радио и преспокойно поедут дальше. Семафор для того и поставлен, чтобы его можно было заметить издалека, затормозят как миленькие…
Отойдя метров на триста от места, где он столь бесцеремонно нахулиганил, Мазур свернул в лес. Отыскав подходящую колоду, они присели под деревом, метрах в пятнадцати от опушки. Справа раздался перестук колес — это шел состав с той стороны, куда они стремились. За деревьями мелькнули зеленые пассажирские вагоны, состав пролетел, не снижая скорости.
Неизвестно, сколько придется ждать. Чтобы не терять времени, Мазур начал в темпе просвещать Джен — подробно рассказывал, что из себя представляют российские поезда, и как себя следует вести, чтобы не возбуждать подозрений. Начал с общих вагонов — еще неясно, куда предстоит попасть, может, придется трястись на жестких скамьях…
Джен прилежно слушала, и глаза помаленьку круглели. В самом деле, для благополучного западного человека сие диковато. Но Мазур не чувствовал ни обиды за державу, ни позывов ущемленной гордости — некогда было.
