Андрей Бугаев - День «N». Неправда Виктора Суворова
Как видим, из всего этого не следует, что план военных действий обязательно был наступательным. Напротив, достаточно взглянуть на расположение войск, и его оборонительный характер становится очевидным.
Части армий прикрытия должны были занять оборону вдоль западной границы, точно повторяя линией окопов ее конфигурацию[430]. Мехкорпуса, находящиеся в оперативном подчинении командармов, располагались в 20–50 километрах в тылу армий прикрытия, нацеленные локализовать возможные прорывы противника. Мехкорпуса окружного (фронтового) подчинения зачастую были удалены от границы на сотни километров.
Представим себе, что действительно существовал некий план превентивного удара и масштабного наступления. Каким образом мог он быть осуществлен? В. Суворов говорит о сосредоточении сверхмощной подвижной ударной группировки во Львовском выступе[431]. Но так ли это? Из восьми мехкорпусов Юго-Западного фронта на 22 июня во Львовском выступе находились лишь два — 4-й 6-й армии и 8-й 26-й армии. Да и тем, чтобы выдвинуться в район Перемышля, пришлось бы преодолеть не менее восьмидесяти-ста километров. Остальные мехкорпуса располагались следующим образом: 22-й мехкорпус 5-й армии — в районе Луцк — Ровно, 16-й мехкорпус 12-й армии — в треугольнике Станислав — Черновцы — Каменец-Подольский; корпуса окружного (фронтового) подчинения: 15-й — в районе Броды (150–160 километров до Перемышля), 9-й— южнее Новограда-Волынского (340–350 километров), 24-й — северо-восточнее Проскурова (330–340 километров), 19-й — в районе Житомир — Винница (400–450 километров до Перемышля). Чтобы удар получился действительно сокрушительным, на рубеже развертывания требуется сосредоточить пять-шесть мехкорпусов. При этом желательно не трогать 22-й и 16- й корпуса— они прикрывают фланги группировки, а также и 15-й — он прикрывает стык 5-й и 6-й армий. Таким образом, наряду с 4-м и 8-м для удара должны быть привлечены 9-й, 19-й и 24-й мехкорпуса. Вот только как их передислоцировать к границе? За одну ночь такое расстояние не преодолеть[432]. Если же выдвигать корпуса поэтапно, от рубежа к рубежу, немецкая авиация немедленно это зафиксирует. Насколько опасно концентрировать тысячи танков на весьма ограниченной площади Львовского выступа, напоминать не надо. Эту группировку можно, обойдя с флангов, окружить. Напрашивается также и бомбардировка, которая при данной скученности становится смертельной.
Но дело не только в этом. Пять мехкорпусов не могут действовать сами по себе, они должны быть объединены единым командованием. Причем это не может быть командующий одной из армий Юго-Западного фронта, равно как и командующий фронтом — у них и своих забот хватает. Допустим, вновь создается объединение по типу танковой армии. Но такие вещи не делаются перед самым наступлением. Представьте ситуацию: мехкорпуса выдвигаются во Львовский выступ, и здесь командирам корпусов представляют их нового командующего, который ставит задачи и организует взаимодействие… Сколько дней на это потребуется? А-скученность такая, что повернуться негде, и подразделения вот-вот перемешаются. Могло такое быть? Едва ли.
Те же немцы не подтягивали танковые группы к границе, они сразу их выгрузили в непосредственной от нее близости. Потому что собирались наступать. Мы же, Нарком и Генштаб, на первых порах решили ограничиться обороной, втянуться в войну, нащупать слабые места у противника, а уж потом пробовать…
И надо признать, выстроенная, согласно утвержденному плану, оборона казалась стройной и достаточно прочной. Кто же мог предвидеть, что войскам не дано будет занять оговоренные оборонительные рубежи, а немцы смогут пробивать насквозь оборонительные порядки не батальонов и полков, но армий и приданных им мехкорпусов. Только кого в этом винить?
Если наше наступление действительно было бы подготовлено, ударные танковые группировки объединили бы в соединения более высокого порядка заранее. И механизированные корпуса не были бы разбросаны на огромной территории, в сотнях километров от рубежа развертывания. В частности, 9-й, 19-й и 24-й мехкорпуса Киевского Особого военного округа должны были в этом случае выдвинуть хотя бы ко Львову, а возможно, даже и к Перемышлю.
И такая возможность была! Нежданная Балканская кампания отвлекла отнюдь не малые силы Вермахта и восточно-европейских союзников до конца мая, Крит немцы очистили лишь к 1 июня. Создай Сталин в это время действительно сверхмощные ударные наступательные группировки, гитлеровские генералы, конечно, приняли бы это к сведению, но сделать ничего бы не смогли. Однако Сталин последним шансом не воспользовался[433]. Он ограничился лишь тем, что под давлением Жукова и Тимошенко дал разрешение на выдвижение двадцати восьми дивизий из внутренних округов на рубеж Днепра и Западной Двины. Одно лишь только это не оставляет ни малейших сомнений — Сталин не собирался нападать первым!
Несколько слов о факторе внезапности. Кто же спорит, сторона, заставшая противника врасплох, сумевшая добиться тактической, тем более оперативной внезапности, получает поначалу серьезные преимущества. Однако абсолютизация внезапного удара, тем более утверждение, что Сталин поставил на внезапный удар все, что, нанеся подобный удар, мы разгромили бы Вермахт уже к осени, а попав под него, оказались беззащитны, едва ли выдерживает серьезную критику.
Повторюсь, подставились мы сами, Сталин допустил роковой просчет и в развитие его сделал едва ли не все возможное, чтобы войска встретили противника неорганизованно, на худших позициях и, в большинстве своем, к боевым действиям неготовыми. Чем противник воспользоваться не преминул.
Сильно сомневаюсь, чтобы нечто подобное удалось- нам. Немцы-то как раз понимали, к чему все это может привести. Не случайно их самолеты, ведя непрерывную воздушную разведку, залетали восточнее Минска, Киева и Севастополя. Предприми мы шаги для создания действительно ударной группировки, не думаю, чтобы Гитлер ограничился нотами, подобными печально знаменитому Заявлению ТАСС.
Ссылки на положения нашей военной стратегии тоже едва ли уместны. Как же тогда быть с этим?
«…Советская военная наука в целом правильно и достаточно четко оценивала характер и особенности будущей войны… Война будет длительной; победа в пей не может быть одержана одним «молниеносным» ударом, что вытекает как из политического характера войны, так и способности государств, даже терпящих в войне временные неудачи, к быстрому воспроизводству своих вооруженных сил…»[434]
Эти строки, плод коллективного труда уничтоженных в угаре массового психоза советских военных теоретиков — то самое, о чем говорил Молотов. «Вниз» спускалось иное: «малой кровью», «сокрушительный удар»… Но правители, и Сталин не исключение, даже если и верили в победу, прекрасно понимали, какого напряжения сил, каких жертв это будет стоить, какую угрозу несет в себе тяжелая изнурительная война их режиму. В представлении Сталина, точно так же должен был рассуждать и Гитлер. А тот рвался в драку, будто и вовсе не задумывался о последствиях, будто был абсолютно уверен, что дотянется до мирового господства в ближайшие год-два. Сталин даже и допустить не мог, что кто-то способен сделать столь рискованный шаг, как нападение на великую державу, если остаются хоть малейшие сомнения в конечном, относительно быстром успехе. Бешеная, граничащая с авантюризмом самоуверенность Гитлера поколебала веру Сталина в себя самого и в столь не вовремя ослабленную им армию.
Немцы, располагавшие, помимо «внезапного удара», куда более весомыми аргументами, в правильности приведенного выше положения убедились очень и очень скоро. Но в равной степени это могло бы относиться и к нам.
Разразившаяся война обречена была быть длительной. Каковой она, собственно, и была.
Глава 14
Если завтра война (начало)
Как вы думаете, когда Советский Союз вступил в войну? В ту самую, во Вторую мировую. Не стоит краснеть и рыться в справочниках. С присущей ему категоричностью В. Суворов разрушает устоявшиеся каноны. Изучая его работы, можно прийти к следующему выводу. В первый раз СССР вступил в войну 19 августа 1939 года и уже через четыре дня одержал победу![435] Во второй же раз — в феврале 1941 года[436] и… потерпел поражение[437].
И это — не шутка, не игра слов. Это его позиция, согласно которой любые происходящие в Европе события ни больше ни меньше, как часть сталинского плана. И две даты названы, я думаю, не случайно, не в спешке остались они в рукописи. Анализируя документы, сопоставляя события и даты, В. Суворов наткнулся вначале на 19 августа, а затем на февраль 41-го и решил первую дату оставить. Предугадывая критику в свой адрес, он застраховался. Не нравится вам 19 августа? Ладно, есть запасной вариант. Лишь бы уйти от 22 июня. Ведь этот день при всем желании не отнесешь к «сталинскому плану».
