В Миндлин - Последний бой - он трудный самый
Мы со Степиным легли на край крыши. Командовал спуском Степин. Людей внизу почти не было: едва показывался кто-либо, под нами немелленно оживала пулеметная точка.
— Осторожно, товарищ гвардии подполковник. — Розенблюм поднял лицо, я увидал его озорные глаза. — Будем кидать гранаты, как бы взрывом не задело!
— Ты на амбразуру смотри, а не на меня.
— Яволь!
Из Тиргартен-парка вдруг засвистели мины: наблюдатели противника засекли-таки наши действия, холеры! Минометы находились в створе с нами, вспышки их выстрелов заметны при дневном свете; на фоне серого неба мы видели черные, быстро приближавшиеся тушки мин. В полете они слегка виляли. Когда траектория шла на понижение, их уже не было видно, а только взрывы рвались вблизи бункера, подымая султаны красного пламени и черного дыма. Трепаные хлопья дыма оседали в кронах деревьев. Осколки шлепали в стену бункера, к счастью, значительно ниже, чем висели наши автоматчики.
— Может, поднять вас? — крикнул Степин.
— Нет, тут не страшно. Вот если по крыше саданет!
Амбразура была совсем рядом — рукой подать. И жила. Ее пулеметы, простреливая пересекающиеся улицы, открывали огонь по любому челочку. Если человек падал и оставался недвижим, фашистские пулеметчики переносили огонь. Если же был еще жив, пулемет не останавливался, пока павший шевелится. Били наверняка, позиция для стрельбы отличная, и уже несколько наших пехотинцев, пытавшихся продвинуться вдоль улицы вперед, распластались на мостовой, настигнутые смертью.
Пайзанский и Блюм висели уже на уровне амбразур и приготовились бросать в них дымовые шашки и гранаты. Это поняли находящиеся в отсеке немцы: из раструбов амбразур выкатились две ручные гранаты. Громко щелкнув взрывателями, они полетели вниз и разорвались уже на земле.
—. Быстрее! Они там еще придумают что-либо!
— Зажигай дымшашки! — скомандовал Степин и, увидав, что фитили шашек уже дымят, крикнул: — Бросай!
Автоматчики взмахнули руками; один бросал левой рукой, другой правой, обе шашки влетели в амбразуры, а оттуда сразу же огрызнулись огнем пулеметы. Пули, ударившись о кругляши дымовых шашек, отбили их: шашки вывалились из амбразур и, дымя, полетели вниз.
— Придумали-таки, сволочи! — Белые от волнения лица ребят поднялись кверху.
Пайзанский рванул ворот гимнастерки, открылся острый кадык на го худой шее.
Я услыхал взволнованный голос Тертычного с противоположной стороны крыши:
— Товарищ гвардии подполковник! От вокзала к нам двигаются самоходки и танки! Открывать огонь?
С чердака, где остались наши ручные пулеметы, по немцам ударили Чорный и Гельфонд.
— Передай начальнику штаба, — крикнул я Пете Заварзину, который устроился со своей радиостанцией за пушкой, — пока я здесь, пусть берет управление полком на себя! —и вновь повернулся к добровольцам: — Хлопцы, быстрее! Там контратака! Готовы?
Оба молча кивнули, в руках у обоих опять дымились фитили шашек.
— Внимание! Приготовиться-я... Бросай! — закричал Степин.
А над нашими головами уже свистели и чиркали пули: джиу! Джиу! Фьють! Фьють! Фьють!
Тут, на высоте, они свиристели как-то иначе, чем на земле. От этого, правда, было не легче. Мы лежали на плоскости крыши, в мертвом пространстве, где сами пули были не страшны. А вот рикошеты! Рикошетируя от металла зениток и ударяясь о крышу, пули буквально визжали. Они были очень опасны, и вот уж на крыше бункера появились первые наши раненые автоматчики.
Пайзанский и Блюм бросали шашки уже без команд. Из амбразур повалил густой дым, а сквозь него все свистели пули немцев.
— Давай гранатами! — крикнул я.
— Чи-час! — сквозь зубы пропел Блюм.
Хлопцы освоили необычный способ ведения боя, приспособились с проволочным подвескам и действовали спокойно.
— Готовы! Вместе будем кидать? — тоже сквозь зубы спросил Пайзанский.
Закувыркались вниз сорванные с гранат предохранительные кольца и скобы, защелкали запалы, точно в амбразуры полетели круглые шарики гранат Ф-1. И где-то там, в глубине, прогремели взрывы. Пулеметы еще стреляли, но было заметно, огонь их стал малоприцельным.
— Гранатами! Огонь! — От волнения Степин привстал на колено. Еще взрыв. Из амбразур вылетели языки красноватого пламени, словно из пасти дракона.
Крупнокалиберный пулемет наконец замолк! Действовал уже только МГ-42.
В отсеке кто-то кричал: голос похож на женский.
— Вроде баба там! — удивленно воскликнул Блюм.
— Бей гранатами! Глуши их, потом разберемся!
Еще несколько гранат, и МГ-42 наконец захлебывается.
— Ну, как? — поднимает голову Пайзанский. — Кажется, пулеметам капут?
— Для надежности киньте туда, что осталось!
* * *
Внизу, на земле, немцы пошли в контратаку.
Ухают пушечные выстрелы наших танков, и снаряды, вычерчивая трассерами пологие траектории, несутся навстречу вражеским самоходкам и пехоте. С крыши наземный бой виден в непривычном ракурсе. Самоходки, к примеру, как будто стоят на месте, лишь по мелькающим бликам гусениц угадываешь их движение вперед. Рядом с ними брызжут из автоматов очередями маленькие, бегущие и, отсюда кажется, безобидные автоматчики. Бинокль приближает их искаженные криком красные лица.
— Товарищ командир! — сквозь грохот слышу голос парторга. — Откроем огонь из немецких зениток! Тут у них еще снарядов навалом. Мы же их с бункера перещелкаем, как в тире!
Предложение правильное. Ну, Тертычный, ну — молодец... Командую Степину посадить к орудиям автоматчиков, кто свободен. Но прицел исправен только на одной пушке.
— Наводить через стволы!
Через минуту заухали с бункера мощные выстрелы, заревели 128-миллиметровые пушки: «Трр-ах! Ах-ах! Гуу-гуу-гу!» Показалось, что башня под нами вот-вот опрокинется.
Для контратакующих это было громом с ясного неба.
Под прикрытием огня с крыши бункера двинулись вперед и наши «иэсы». Здорово вести пушечный огонь с такой высоты. Умно придумали немцы! Только сейчас я понял, как мы правильно сделали, обезвредив эту крепость. Если бы Смолин вовремя не сумел настоять на этом, много бы полегло перед бункером сталинградцев...
Когда вражеские снаряды ударяют в стену бункера, он весь содрогается, и мы на крыше чувствуем себя не очень уютно. Но, видимо, орудиям немецких самоходок не хватает угла подъема, чтобы стрелять по самой крыше.
От прямого попадания взорвалась передняя немецкая «Ягд-пантера». Почти одновременно подожжен и «Артштурм». Бьют наши танки, стреляем с бункера мы, длинными очередями хлещут пехоту врага пулеметы Чорного и Гельфонда. Здание бункера резонирует, словно огромный контрабас. Мы уже очумели от сумасшедшего грохота.
Но вот самоходки немцев попятились и медленно уползают. За ними, словно растворилась, уползла пехота, исчезли во мгле черные фигурки солдат.
— Ушли фашисты! — Лицо Тертычного расплылось в улыбке, глаза превратились в узенькие, хитроватые щелочки. — Стрелять еще? Снаряды остались!
— Огонь, хлопцы, по Потсдамскому вокзалу, до последнего снаряда. Сделаем презент Адольфу Гитлеру
Когда Пайзанского и Блюма подняли на крышу, оба они без сил повалились на бетон. Дрожащие пальцы никак не могли скрутить цигарку, махорка так и сыпалась из рук.
— Ну что, орлы? — Степин достал папиросы.
Только что гремел бой, и вот уже тут, над бункером, тишина...
— Даже и вы закурили! — ехидно улыбнулся Степин.
Люди повернулись ко мне, молча смотрели, как я зажег папироску и неумело держу ее в пальцах.
Вдруг на крыше раздалось звонкое чириканье — воробьи появились! Сначала пара, за ними целая стайка.
* * *
4 мая 1945 года мы проезжали по Сарланд-штрассе. Зенитные орудия с крыши бункера были сброшены на мостовую, возле них играли берлинские мальчишки. Мальчишки всюду остаются мальчишками... Они выкрикивали слова военных команд и галдели, как настоящие солдаты-немцы. Командовал мальчишками голенастый веснушчатый паренек в коротких кожаных штанишках и длинных гольфах.
Мы подозвали его. Он щелкнул каблуками и застыл, уставившись в мои ордена.
...Через пару минут, когда мальчишки уже поделили между собой круглые плитки трофейного шоколада, я спросил:
— В бункере кто-нибудь есть?
— В бункере работают русские пиониеры!
— Пионеры?
— Саперы, наверное,— подсказал кто-то из наших.
— Они открыли дверь наверху! Мы можем показать герру команданту!
— Вы и там побывали?
— Яволь!
Мы поднялись на верхний этаж бункера. В отсеке, откуда стреляли пулеметы, висел смрад разложения. На жестком топчане лежала мертвая белокурая немка в черном мундирчике шарфюрера СС. Рядом привалился немолодой лысый офицер со знаками различия штандартенфюрера СС и золотым почетным нацистским значком. В свесившейся руке штандартенфюрера был зажат офицерский «вальтер».
