Александр Бушков - След пираньи

Александр Бушков

След пираньи

Исключительное право публикации книги Александра Бушкова «След Пираньи» принадлежит ЗАО «ОЛМА Медиа Групп». Выпуск произведения без разрешения издателя считается противоправным и преследуется по закону.

© А. Бушков, 1996

© ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», издание, 2013

От автора

Действующие лица романа вымышлены — в отличие от многих таежных реалий, которые порой списаны с натуры…

Глава первая

Страсть задавать вопросы

Погода была ясная, а настроение — сквернейшее.

Мазур сидел, как прилежный школьник в классе, — глядя вперед, на дорогу, не поворачивая голову и на миллиметр. Хорошо еще теща с тестем — теперь вообще-то бывшие теща с тестем — тоже сидели смирнехонько, так и не проронив ни слова от самого Шантарска. Езды до аэропорта оставалось минут двадцать, и Мазур, чувствуя себя скотиной, все же облегченно вздыхал, вспоминая, что вскоре оба уйдут из его жизни, надо полагать, навсегда. Прекрасно понимал, что следовало бы ощущать себя виноватым, но отчего-то никак не получалось. Он знал, что выложился до предела, спасая Ольгу, сделал все, что мог, и, в конце концов, не был Господом Богом — но как раз этого-то и не мог объяснить откровенно.

Они так и уезжали, накормленные официальной версией, — в поезде, по дороге из гостей, на Ольгу вдруг напал то ли хулиган, то ли маньяк с пистолетом. По нынешним временам вещь самая обыкновенная — кое-где уже и грабят пассажирские поезда, совершенно по-махновски. Родители ни на миг и не усомнились в преподнесенной им лжи, доктор Лымарь ручался…

Вот только от этого ничуть не легче. А то и труднее. Как ни тверди о разгуле преступности. Потому что крутой мужик, офицер, остался без единой царапины, а молодая женщина погибла. Ситуация, еще с древнейших времен считавшаяся для мужика весьма неприглядной. Так что сиди в дерьме и не чирикай…

Мазур чирикать и не пытался. Торчал себе в сторонке, повесив повинную голову. Лымарю спасибо — старался изо всех сил, увещевая, утешая и даже легонько гипнотизируя, он это умел, он многое умел… И подсунуть таблетку в надлежащий момент, и вполне профессионально, не причинив ни малейшей боли, удержать тестя, когда того бросило в истерику и он неумело попытался заехать Мазуру по голове.

Мазуру еще раньше, в Питере, было с ними нелегко. Главным образом из-за разницы в возрасте его и Ольги. Папа был Мазуру практически ровесником и вдобавок — совершенно совдеповским доцентом, корпевшим в каком-то НИИ, где ему платили в месяц примерно столько, сколько стоила зипповская зажигалка Мазура. Исторические примеры папа принимал плохо, и Мазур нутром чуял, что в глазах тестя с самых первых дней предстал этаким извращенцем, совратителем малолетних.

Проблемы с тещей, если уж откровенно, лежали в другой плоскости. Поскольку она была двумя годами моложе Мазура и смотрелась великолепно — чуточку более зрелое издание Ольги, ничуть не потерявшее прелести, — Мазур в свое время пару раз явственно ощущал, как где-то на рубежах подсознания определенно ворохнулись фривольные мыслишки, продиктованные извечным мужским цинизмом. Да вдобавок Ольга как-то под великим секретом поделилась компроматом: мамочка, безусловно будучи главой семьи и добытчицей (трудилась переводчицей в процветающей фирме), порою искала на стороне маленьких радостей, каковые без особого труда и находила. Однажды Ольга даже полушутя-полусерьезно пригрозила выцарапать супругу бесстыжие глазыньки, заявив, будто перехватила мамочкин оценивающий взгляд. Мазур тогда свел все на шутку, напомнив, что, согласно традиции, теща с зятем должны пребывать в состоянии перманентной лютой вражды, но в глубине души признавал, что был единожды такой взгляд, очень уж недвусмысленно мазнули по нему очи Ирины свет Викентьевны. И самую малость встревожился, не передалась ли оная ветреность по наследству. Правда, откровенная по-современному Ольга ему заявила, что дело тут не в ветрености, а в некоторой девальвации к сорока годам иных папочкиных достоинств. В общем, с тестем не заладилось моментально — а с тещей, наоборот, могло бы и сладиться вовсе уж шокирующим образом, живи они все под одной крышей достаточно долго. Такой вот фрейдизм. Слава богу, под одной крышей Мазур прожил с Ольгиными родителями всего неделю.

Но все эти психологические экзерсисы относились ко времени прошедшему. Сейчас и вспоминать то ли смешно, то ли больно. Сейчас было другое — тесть три раза срывался в истерику, теща крепилась, Мазур прямо-таки телепатически чуял, что она, подобно ему самому, всего лишь загнала горе внутрь, поглубже. Отчего горе ничуть не стало слабее. И мрачноватые молчаливые поминки — вдовец, родители, а также немногословные подводные убийцы, числом восемь, для непосвященного предстающие самыми нормальными людьми, затурканным пехотным офицерьем, согласно легенде. Благо родители до сих пор пребывали в заблуждении, будто Мазур — флотский инженер, всю сознательную жизнь испытывавший новые модели аквалангов, намеченные к постановке на вооружение. Отсюда, мол, и некоторая доза секретности, постоянно его сопровождавшая. А регалии он при них и не надевал никогда…

Мазур не выдержал, украдкой глянул в зеркальце заднего вида — но они все так же сидели, явственно отвернувшись друг от друга, с застывшими лицами. Мысленно вздохнув, он сунул в рот сигарету — и перехватил настойчивый взгляд Михася.

И еще один, еще более многозначительный. Неспроста, конечно. Подумав немного, Мазур негромко сказал:

— Трасянка, пожалуй…

— Сойдет?

— Ручаюсь.

Старый сослуживец, чьи предки некогда живали почти в тех же местах, что и Мазуровы, после секундного колебания заговорил на трасянке — причудливой смеси белорусского, польского и русского, имеющей хождение в Беларуси:

— Таке враженне, што мамы огон[1].

— Давно? — спросил Мазур.

— С квадранс[2].

Он плавно вписался в крутой поворот, а Мазур тем временем глянул в боковое зеркальце. И точно, на некотором отдалении маячил светлый «жигуль». «Волга» у них была самая обыкновенная, вообще-то «жигуль» давно мог их обогнать — ограничения скорости тут нет, гаишники в этих местах практически не водятся…

— Навензац лончношчь?[3]

— Чакай, — сказал Мазур, покосившись на трубку радиотелефона. — Можа, то яки грат…[4]

Подметил краем глаза, что тесть с тещей самую чуточку встрепенулись, заслышав эту абракадабру, но особого интереса не проявили. Ну и ладушки. И не поняли ни черта — теща знает испанский и французский, а тесть, как и положено совковому доценту, иностранными языками не обременен…

Мазур неотрывно следил за идущей следом машиной — нет, на таратайку вроде не похожа, выглядит новенькой. Но нет пока что оснований для боевой тревоги: место бойкое, машин полно… В это время дня прут в аэропорт чуть ли не потоком — пока ехали, обогнали уже с десяток.

— Ну вот, — сказал Мазур равнодушно.

«Жигуль» наконец-то пошел на обгон, наддав на очередном повороте. Места были глухие, слева — лес, справа — равнина и сопки, так что Мазур бдительно проводил взглядом обогнавшую их машину: двое, молодые, в их сторону и головы не повернули — что, впрочем, еще не повод для благодушия…

Ага! Светлый «жигуль» вдруг стал тормозить — и тут же за его задним сиденьем отчаянно замелькали пронзительно-синие вспышки. И такие же вспышки, словно отражения в невидимом огромном зеркале, запульсировали сзади и сбоку.

Три машины, сверкая милицейскими мигалками, откровенно взяли их в «коробочку». Впереди — «жигуль», слева — второй, синий, сзади нарисовался белый «рафик». Тот, что сидел в синих «жигулях» рядом с шофером, здоровенный лоб в серо-белом милицейском камуфляже, приспустил стекло и высунул руку с полосатым жезлом, небрежно помахал, словно забивал гвоздь. И убрал руку, покосился со спокойной властностью, должно быть, полагая, что сделал достаточно и теперь вправе ждать немедленных результатов.

Михась вопросительно глянул.

— Притормози, — сказал Мазур. — Только ушки держи…

Кивнув, Михась стал тормозить, уходя к обочине. Все три машины, будто соединенные невидимыми ниточками, повторили маневр, по-прежнему светя синими вспышками. И в рафике обмундированный мент — желтеет цевье автомата, а из-за его спины, напряженно застыв, таращатся трое в штатском.

Неуловимым движением Михась передвинул наплечную кобуру, выжал сцепление и остановился. «Коробочка» была заперта, три машины, встав почти впритык, блокировали «Волгу» с трех сторон — правда, возникни такая нужда, Михась ушел бы по целине, что по асфальту. Мотора он не выключил, конечно, и ноги держал на педалях, а правую руку с рычага так и не снял.