была частью моего тела. Но не только люди, а и лисы, и волки в лесах, и каждая корова на ферме, и каждый зайчик, и бабочка, и тропинка, и лесок, в поле каждый колосок, речка, небо голубое – это всё моё, родное, это родина моя, это я. Интеллигенцию я тоже почувствовал: она была вязкой субстанцией, которая наполняла мой кишечник и уже, по пути сжижаясь, рвалась на выход. Я почувствовал свой анус в районе погранперехода «Верхний Ларс». Домодедово и Шереметьево были моими ртами, через которые устремилась блевотина, называвшая себя моей элитой. И я чувствовал боль. Между моими рёбрами терриконов Донбасса какой-то урка воткнул заточку и поворачивал её, поворачивал, роняя в Чёрное море пену своей слюны, текущей от возбуждения. Так я понял душу войны. Но я не смогу объяснить. И ты не сможешь понять. Пока не узнаешь себя маха-пурушей, Адамом Кадмоном. Я узнал. Был ли причиной тому салофт, который я снова стал принимать, или мантра-медитация, или работа над Вишну-пураной, или, может, просто я – избранный, я и есть душа России и душа войны, моя и твоя душа? Или в честной капле моря отражается всё море – те же пропорции воды и соли, только надо быть честным, признавать себя каплей народного моря, а не ох&енным супериндивидуальным бариста, забитым татухами по самую жопу, оригинальным обладателем айфона и х&йфона, лактовеганом и наркоманом, совратителем тёлочек и ох&енным (я уже говорил, что я ох&енный?) стартапером, который собрал сумочку и на скутере покатил в сторону Верхнего Ларса. Все мои собственные проблемы стали неразличимы. С высоты взгляда космической личности их было просто не разглядеть. Кажется, у меня когда-то был депрессивный эпизод. Потому что моя любимая мне изменила или потому что моя жена меня бросила и ушла со своей любимой, да, любимой, я не перепутал, вернее, это я ушёл, а она осталась? Да, у меня ещё не было денег. Зато были диабет, остеохондроз и гипертония. У меня. У Адама Кадмона. Ну да, ну да. Дело не в салофте. Я всегда повторял и повторяю: дело не в препаратах, а в культурном бэкграунде и идейной подготовке. Например, Кастанеда. Он пришёл к Дону Хуану и говорит: «Дай мне мизкалин. Просто дай мне мизкалин. Не&б# мозги. Дай мне мизкалин, и я сам всё пойму. Втащусь». Но Дон Хуан не дал ему мизкалин. Что бы этот американский студент-антрополог увидел под мизкалином? Концерт «Дип Пёрпл» в прерии, может быть. Или шабаш журнала «Пентхаус». Чтобы увидеть богов, духов, помощников и всякий тональ и нагваль, надо было сначала выучиться всему этому. Узнать. Как узнать труп в груде тряпья. Чтобы почувствовать себя Россией, надо было много страдать и думать как я. После 24 февраля я, как все, повис на каналах блогера из Сумской области и ещё пары блогеров, которые рисовали карты наступления и рассказывали о стремительных продвижениях российской армии. Не помню больше ничего, что происходило вокруг меня. Как я работал, ел, спал и совокуплялся. Наверное, совокуплялся. Но ничего не помню. Мой приятель Пётр перед 24 февраля исчез, сказал жене, что поедет в Баку проводить конференцию, что вернётся через неделю. Вернулся в апреле. Привёз фотографию себя в бронике, каске и с автоматом, под весенней берёзой в сумском лесу. Рассказывал, что ехали в нескольких джипах вслед за танковой дивизией. В Киев. Вместе с Князевым и другими местными политиками. Занимать офисы. Но что-то пошло не так. Встали надолго в каком-то лесу. Потом зашли в село. Пётр назначил себя новой администрацией и начал принимать граждан. Чтобы не скучать, пока не заняли Киев. А потом пришёл приказ возвращаться за ленточку. В Беларусь. Я поехал за ним в Минск. Вдоль железной дороги стояла искалеченная российская военная техника, эвакуированная с Украины. Жена от Петра ушла. Граждан, которые записывались на приём к Петру в селении, которое месяц было российским, всех убили зондер-команды татуированных рагулей, а связанные трупы разбросали по обочинам и пригласили международных журналистов заснять свидетельства зверств российской армии. Трупы показывали крупным планом по всем телевизионным каналам мира, Пётр даже узнал пару своих добровольных помощников и несколько посетителей, но не точно, может, показалось. Утром Пётр принимал коньяк, а вечером виски. Но когда деньги кончатся, перейдёт на водку. Всё же русский человек, не хипстер какой-то.
Одной из главных тем дискуссий в антропологии является город. Проблема города или урбанистический парадокс. На эту тему писали и высказывались чуть более чем все известные антропологи. Но я изложу тебе основные мысли брошюры самоучки из Чечни Арсена Мамакаева. Арсен родился в селении Автуры в 1983 году. Когда он должен был учиться в школе, как раз шла с перерывами русско-чеченская война, она же контртеррористическая операция. Школа работала тоже с перерывами. Мамакаев принадлежит к тому поколению чеченской молодёжи, которое не училось нормально в школе. И далее Мамакаев никакого систематического образования не получил. Однако он, к счастью, хорошо знает русский язык. Что уже редкость в его поколении. Знание русского языка и любовь к чтению открыли ему доступ к самообразованию. Он, вероятно, много читал. Хотя и хаотично. И размышлял. Его полевым опытом в антропологии было исследование разрушения, опустошения и нового заселения города Грозного путём опроса бывших и настоящих жителей. Мамакаев начинает своё эссе с того, что по-школьному, довольно примитивно определяет разницу между социологическим и антропологическим подходами. Он пишет, что социология исходит из существования некоего социального организма, общности, некоего как бы коллективного существа, бытие которого постулируется как аксиома и которое французский социолог Эмиль Дюркгейм считает реальностью, стоящей за религиозными понятиями бога, духа и всего прочего, вынесенного в психоаналитический контекст как супер-эго или фигура отца из эдипового комплекса, но это не точно. А задача социологии – исследовать закономерности внутри этой реальности. Таким образом, для социологии город не является настоящей проблемой, поскольку существование города или чего-то подобного презюмируется самим предметом и методом этой науки. Однако для антропологии это вовсе не данность. Это как раз таки вопрос, парадокс и проблема – и город, и само коллективное существо, если оно действительно есть. Говоря очень грубо, метод социологии предполагает, что человек есть часть социума, что он как субъект возможен только в социуме, а следовательно, именно социум обладает примордиальным бытием, а человек производен. Напротив, антропологический метод подразумевает, что весь так называемый социум находится только внутри человека, ибо больше ему находиться просто негде. И тогда сразу становится вопросом и проблемой: как именно и зачем человек вырастил внутри
