Лев Лопуховский - 1941. На главном направлении
БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ – её, содержание определялось оперативными и мобилизационными планами, и было подробно расписано в порядке действий соединений (частей) в документах «красных пакетов». Перевод войск в эту готовность осуществлялся путем подъема их по «боевой тревоге», которая могла объявляться по двум вариантам: без вывода всей матчасти в районы сбора (в целях проверки) и с выводом соединения (части) в полном составе в районы сбора (сосредоточения/предназначения) в готовности к походу и бою (выполнению боевой задачи).
Второй вариант мог быть осуществлен только при получении шифртелеграммы (кодограммы): «Командиру № корпуса (дивизии). Объявляю тревогу с вскрытием „красного“ пакета. Подписи». Но такое распоряжение командующий армией (командир корпуса) опять-таки мог дать только с получением соответствующей шифртелеграммы Военного совета округа о вводе в действие плана прикрытия.
В связи с разной степенью укомплектованности личным составом, вооружением и техникой для соединений Красной армии были установлены разные сроки перевода с мирного на военное положение. Но в ней, к сожалению, не было соединений (частей), которые периодически в качестве дежурных содержались бы в боевой готовности. Скрытно проведенная, начиная с 15 мая 1941 г., частичная мобилизация под видом больших учебных сборов (БУС), проблем низкой укомплектованности соединений западных округов автотранспортом и тягловой силой не решила: слишком велики были мобпотребности Красной армии военного времени. К наиболее боеготовым относились соединения и части пограничных округов со сроком готовности М-1. Остальные вступили в войну, не полностью осуществив переход на штаты военного времени, с неукомплектованными подразделениями разведки и связи, без частей и подразделений тыла.
Поэтому в директиве и не говорилось о полной боевой готовности, как установленной и вполне определенной степени готовности войск. И фраза: «Одновременно войскам <…> округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников», лишь подчеркивала, что командующим (командирам) и войскам следовало быть в максимально высокой готовности (с указанными ограничениями) встретить (отразить) возможный внезапный удар врага – и не более того.
Единственное упоминание о полной боевой готовности относится к укреплённым районам при вводе в действие планов прикрытия:
«<…> 7) Все боевые сооружения переднего края УРа должны быть заняты полным составом гарнизонов и обеспечены пушками и пулеметами. Занятие и приведение сооружений, расположенных на переднем крае, в полную боевую готовность должно быть закончено не позднее, чем через 2–3 часа после объявления тревоги, а для частей УРа через 45 минут»[147].
Это просматривается и в приказной части директивы:
«а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов».
Гарнизоны заняли построенные ДОТы и ДЗОТы. Но части, выделенные для заполнения укрепрайонов, в большинстве своем сделать это не успели, что резко снижало устойчивость их обороны.
А, как можно было выполнить следующие взаимоисключающие пункты директивы:
«в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскированно»?
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Как рассредоточить и замаскировать войска, расположенные в военных городках? Вывести их в районы сбора без вывода матчасти? Проще это можно сделать в лагерях и на полигонах. Но там части имели, как правило, ограниченное количество боеприпасов, достаточное лишь для выполнения учебных задач. Как привести их в боевую готовность, если остальное боевое имущество, в том числе боеприпасы и имущество «НЗ», находится в пунктах постоянной дислокации? Для этого они должны возвратиться на зимние квартиры.
Командующим армиями, до которых директива дошла, не позавидуешь: им пришлось разгадывать этот ребус – как подготовить войска к отражению внезапного нападения врага и при этом не спровоцировать немцев. В штабы округов пошел вал недоуменных запросов. Маршал Малиновский вспоминал: «На уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать!»[148]. Боязнь обвинений в провоцировании немцев не только сковывало инициативу командующих по повышению готовности войск к отражению нападения противника, но порой приводило к противоположному результату. Так, в директиве штаба ПрибОВО 8-й и 11-й армиям прикрытия было указано: «В течение ночи на 22 июня скрыто занять оборону основной полосы <…>. Боевые патроны и снаряды не выдавать. <…> В случае провокационных действий немцев огня не открывать»[149].
Но даже такую противоречивую директиву армии получить сразу не смогли. Командующие 3-й и 4-й армиями ЗапОВО успели отдать командирам соединений только некоторые предварительные распоряжения. В штабе 10-й армии директива была получена уже после начала военных действий[150]. Уже война началась, а командующий 3-й армией все ещё ждал указаний «сверху». Он доложил в штаб фронта: «Авиация противника бомбит Гродно, жду распоряжений генерала Павлова <…> артиллерийско-пулеметная стрельба со стороны немцев <…> жду указаний»[151].
Примерно с 2-х часов ночи 22 июня на территории округа начался массовый выход из строя линий проводной связи. Это начала действовать вражеская агентура из местных противников советской власти, и его диверсионные группы, заранее заброшенные в приграничную зону. Была в значительной степени нарушена проводная связь в звене армия – корпус – дивизия. В 4-й армии практически была выведена из строя связь штаба армии с войсками и округом, исправной осталась только линия на Пинск. Связисты обнаружили, что на магистральной линии связи с Минском в двух местах – в Запрудах и Жабинке – были вырезаны участки проводов. Принятыми мерами примерно через час связь со штабом округа была восстановлена. Однако это не насторожило армейское командование.
В литературе иногда можно встретить утверждение, что данные о массовом применении немцами в самом начале войны диверсионных отрядов и групп, личный состав которых был одет в советскую форму и использовал нашу технику и вооружение, сильно преувеличены. Применение противником таких групп подтверждается многочисленными и документально установленными фактами. Приведу выдержки из приказа 800-го полка «Бранденбург», который в немецких документах в целях скрытности именовался учебным, а его подразделения – «охранными». Танковой группе вермахта придавались не менее одной роты этого полка в составе: офицеров – 2, унтер-офицеров и рядовых – 220.
В приказе о боевом использовании рот подробно расписаны порядок подчинения, взаимодействия с передовыми частями, взаимного опознавания и взаимопомощи, опознавательных знаках и т. п. В частности, в нем сказано:
«<…> 4. Боевое использование: <…> Исходя из имеющегося опыта, боевое использование их в составе передовых отрядов является особенно многообещающим. Войсковых командиров, в чье распоряжение будут выделены спецподразделения, необходимо тщательно проинструктировать о задачах и методах действий „охранной роты“.
<…> Пароль (для взаимного опознавания. – Л.Л) „Веклабрюк“
<…> должен быть доведен до передовых отрядов войск только с отдачей приказа на наступление.
<…> Первые захваченные у противника автомашины, в особенности разведывательные бронемашины и им подобные, оружие и боеприпасы, снаряжение должны быть незамедлительно переданы в спецгруппы „охранной роты“, так как они им более необходимы для выполнения специфических задач <…>»[152].
Забегая вперед, приведу свидетельство двух ветеранов 120-го гап, которые независимо друг от друга написали мне, как командир полка лично застрелил диверсанта в советской форме в звании майора, пытавшегося направить полковую колонну при отходе по неверному маршруту.
В соответствии с полученной директивой в течение короткой июньской ночи требовалось провести целый комплекс мероприятий. В 3.30 Д.Г. Павлов по телеграфу (БОДО) открытым текстом сообщил генералу Коробкову, что в эту ночь ожидается провокационный налет немецко-фашистских войск на нашу территорию. При этом категорически предупредил, что на провокацию наши войска не должны поддаваться. 10-я армия директиву НКО получила после полудня, когда ее войска уже несколько часов вели бой с противником[153]. 3-я армия директиву успела расшифровать. Уже в первые часы войны ее командующий генерал В.И. Кузнецов доложил в штаб ЗапФ: «Проводная связь с частями нарушена, радиосвязь до 8 часов не установлена»[154].
До многих соединений и частей приказ о приведении их в боевую готовность до начала боевых действий вообще не был доведен. Подъем войск по боевой тревоге осуществлялся по инициативе командиров соединений (частей), подвергшихся обстрелу или бомбежке. Выход их на назначенные рубежи прикрытия (в районы оперативного предназначения) осуществлялся неорганизованно. Попытки действовать в соответствии с планами прикрытия в изменившейся обстановке лишь усугубили неразбериху, возникшую в связи с внезапным нападением противника.
