Николай Лузан - Лубянка. Подвиги и трагедии
Это сотрудничество Русского отделения германского Генштаба продолжилось и после образования ВЧК. Свидетельством тому служит следующий документ, направленный начальником отделения ее председателю.
«(Весьма секретно.) 17 декабря 1917 года. В комиссию по борьбе с контрреволюцией.
Разведочное отделение на запрос Комиссии по борьбе с контрреволюцией от 17 декабря имеет честь сообщить список наблюдателей за миссиями союзных России государств.
За Великобританским посольством — германские разведчики: Люце, Тельман, Поссель, Франц и Гизель; русские агенты: Овсяников, Глушенко и Балясин.
За Французским посольством — германские разведчики: Сильвестр, Бутц, Фольгаген; русские агенты: Балашов, Турин, Гаврилов, Садовников и Шило.
За посольством С. А. С. Штатов (Северо‑Американские Соединенные Штаты) — германские разведчики: Штром, Бухгольц, Фаснахт, Турпер; русские агенты: Шпитцберген, Сокольницкий, Тарасов и Вавилов.
За Румынской миссией — германские разведчики: Суттпер, Байдер и Вольф; русские агенты: Куль, Никитин, Золотов и Архипов.
За Итальянским посольством — австрийские разведчики: Кульдер, фон Гезе, Гойн и Бурмейстер; русские агенты: Салов, Алексеевский, Кузмин.
Означенные агенты должны исполнять все поручения миссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, погромами и пр.
Начальник отделения: Агасфер» [7].
Мастера из немецкой разведки и опытные конспираторы‑большевики, наученные царской охранкой, знали, как прятать концы в воду. Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным. Существуют и другие документальные подтверждения того, что помощь со стороны германской разведки носила не только организационно‑функциональный, но и финансовый характер.
Широко распространенные тогда в оппозиционной большевикам прессе и среди обывателей слухи об их связях с немцами имели под собой определенную основу. Молва о том, что лидеры большевиков — «это немецкие шпионы, привезенные в Россию в пломбированном вагоне», безусловно, попортила им немало крови. Но молва есть молва, на смену старым слухам приходят новые, а документы остаются. И поэтому, придя к власти, вожди большевиков и их германские «спонсоры» предприняли энергичные меры по уничтожению свидетельств своей тайной связи.
Подтверждением тому является следующий документ.
«Протокол В(оенного) к(омиссариата). Д. № 323», подписанный со стороны Разведочного отделения германского Генштаба адъютантом Генрихом (лейтенант Гартвиг), а со стороны СНК — уполномоченными: Г. Залкиндом, вторая подпись неразборчива, Е. Поливановым, А. Иоффе.
Сей протокол составлен нами 2 ноября 1917 года в двух экземплярах в том, что нами с согласия Совета народных комиссаров из дел Контрразведочного отделения Петроградского округа и бывш(его) Департамента полиции по поручению представителей германского Генерального штаба в Петрограде изъяты:
1. Циркуляр германского Генерального штаба за № 421 от 9 июня 1914 года о немедленной мобилизации всех промышленных предприятий в Германии.
2. Циркуляр Генерального штаба Флота открытого моря за № 93 от 28 ноября 1914 года о засылке во враждебные страны специальных агентов для истребления боевых запасов и материалов.
Означенные циркуляры переданы под расписку в Разведочное отделение германского Штаба в Петрограде».
Германским агентом Генрихом также был получен и другой, не менее важный документ, касающийся финансирования РСДРП (б), который ранее, весной 1917 года, удалось перехватить российской контрразведке. Прибыв 16 ноября в Народный комиссариат по иностранным делам, Генрих имел на руках документ, перед которым открылись двери самых высоких кабинетов.
«(Весьма секретно.)
Народный комиссариат по иностранным делам.
Петроград, 16 ноября 1917 года.
Председателю Совета народных комиссаров
Согласно постановлению, вынесенному совещанием народных комиссаров т. Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского, нами исполнено следующее:
1. В архиве комис(сии) юстиции из дела об «измене» т. Ленина, Троцкого, Козловского, Коллонтай и других изъят приказ Германского императорского банка за № 7433 от 2 марта 1917 года об отпуске денег т. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и другим за пропаганду мира в России.
2. Проверены все книги Хиа‑Банка в Стокгольме, заключающие счета т. Ленина, Троцкого, Зиновьева и других, открытые по ордеру Германского императорского банка за № 2754. Книги эти переданы т. Мюллеру, командированному из Берлина.
Уполномоченные народного комиссара по иностранным делам Е. Поливанов, Г. Залкинд» [8].
В пользу версии о тесной связи вождей большевиков с германским Генштабом говорит и судьба сотрудника ВЧК Я. Блюмкина, казалось бы, не имеющая никакого отношения к их делам. Он стал участником многих загадочных событий, которые до сих пор окутаны плотной завесой тайны: внезапная смерть поэта С. Есенина, с которым «чекист на все руки» был в дружеских отношениях; полная риска и невероятных приключений разведывательная миссия в Тибете, связанная с поисками загадочной Шамбалы; оперативная опека Троцкого, когда тот был выслан советским правительством в Турцию; и наконец, сошедшее ему с рук убийство германского посла В. Мирбаха 6 июля 1918 года в Москве.
В тот день Блюмкин и другой сотрудник ВЧК — левый эсер Н. Андреев с документом, на котором стояла подлинная подпись Дзержинского, прибыли в германское посольство якобы для переговоров с Мирбахом о судьбе его брата — графа Роберта Мирбаха. Ничего не подозревавший посол вышел им навстречу, и тогда Блюмкин выхватил пистолет и произвел в него три выстрела. В. Мирбах, ища спасения от убийц, ринулся внутрь комнат, но брошенная вслед бомба оборвала его жизнь. Блюмкин и Андреев скрылись, и в тот же день левые эсеры подняли мятеж. Они захватили здание ВЧК на Лубянке, взяли в заложники Дзержинского и ряд руководящих работников.
Вечером СНК выступил с правительственным сообщением. В нем говорилось следующее.
«Сегодня, 6 июля, около 3 часов дня двое (негодяев) агентов русско‑англо‑французского империализма проникли к германскому послу Мирбаху, подделав подпись т. Дзержинского под фальшивым удостоверением, и под прикрытием этого документа убили бомбой графа Мирбаха. Один из негодяев (Блюмкин. — Прим. авт.), выполнивший это провокационное дело, давно уже и многократно связывавшееся в советской печати с заговором русских монархистов и контрреволюционеров, по имеющимся сведениям, левый эсер, член комиссии, изменнически перешедший от службы Советской власти к службе людям, желающим втянуть Россию в войну и этим самым обеспечить восстановление власти помещиков и капиталистов, либо подобно Скоропадскому, либо самарским и сибирским белогвардейцам.
Россия теперь по вине негодяев левоэсерства, давших себя увлечь на путь Савинковых и компании, на волосок от войны…»
Спустя сутки после убийства Мирбаха силами чекистов и латышских стрелков мятеж левых эсеров был подавлен. После всего произошедшего, казалось бы, судьба «негодяя» — эсера Блюмкина, спровоцировавшего Германию на продолжение войны, была предрешена, но здесь происходит самое удивительное. Через некоторое время он пришел с повинной в ВЧК, и его «простили».
Прошло всего четыре месяца со дня убийства Мирбаха. В ноябре 1918 года в Германии вспыхнула революция, которая смела власть еще одной монархии и освободила большевиков от прежних обязательств. Но не только их, а вместе с ними и тех, кто помогал им укрепиться у власти. «Негодяй» Блюмкин вновь «всплыл», и не где‑нибудь, а в ВЧК. Он быстро поднялся по служебной лестнице не только благодаря очевидным талантам, но и, видимо, благодаря его прошлым «заслугам».
В 1929 году, будучи резидентом‑нелегалом в Стамбуле, Блюмкин занимался не только укреплением советской агентурной сети в Турции, но и выполнял весьма деликатную миссию. Под «крышей» торговой фирмы зарабатывал средства продажей хасидских древнееврейских рукописей, поступавших к нему по конспиративным каналам из фондов Государственной библиотеки им. В. Ленина, для проведения боевой деятельности против англичан в Турции. Погорел он не на том, что часть выручки оседала в его карманах. Руководство органов государственной безопасности и жена‑разведчица Елизавета Зарубина, простив ему убийство германского посла, вероятно, закрыли бы глаза и на это прегрешение, если бы не его симпатия к Троцкому.
