Владислав Ельников - Рубежи Новороссии

Заготовка дров была нашим обычным повседневным делом, занимающим почти всё светлое время, свободное от боевого дежурства. В двух наших буржуйках хорошо горели живые акация и бересклет, сухали же мы берегли для растопки. Конечно, на всякий случай для этой цели у нас имелся мешочек артиллерийского пороха, но мне, чьи предки были сплошь лесными жителями, как-то уж очень стыдно было не суметь развести огня обычными средствами. Поэтому всякий раз я припасал сухого хвороста, досушивая его затем на наших буржуйках до того, что он легко загорался от огонька обычной зажигалки. Мало-помалу моему примеру последовали и соратники из числа местных ополченцев. В часы короткого отдыха я рассказывал им о моих родных хвойных лесах: о красавицах мачтовых соснах, о могучих сибирских кедрах, о высоких тёмных раскидистых елях, под зелёным пологом которых есть засохшие ветки сохраняющие сухость в любую, даже самую промозглую и сырую, погоду. Эти ветки легко воспламеняются и жарко горят, позволяя развести в лесу костёр даже во времена осеннего ненастья, при котором мелкий дождь-сеянец умудряется вымочить всё что только можно.

Но как быть здесь, в новороссийской степи, где ёлок нет совсем? Один выход подсказал мне соратник из Луганска, пожилой воин-ополченец с позывным «Леший». Бери, говорит, перекати-поле. Сначала мне не верилось, что вымоченные под мокрым снегом и дождём веточки перекати-поля будут легко загораться, но на деле они оказались ничуть на хуже сухих еловых веток! Однако здесь перекати-поля оказалось очень мало. Пришлось изыскивать другие средства, и тут выяснилось, что на растопку отлично идут веточки акации с многочисленными стручками. Стручки легко воспламенялись в любую погоду, поэтому мы не бросали в лесополосе кроны сваленных деревьев, а тащили их целиком к нашим блиндажам, так же сложенным из брёвен акации.

Предвкушая предстоящую просушку у горячей печки, я в этот раз работал особенно усердно. И правда, в этот вечер мы протопили блиндаж так, что пришлось раздеваться до нижнего белья. Обувь у соратников хоть и не развалилась, но промокала, а дождь со снегом вымочил всю нашу верхнюю одежду. Поэтому все мы рады были хоть как-то разложить свои вещи на просушку, хотя раздеваться-одеваться в тесном блиндаже, не позволяющем даже выпрямиться во весь рост, было очень неудобно. Особенную трудность доставляли наши неповоротливые зимние бушлаты. Будучи тяжёлыми сами по себе, за день они вымокали и тяжелели еще больше. Сырые рукава бушлатов снимались с большим трудом, вдобавок стаскивать их приходилось сидя.

Наконец мы все-таки развесили наши вещи в тесном блиндаже для просушки. Всё вроде бы хорошо, всё вроде бы прекрасно: жар натопленной печки выгоняет сырость из одежды и хворь из тела, но…

Подбрасывая среди ночи дрова в печку, вижу падающие с потолка капли. Они капают на одеяло под которым спит соратник Евгений. Тот, ничего пока не замечая, громко храпит. Присмотревшись, замечаю ещё одну протечку крыши блиндажа. По счастью обе они находятся по краям, поэтому, разбудив Евгения, мы сдвигаем свои лежанки из-под падающих сверху капель. Тут наступает черёд моей смены, и я ухожу на пост.

Погода новороссийской зимы очень переменчива. То ударят морозы, то повалит снег, то налетит дождь, то облака опускаются на самую землю и ползут по ней, насыщая воздух мелкими водяными капельками. При этом видимость резко снижается, составляя порой менее ста метров вдаль, тем самым затрудняя наблюдение за местностью. Все эти природные явления очень быстро сменяют друг друга. Так как смена погоды сопровождается сильным ветром, то он дует здесь очень часто, почти непрерывно. Высокая влажность делает его пронизывающим, пробирающим до самых костей так, что даже при положительных температурах приходится одевать зимние тёплые вещи, вплоть до ватных штанов и бушлата с утепляющей подстёжкой. Ветер режет глаза, не даёт поворачиваться лицом навстречу к нему, поэтому с поста приходишь насквозь продрогшим.

На этот раз ветер нёс мокрый снег с дождём, и вернувшись, я вместо прежних двух точек протечки нашей крыши увидел целую капель. Сдвигать лежанки из-под них было уже невозможно, наши одеяла и матрасы вымокли, в одном месте от стены отвалился кусок сырой глины, перепачкав лежавшие рядом автомат и бронежилет. В другом месте падающие капли вымочили и перепортили медикаменты, мой рюкзак с лежащими в нём документами так же оказался мокрым. Всюду сразу вылезла эта ужасная, липкая, всепроникающая грязь с запахом цемента. Опять всё в грязи: оружие и личные вещи, инструмент и ящики с боеприпасами, одеяла с матрасами и посуда. Грязь проникает всюду, она оказывается даже на внутренней стороне бушлата и наручных часах.

Вода сочится и понизу, стекая в нашу землянку тонкой струйкой из примыкающего ко входу хода сообщения. Эта струйка среди раскисшей жижи так же упорно стремится к нам, преодолевая все возводимые на ее пути преграды и образуя на полу глубокую лужу.

И вот сижу я, весь промокший и продрогший, в нашем несчастном блиндаже и взираю на хлюпающую под ногами воду, на клочок серого, хмурого неба видимого из-за откинутого в сторону одеяла, закрывавшего вход в блиндаж. Низ одеяла пропитался грязной жижей, делающей его во время морозов жёстким словно лист жести. Такое промороженное одеяло перестаёт плотно прилегать к полу и стенкам, поэтому упускает тепло и пропускает внутрь блиндажа холод. Однако сейчас одеяло отмякло, отяжелело и стало так плотно «обнимать и целовать» каждого проходящего через него, что все мы вымазались в грязи с ног до головы, став грязнее самых последних бродяг. Пришлось откинуть его на раскисшую глиняную насыпь, где одеяло продолжает исправно пропитываться грязью.

Умыться или хотя бы помыть руки с мылом, побриться, почистить зубы в этих условиях — ничего кроме горькой усмешки такие мысли сейчас не вызывают. И сколько же ещё это будет длиться? Неизвестно… командиры ничего нам об этом не говорят, потому что не знают ничего сами. На что же надеяться, чего ждать, как и откуда придёт облегчение если, конечно, оно придёт вообще?

Изменится погода? Полно те, в середине зимы лето всё равно не наступит… Может быть, нас сменит другое армейское подразделение? Об этом никто ничего толком не знает. Если и сменит, то когда? Не в ближайшие дни — это уж точно. Так как же быть, на что же надеяться? Выходит — не на что…

Вспоминается прочитанный мной где-то небольшой отрывок об измученных, грязных, обросших и обовшивевших солдатах, находившихся в сходных условиях. Они потеряли уже не только надежду, но и всякую волю к жизни вообще. В их глазах читалось лишь одно: «когда же конец?» Конец, судя по всему, самой жизни, а не обстоятельствам… Не помню ни автора этого отрывка, ни места и времени описываемого, но зато остро чувствую смысл данного краткого изложения.

Вот она, проклятая нашими дедами и прадедами, окопная война! Вот она, во всей своей «красе» и «великолепии», то есть в своём настоящем ужасающем образе, в своей кошмарной действительности. Вот оно, идущее от начала времён проклятие земного бытия!

В сердце начинает закрадываться какая-то совершенно особая, неизбывная тоска. Хмуро молчат и мои товарищи, испытывающие, судя по всему, те же чувства. Нам не хочется делать ничего: ни чистить оружие, ни пилить дрова, ни готовить пищу, ни набивать снег в чайник для получения воды. Какая-то противная вялость и безразличие овладело нами… Такое дурное расположение духа современные психологи называют депрессией, и здесь очень важно не поддаться ей, а вступить в схватку со своим плохим настроением.

Чем оно вызвано? Обосновано ли оно, оправдано?

Да, вполне. Оно вызвано тяжёлыми внешними природными условиями и неизвестностью.

Что можно в этом случае сделать? Многие скажут: «принять сто грамм». Но для устранения явления потребно устранить порождающую это явление причину. В данном случае она была только что названа: это неблагоприятные природные условия и неопределённость, вызванная отсутствием известий о будущем. Если принять внутрь какое-то количество алкоголя, то что даст этот приём в отношении указанных выше причин?

Спирт улучшит погоду? Уберёт грязь? Осушит блиндаж, прекратит капель с потолка? Высушит и сбережёт наши вещи? Наконец, алкоголь поднимет температуру окружающего воздуха, согреет, даст силы стоять дальше? Спиртное поможет определить день, когда сюда придёт подмена и нам можно будет отправиться в тыл, на отдых?

Мне становится смешно от всей этой нелепицы. Алкоголь может быть и создаст видимость каких-то изменений, но нельзя же всерьёз думать, будто этиловый спирт способен в самом деле изменить окружающие нас условия, например, согреть воздух! Он ведь и тело-то на самом деле нисколько не согревает, а лишь создаёт видимость «сугрева» за счёт расширения кровеносных сосудов кожи, что обеспечивает ей увеличение кровотока, ощущаемого как прилив тепла. Таким образом, люди грубо обманывают сами себя, не желая признавать очевидного.