Никто не выVOZит эту жизнь - Герман Умаралиевич Садулаев

себя этот самый социум и зачем он построил города, в которых его социальность замкнулась, довела саму себя до абсурда и превратилась в собственную противоположность? Но это мы забегаем вперёд. Любой уважающий себя антрополог должен начинать свой нарратив с палеолита. И Мамакаев, видимо, прочитав не одну книжку по антропологии, это понял. В нижнем палеолите никакого социума не было. Были только стада архантропов, которые, будучи больны ОКР, долбили нуклеусы. И делали это малыми группами, которые, по сути, ничем не отличались от стад животных. Да и в большей части верхнего палеолита человек продолжал жить компактными семейными (матрилинейными или патрилинейными) группами, инстинктивно сопротивляясь слипанию в большой социальный организм. А чем отличается социальный организм от группы? Специализацией. Организм состоит из органов, органы определяются функцией. Ногами мы ходим, глазом мы смотрим, половым членом мы совокупляемся. Мы не можем ходить глазом, смотреть членом и совокупляться ногой. В первобытной группе специализация минимальна, каждый человек палеолита – универсальный солдат, Рэмбо, знает и умеет всё, но не только потому, что знания и умения ещё примитивны (они не примитивны), а потому, что каждый человек сам себе организм, а не орган. Итак, человек сопротивлялся слипанию в социум. Малочисленность групп людей объясняют чисто экономическими факторами – размером угодий для охоты и собирательства и так далее. Но Мамакаев считает главной причиной психологический страх человека перед утерей своего «я» в коллективном субъекте. Таким образом, чеченский самоучка ставит всё с ног на голову. Обычно считается, что в примитивном обществе личность не выделена из коллектива, а весь прогресс человечества – это возвышение индивидуального начала над коллективным, которое достигло своей высшей точки в современном капиталистическом обществе, из-за чего Фукуяма, когда атавизмы советского социализма и коммунизма были преодолены, провозгласил конец истории. Мамакаев, напротив, считает, что человек верхнего палеолита был максимально самодостаточен, индивидуален и субъектен не только в плане универсальности своих компетенций, но и в самосознании, а так называемый прогресс заключается не только в повышении уровня и узости специализаций, но и в обязательном при этом превращении из организма в орган и утере субъектности, в первую очередь психологической. Так, по Мамакаеву, были заселены все континенты Земли: человек бежал от слипания в ком социума, поддерживая дистанцию между группами и удаляясь в новые места обитания. Так был велик его зов и его страх, что он отправлялся через горы, пустыни и океаны. Но что-то случилось во время пресловутой неолитической революции. Сначала возникли культовые центры, где, вероятно, дважды в год, на зимнее и летнее солнцестояния, собирались все окрестные группы. Например, мегалитический комплекс на Пузатой горе в Турции появился ещё в мезолите. Сам центр и сборища в нём, вероятно, были многофункциональными.

1. Проведение обрядов, ритуалов, календарной магии, чтобы обеспечить пропитание и процветание не только людей, но и всей экосистемы на следующие полгода.

2. Ярмарка, эквивалентный и неэквивалентный обмен вещами, потлач.

3. Хорошенько выпить и пожрать.

4. Решить территориальные вопросы и претензии.

5. Послушать певцов, посмотреть танцоров и повеселиться.

6. Оргия, свальный грех либо приобретение женихов и невест для своей группы.

7. Регламентированные или нерегламентированные драки, конкурсы, турниры, состязания, ритуальные поединки и битвы.

8. Разное.

После фестиваля группы расходились подальше друг от друга. Но начало слипанию было положено. Люди уже не только отталкивались, но и притягивались. Всего через несколько тысячелетий появились первые города. Вероятно, они возникли из таких фестивальных центров, которые перестали распускать. Фестиваль стал длиться вечно. Париж – это праздник, который всегда с тобой. В городе же и появился Левиафан социума, который сожрал человека. Но почему люди слипаются? Конрад Лоренц считает, что виной всему страх. Он приводит в пример стаю рыб. Некоторые мелкие рыбёшки держатся большой стаей. По двум причинам. Во-первых, стая может показаться какому-то врагу единым большим и страшным существом. Во-вторых, в мерцающей стае шанс каждой рыбёшки выжить, как ни странно, больше, чем в одиночку. Хищник дезориентирован. Вроде бы вот, целая куча еды. Лови кого хочешь. Но чтобы охота была успешной, нужно видеть конкретную цель. А это непросто, когда они все одинаковые и мельтешат. В результате впарываешься в стаю с широко открытой пастью, а эта мелкота вся тебя обтекает. Так и в городе: человек надеется выжить, потому что его труднее найти врагу, налоговому инспектору или смерти. Мамакаев говорит, что всё не так просто. Мамакаев признаёт, что город существует как некая сверх– или квазиличность и с этой личностью у горожанина устанавливаются созависимые отношения. Город – это абьюзер, но от него никуда не уйти. Сериал для домохозяек «Секс в большом городе» в оригинале назывался «Sex& the City», и весь смысл в том, что именно с городом у стареющих героинь романтические, а на самом деле токсичные отношения. Забавно, как Мамакаев вырулил в модную поп-психологию. Но я встретил Мамакаева в Сартане, где он и подарил мне свою книжку, а там было совсем не забавно, и в Мариуполе Мамакаев, видимо, проводил новые полевые исследования, прикрываясь службой в полку «Ахмат»: как и почему некоторые люди уезжают, а другие нет, а третьи даже возвращаются в разрушенные города без света, тепла и воды? В Северодонецке я был много позже, после боёв там оставалось десять тысяч из довоенных ста тысяч, но пять тысяч ещё вернулись потом. Однако в Северодонецке хотя бы что-то осталось. Но Попасная? Город Попасная перестал существовать весной 2022 года. Его штурмовали два месяца. Нет, некоторые дома почти сохранились. Некоторые дома всегда почти сохраняются, даже в Дрездене и Сталинграде. Зеленский картинно сказал, что от Попасной не осталось даже пепла, но он лгал. Он не был в Попасной. Я был. Там остались даже некоторые здания. Но города больше нет. И не будет. Попасную не будут восстанавливать. Не проведут свет, воду и тепло. Не поднимут дома. Не почистят дороги. Может быть, просто снесут бульдозерами и разровняют место. Но пока, пока там ещё живут люди. Даже там живут. Один мужчина ехал на велосипеде. Они всегда здесь едут на велосипеде. Ты идёшь в колонне по военной дороге, а по обочине всегда едет кто-то на велосипеде. Из одного мёртвого города в другой. И в самом мёртвом городе тоже едет. По каким-то своим делам. За водой, едой или навестить кого-то. Кто тоже здесь живёт. В какой-то халупе, забив бесстекольные окна фанерой, разводя огонь на полу. Скоро зима. Они все погибнут. Они все погибнут, если не выберутся туда, где есть электричество и отопление, где работают магазины и выдают хоть какие-то пенсии или пособия. Или в деревню! Деревня может стать