Леонид Млечин - Шелепин и ликвидация Бандеры
Младший сын, Леонид Шелепин, когда началась война, был призван в армию и погиб. Никто не знает, где его похоронили. Александр Николаевич, будучи одним из руководителей страны, пытался навести справки, чтобы хотя бы могилу найти и памятник поставить, чтобы было куда приехать поклониться, но безуспешно.
Средний брат, Георгий Шелепин, тоже прошел фронт. Спортивный, как и все братья Шелепины, он в юности мечтал работать в цирке. Но сорвался с турника, сильно расшибся, и о гимнастике пришлось забыть. Став врачом, Георгий Николаевич после войны вернулся в Воронеж. В родном городе прожил с семьей долгую жизнь.
Обо всем этом рассказывал мне Валерий Иннокентьевич Харазов, который дружил с Шелепиным с пятого класса. С Харазовым я познакомился, когда снимал первую телепередачу о Шелепине. Валерий Иннокентьевич — человек открытый, искренний, доброжелательный. Подружившись в тридцатые годы прошлого столетия детьми, школьниками, они пронесли свою дружбу через всю жизнь. Причем Харазову дружба с Шелепиным стоила карьеры. Но об этом речь впереди.
В тридцать четвертом Саша Шелепин вступил в ВЛКСМ, и его сразу избрали секретарем комитета комсомола школы, затем членом райкома комсомола. Лидерские качества проявились в нем очень рано. С юных лет он целенаправленно готовил себя к роли руководителя, считал, что должен воспитать в себе собранность и пунктуальность, умение выступать. У него была четкая речь, хорошо поставленный голос. Читать его доклады было менее интересно, чем слушать.
«Шурик отличался от всех нас собранностью, дисциплинированностью, некоторой замкнутостью, — рассказывала в газете «Воронежскiй телеграфъ» Людмила Насонова, одноклассница Шелепина. — Обязательный. Подтянутый. Учился только на пятерки. Выглядел каким-то строгим. Со всеми ребятами было просто общаться, а в разговоре с ним каждый чувствовал какую-то скованность. Прекрасно возглавлял комсомольскую организацию. В то же время Шурик никогда не выпендривался, был равным с нами, а не над нами».
Однажды Шелепин с Харазовым договорились, что они никогда не позволят себе опаздывать.
— Опоздать на минуту — это был позор, — вспоминал Харазов. — И мы выработали такую привычку на всю жизнь. Заседание, которое он вел, всегда начиналось в назначенное время.
У него была очевидная способность к организаторской работе, плюс целеустремленность и трепетное отношение к делу, говорил Валерий Харазов:
— Во время перемены мы просто болтаем, а он, занятый делами, бегает по этажам. С одним надо увидеться, с другим переговорить. Это мы тоже себя так воспитали. Ты обязан выполнить то, что тебе поручили. Не сделал — объясни почему.
Шелепин с юности увлекался политикой — в той степени, в какой это было возможно. Он даже написал письмо Сталину по вопросу о возможности построения социализма в отдельно взятой стране. Ответа из Москвы не получил. Но через некоторое время в газетах появился ответ Сталина другому человеку на тот же самый вопрос. Шелепин был доволен. Говорил, что поставил важный вопрос, который и других интересует: значит, Сталин и ему тоже ответил…
Когда он уже заканчивал школу, завуч сказал Харазову:
— Такого комсомольского вожака у нас больше никогда не будет.
Через много лет, во время целинной эпопеи, в Казахстане на демонстрации Харазов увидел директора своей бывшей школы в Воронеже. Он эвакуировался во время войны и остался в Казахстане. Харазов позвонил ему:
— Я у вас учился. Не помните?
Тот с трудом вспоминал, потом радостно воскликнул:
— А это было не тогда, когда у нас Саша Шелепин был секретарем комсомольской организации?
Александра Шелепина часто изображали карьеристом, который с юности ни о чем другом и не думал. Но он был молод, и, как говорится, ничто человеческое ему было не чуждо. Он хорошо плавал, потому что жил рядом с рекой. Как и многие в те годы, увлекался футболом, болел за «Динамо». В футбол играли на левом берегу реки. Правый берег крутой, а на левом, пологом, устроили пляжи и футбольные поля. В садике у дома, где жили Шелепины, стоял турник, братья на нем крутились.
Катались на велосипедах — по проспекту Революции, где машин тогда было мало, или по плацу Третьего интернационала. Иногда отправлялись далеко за город, там, в лесу, отдыхали, играли в карты или домино.
Мальчиком Саша Шелепин бегал на танцы. Спиртным он не увлекался ни в юности, ни в зрелом возрасте — редкое для советских руководителей качество.
Валерий Харазов:
— Мы с ним не выпили даже после окончания десятого класса. Он к вину и к водке относился пренебрежительно…
Шелепин закончил школу с отличием, получив в награду карманные часы фирмы «Павел Буре», и имел право поступить в любое высшее учебное заведение без экзаменов.
В Воронеже был крупный университет, медицинский институт, педагогический, сельскохозяйственный… Но Шелепин твердо выбрал знаменитый до войны Московский институт истории, философии и литературы, созданный в тридцать первом году.
Шелепин и Харазов в тридцать шестом поехали в Москву. Шелепина приняли на исторический факультет ИФЛИ, Харазов, прирожденный технарь, поступил в Московский авиационный институт.
ИФЛИ был, пожалуй, лучшим гуманитарным вузом того времени, воспитавшим целое поколение интеллигенции. Как выразился один из выпускников, ИФЛИ оказался вузом молодых поэтов, безбоязненных полемистов и творчески мыслящих философов. Институт появился на свет в результате выделения из состава Московского университета гуманитарных факультетов. В тридцать девятом, когда Шелепин уже был студентом, институту присвоили имя Н. Г. Чернышевского.
Институт состоял из четырех факультетов — филологического, исторического, философского и экономического. Располагался институт в Сокольниках, в Ростокинском проезде. Институт задумывался как кузница идеологических кадров, но там собрались лучшие преподавательские кадры, которые вышли далеко за рамки этой задачи. Учиться в институт приходила и приезжала со всей страны тянувшаяся к знаниям молодежь, и получился, по словам одного из бывших студентов, «островок свободомыслия среди моря догматизма».
Выпускники института по праву гордились тем, что из ИФЛИ вышел цвет московской интеллигенции. Выпускник ИФЛИ Юрий Павлович Шарапов, фронтовик, известный историк, прислал мне изданный им небольшим тиражом очерк истории института — «Лицей в Сокольниках». И в очерке чуть не на каждой странице знаменитое имя. Правда, многие из студентов ИФЛИ погибли на фронтах Великой Отечественной.
«Особая атмосфера ощущалась в институте даже в обеденную перемену, — вспоминал Юрий Александрович Поляков, ставший известным историком и академиком, — девушки у окна напевали мало еще известную тогда, но ставшую нашим гимном, сочиненную ифлийским поэтом Павлом Коганом “Бригантину”, одна группа студентов в коридоре ожесточенно спорила о новом фильме, а другая слушала юного пиита, вдохновенно декламировавшего свои стихи».
Конечно, бывшие ифлийцы на склоне лет, вполне возможно, несколько преувеличивали свободомыслие студенчества и степень «ифлийского братства».
«Тогда еще не было Высшей партшколы, — вспоминал ифлиец Григорий Померанц, добровольцем ушедший на фронт, — и кадры в ИФЛИ наколачивали подковы на свои копыта. Несколько мальчиков и девочек из десятилеток, принятых на первый курс, выглядели как Иванушка и Аленушка в избе у бабы-яги…
На старших курсах извивался клубок змей. Кадры могли уцелеть, только уничтожая друг друга, и они это поняли. Каждая ошибка на семинаре разоблачалась как троцкистская вылазка. В каждом номере стенгазеты кого-то съедали живьем».
В ИФЛИ в ту пору училось много политически активной молодежи. Но именно Шелепина избрали секретарем институтского комитета комсомола, сделали внештатным инструктором Сокольнического райкома ВЛКСМ.
«Впервые я увидел и услышал Шелепина осень 1937 года на факультетском комсомольском собрании, — вспоминал Юрий Шарапов. — Обсуждалась какая-то резолюция. Позади меня встал и попросил слово юноша в темно-лиловой куртке и глуховатым голосом внес предложение, оказавшееся вполне дельным. Я спросил: кто это? Мне ответили: Шелепин, студент второго курса».
— Мы с ним учились на разных факультетах, — рассказывал мне известный журналист и историк Лев Александрович Безыменский (сын знаменитого комсомольского поэта), — но это не имело значения, потому что он был очень заметным человеком. Красивый, с правильными чертами лица, волевой, энергичный. Шелепин очень хорошо говорил, пользовался авторитетом, поэтому быстро стал секретарем комсомольской организации — лучшим! Он стал известен и за пределами института. Неудивительно, что его быстро забрали наверх. Он, конечно же, был выдающимся человеком.
Рассказывали, что Шелепин был суров в роли секретаря, распекал студентку, потерявшую комсомольский билет:
