Лев Лопуховский - 1941. На главном направлении
Подобное положение сложилось и в других артчастях округа. Например, 318-й гап БМ РГК находился в лагерях с 31 мая. С 12 июня для прохождения 1,5 месячных сборов военнослужащих запаса в полк прибыло: среднего комсостава – 20 человек, младшего – 52, рядовых – 412. На 1–7 июля были запланированы соревнования по артстрелковой подготовке, проводимые начальником артиллерии округа. Тем не менее, начальник штаба полка с 16 июня убыл в отпуск по 24 июля. В течение 17 и 18 июня в полку занимались отгрузкой со ст. Белица гаубиц Б-4 в адрес 120-го гап. Отправив орудия, командир полка и сам 20 июня убыл в отпуск[134].
Таким образом, оба артполка РГК, входившие в состав Брестского района прикрытия, к 22 июня остались без своих командиров и начальников штабов. Командир 301-го гап БМ РГК (на 22 июня он числился в резерве Ставки, с 1 июля – в 13-й армии), также находившегося на артполигоне Обуз-Лесьна в 2-х км западнее Барановичи, полковник Гришин был в отпуске и явился в место постоянной дислокации полка 23 июня. С началом войны полк из лагеря в район доформирования повел командир одного из дивизионов[135].
Отпуска командному составу частей округа отменили только в середине июня. Как все это было не похоже на обстановку, когда собирались выступить против сравнительно слабой Польши. На этот счет есть интересная запись в военном дневнике писателя К. Симонова, который с началом войны пытался добраться до Гродно для работы в газете политотдела 3-й армии:
«В вагоне ехали главным образом командиры, возвращавшиеся из отпусков. Было тяжело и странно. Судя по нашему вагону, казалось, что половина Западного военного округа была в отпуску. Я не понимал, как это случилось»[136].
Не добрался до своего соединения и полковник Лизюков, назначенный командиром 36-й тд 17-го мк, как и 16 командиров из числа отпускников 301-го гап БМ РГК. Поезд, на котором они ехали, был разбомблен авиацией противника восточнее Минска.
Войска округа занимались плановой боевой подготовкой. При этом каждый начальник планировал подготовку подчиненных ему частей и соединений на летний период, исходя из интересов своего вида (рода) войск. Пришло время, и войска, в том числе и артчасти, отправились в летние лагеря и на полигоны. Так, артчасти 10-й и 3-й армий были собраны на учебные сборы и стрельбы на бывшем польском полигоне Червонный Бор юго-восточнее Ломжи[137]. Ответственным за проведение сборов был назначен начальник артиллерии 10-й армии генерал М.М. Барсуков. По некоторым данным на сборы были привлечено не менее 22 артчастей, в том числе: 124-й и 375-й гап РГК, часть 311-го пап РГК, 130-й и 262-й артполки 1-го ск, артчасти 7-й тд, 8-й и 86-й сд.
Зенитчики ЗапОВО были собраны на окружном полигоне в 120 км восточнее Минска в районе с. Крупки, а связисты 4-й армии – на сборах в районе Кобрина. С началом боевых действий некоторые зенитные части и подразделения так и не смогли вернуться в свои соединения и районы ПВО. Немецкая авиация получила возможность практически безнаказанно бомбить и обстреливать наши войска. Инженерные части армий и округа, а также саперные и выделенные стрелковые подразделения дивизий первого эшелона вели работы по строительству оборонительных сооружений укрепрайонов на границе. Это также самым отрицательным образом сказалось на действиях соединений армий прикрытия.
То, что большая часть артиллерии пограничных округов оказались к началу войны на полигонах и в учебных центрах, бывший начальник Генштаба Г.К. Жуков позднее объяснил тем, что дивизионная, корпусная и зенитная артиллерия в начале 1941 года ещё не проходила полигонных боевых стрельб и не была подготовлена для решения боевых задач. Поэтому командующие округами приняли решение направить часть артиллерии на полигоны для отстрела. В результате некоторые корпуса и дивизии войск прикрытия оказались без значительной части своей артиллерии. К 120-му гап РГК, кстати, это не относилось: его артиллеристы стреляли и при этом очень хвалили точность огня старых английских гаубиц.
Между тем, согласно директиве Генштаба от 15 мая, во избежание срыва плановой боевой подготовки частей и их мобилизационной готовности (выделено мною. – Л.Л.) запрещались какие-либо перемещения в пределах западных округов[138]. Что же больше беспокоило Генштаб в это тревожное время? Выполнение планов боевой подготовки частей, утвержденных в начале учебного года, или боеготовность войск округов с учетом признаков подготовки Германии к нападению?
120-й гап убыл на артполигон в районе Обуз-Лесьна юго-западнее Барановичи 15 июня. Полигон расширялся. И личному составу полка пришлось корчевать лес, строить дороги, парки для размещения матчасти и техники, оборудовать лагерь для размещения подразделений. 21 июня работу приостановили. На воскресенье личному составу предоставили отдых, так как на 23 июня намечались боевые стрельбы.
На зимних квартирах в районе Коссово осталось ограниченное количество личного состава для охраны мест расположения подразделений и складов «НЗ». Специально выделенные командиры из 4-го дивизиона занимались начальной подготовкой мобилизованных под видом учебных сборов местных жителей. Однажды я со стороны наблюдал за занятиями с новобранцами. В это время над Коссово на низкой высоте пролетел самолет. Один из призывников под хохот остальных с криками ужаса бросился в ближайшую мелиоративную канаву, полную воды. Выяснилось, что этот солдатик так и не оправился от стресса, полученного в 1939 году во время бомбежки его местечка немецкими самолетами. Меня тогда удивило (и запомнилось), что довольно глубокие и широкие канавы в июне месяце были буквально до краев заполнены водой. Эта картина встала перед моими глазами, когда в немецких источниках мне стали встречаться постоянные жалобы на труднопроходимую местность вне дорог в Белоруссии.
Топовзвод штабной батареи полка во главе с его командиром лейтенантом Прокофьевым находился в Бресте в распоряжении командования укрепрайона и занимался выполнением топогеодезических работ по привязке огневых сооружений и изготовлению различных схем для штаба УРа. Одно отделение располагалось в городе в бывшем помещении дефензивы (польской контрразведки), остальные два – в крепости. Вечером в субботу 21 июня личный состав взвода на станции Брест погрузил в выделенный вагон вещевое имущество для полка. В числе других грузов в Коссово в сопровождении взвода отправили тысячу с лишним котелков для полка второй очереди. Оставшееся в крепости первое отделение должно было вернуться в полк с оставшейся партией имущества на следующий день.
21 июня в штабах немецких соединений Восточного фронта был принят сигнал «Дортмунд». К исходу этого дня сосредоточение и развертывание соединений вермахта, предназначенных для вторжения, было полностью закончено. С этого момента германские войска приступили к открытому выполнению ранее отданных приказов по осуществлению операции «Барбаросса». Остановить запущенную военную машину Гитлера уже никто не мог, никакие дипломатические ходы. На германской стороне границы началось выдвижение соединений первого эшелона армии вторжения на исходные рубежи для атаки. Скрыть это было уже невозможно, но немцев это уже не волновало. Начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Г. Блюментрит вспоминал:
«Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, но на другом берегу Буга, перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой группы, то есть между Брестом и Ломжей, все было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд Москва – Берлин беспрепятственно проследовал через Брест <…>»[139].
Ему вторит Гудериан:
«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе Брестской крепости, который просматривался с наблюдательного пункта, под звуки оркестра производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками <…>. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени»[140].
Как только сгустились сумерки вечером 21 июня, солдаты 3-й танковой дивизии 24-го[141] мк погрузились на автомашины, мотоциклы, бронетранспортёры и танки и начали 20-километровый марш из района сбора на западный берег реки Буг, напротив Кодена (южнее крепости Брест-Литовск). 3-я и 4-я тд этого корпуса должны были одновременно форсировать реку и двинуться на северо-восток, обходя Брест с юга. Всю ночь с двух застав южнее Бреста пограничники докладывали, что за Бугом отмечается интенсивное передвижение немецких танков, автомашин и подразделений на конной тяге. 17-я и 18 тд 47-го мк выдвигались к границе для нанесения удара севернее крепости.
