Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
Бой не прекращался ни на минуту. Все короче, экономнее били очереди поляков, все более длинными становились они у немцев.
Небольшая группа наших, отступая, забиралась все выше и теперь оказалась на чердаке. Чтобы хоть на минуту задержать преследователей, израсходовали все гранаты. Через узкое отверстие один за другим выползали на плоскую крышу. Брезжил ранний рассвет. Их было семеро – хорунжий Зубрык, Вихура, оба Шавелло, Стасько, Кос и Лажевский.
– Плохо, что гранаты кончились, – покачал головой Константин. – Говорил тебе, Юзек, бери больше.
– У меня семь было, – оправдывался племянник.
Сержант, ворча, подполз к лазу и, использовав минутную передышку, дал длинную автоматную очередь.
– Живем, ребята! – крикнул Лажевский, выбегая из-за трубы со связками трофейных гранат. Он держал их за рукоятки, как картофель за ботву, и торопливо рассказывал: – Гады, оборудовали тут командный пункт.
Небрежным движением одну за другой он бросал их в темный лаз. Загрохотали взрывы, повторяемые эхом бетонной лестничной клетки. Снизу донеслись крики и стоны.
Подхорунжий направился за следующей порцией.
– Не сиди, Юзек, когда старшие работают, – бросил Шавелло.
– Магнето! – крикнул Янек, заглядывая с крыши вниз.
Подхорунжий лег рядом, и с минуту оба молча наблюдали: из подземных помещений станции появлялись все новые и новые подразделения; отсюда были хорошо видны вкопанные в землю «тигры», густая сеть соединительных рвов, противопехотные заграждения.
– Ясно, – сказал Лажевский и придержал за руку Коса, который готовил снайперскую винтовку. – Подожгут с чердака. Они в Варшаве научились такие крепости брать.
В начале атаки Огонек вместе со всеми вела огонь из автомата. Обнаруживала вспышки фашистских пулеметов и автоматов и била по ним короткими, прицельными очередями. Потом появились двое раненых. Она наложила им повязки и от них узнала о том, что атака захлебнулась.
– Твердый орешек, – сетовал старый усатый солдат. – Здесь нужны зубы покрепче.
С тревогой смотрела она на желтый дом, который снова захватили гитлеровцы. Выдержка окончательно изменила ей, когда собака вернулась одна. Огонек села в проломе стены рядом с танком, автомат положила на колени и, вместо того чтобы охранять танк, расплакалась, обняв левой рукой голову Шарика. Собака скулила, старалась утешить, лизала ей ладони шершавым розовым языком.
«Рыжий» вел огонь из пушки. Через приоткрытый люк Черешняк, выбрасывая еще дымящиеся гильзы, заметил девушку.
– Ты что плачешь?
– Шарик вернулся, а они остались.
– И правильно сделали, что отпустили собаку! – крикнул Густлик. – Потому что она для действий на лестничных клетках непригодна. Смотри, чтобы нам никто работать не мешал.
Оба скрылись в башне, грохнула пушка, и снаряд, пролетев через отверстие в стене, глухо разорвался внутри дома.
На верхнем этаже вдруг засветились окна, огонь не затухал, а становился все ярче и наконец веселыми языками перебросился на стену и принялся лизать выщербленную пулями штукатурку, добрался до водосточной трубы и карниза.
– Густлик, Густлик! – выкрикнула Маруся.
– Ну?
– Это от снаряда?
– Нет, не от снаряда. Немцы подожгли.
Когда Лажевский сказал, что эсэсовцы штурмовать не будут, а подожгут с чердака, Коса зазнобило. Может, утренний ветер забрался под обмундирование и пробежал по вспотевшей спине, а может, страх заговорил. Некоторое время он лежал, ничего не слыша и ни о чем не думая. А о чем, собственно, можно думать в безвыходном положении? Он пришел в себя, когда подхорунжий положил ему на плечо руку:
– Бензин чувствуешь? Сейчас зажгут. Надо удирать.
– Как? С парашютом?
– Есть выход, я знаю. Идем!
Он провел Коса на другую сторону крыши и показал вертикальную лестницу на глухой стене.
– Пожарная! – крикнул он под звуки взрыва – это пикирующие бомбардировщики сбросили свой груз примерно в полукилометре восточное.
– Я ее еще раньше высмотрел, знал, что может пригодиться…
Первым, перекрестившись, начал спускаться старший Шавелло. За дядей полез племянник. Вслед за ним пошли подхорунжий Стасько и Вихура. Языки пламени появились из-за водосточной трубы.
– Успеем, не поджарят нас, – проговорил Лажевский.
– О нет, нет! – вдруг начал сопротивляться Зубрык. – Я боюсь высоты. – И потерял сознание.
– На шкварки придется оставить, – буркнул взбешенный Лажевский.
Пламя бушевало все сильнее. Оно охватило лаз, взметнулось высоко вверх – лестничная клетка напоминала огромный дымоход.
Внизу на лестничных перекладинах темнели скользящие вниз фигуры. На противоположной крыше сверкнула вспышка одиночного выстрела снайпера, через секунду раздался звук выстрела, а снизу – человеческий вопль. Кто-то упал с лестницы на развалины.
– Черт! Проснулся голубятник… Поснимает нас…
Кос, заметив вспышку, прижал приклад к щеке, медленно нажал на спусковой крючок.
– Этот уже не поснимает.
Тяжело передвигаясь, из-за дымохода показался раненый. Перегнувшись в поясе, он съехал по крыше в многоэтажную пропасть.
Выстрел вывел Зубрыка из оцепенения.
– Раненый ждет! – крикнул Кос.
– Где? – робко спросил Зубрык.
– Внизу.
Фельдшер, преодолевая страх, пополз по нагревшейся крыше.
Проклиная Гитлера, хорунжий скрылся за выступом стены.
Упала подгоревшая стропилина, полыхнуло пламя, посылались искры. Подкатилась головешка, прожгла гимнастерку на рукаве. Кос, подпрыгнув от боли, отбросил ее и сбил пальцами огонь – затушил тлеющее обмундирование.
– Пора, – сказал он Лажевскому.
– Ну давай, – бросил Магнето. – Я последний. У меня опыт с восстания.
Они лежали на краю крыши, пристально глядя в глаза друг другу.
– Я командую, – сказал Кос. – Иди.
Магнето повиновался. Янек должен был остаться на крыше, чтобы дать Лажевскому время спуститься хоть на несколько метров вниз. Он забросил за спину автомат, взятый у Зубрыка.
Рухнуло еще одно стропило, выше взметнулись языки пламени. На чердаке разорвался снаряд, взрыв подбросил в воздух бесформенные куски нагретой кровли, которые, описав дугу, ударили в стену. Этот неожиданный грохот перепугал Зубрыка. Он споткнулся, запутался в металлических перекладинах, выпустил поручни из рук и упал с двух последних перекладин прямо в руки Вихуры.
– Сюда, пан доктор! – звал старший Шавелло, заканчивая перевязывать ногу подхорунжему Стасько. – Перелом.
– Вот здесь очень больно. – Раненый прижал ладони к животу – между пальцами просачивалась кровь.
Фельдшер тотчас же принялся за перевязку. Руки у него были быстрые и ловкие. Ему помогал Шавелло, время от времени переворачивая Стасько. Раненый сжал зубы.
– Поэта, гады, ранили, – сообщил Вихура спрыгнувшему с лестницы Лажевскому.
Подхорунжий внимательно осмотрелся: они находились в развалинах между глухими стенами домов, занятых врагом. До тех пор пока они не двинутся отсюда, им ничто не грозит. Правда, немцы выбили амбразуру в стене.
Кос спрыгнул, приземлившись около Магнето.
– Долго оставаться здесь нельзя, а через улицу начнешь пробираться
– каждый второй погибнет, – бросил подхорунжий.
Не отвечая, Кос отполз в сторону и склонился над раненым. Перевязка была закончена. Янек вытер ему мокрое от пота лицо куском пакли, вынутой из кармана.
– Носилки готовы, – сказал Шавелло.
– Кос, – с трудом произнес Стасько. – Держи, пригодится. – Он протянул ему небольшую книжечку. – В этом доме, в библиотеке, раздобыл.
Янек молча сунул томик за пазуху и положил ладонь на горячий лоб Стасько.
…Густлик стоял навытяжку перед полковником. За ним, у переднего люка «Рыжего», стояли Саакашвили, Черешняк, Маруся и рядом с ней Шарик.
– Гражданин полковник, разрешите доложить. Задание было выполнено, дом захвачен. Но потом из подвалов полезли немцы и наших оттеснили наверх.
Полковник поднял голову, посмотрел на охваченные пламенем верхние этажи и крышу здания.
– Вам нужно двух человек в экипаж.
– Не надо.
– В чудеса верите?
– Нет. В товарищей.
– Дам на время.
– Не надо. Экипаж полный.
– С собакой?
– Она у нас тоже солдат. У нее и продаттестат есть…
С противоположной стороны улицы из-за развалин раздались необычные автоматные очереди: та-та-та, та-та. Густлик вслушивался, и лицо его расплывалось в улыбке: тире – точка – тире, потом три тире, три точки.
– Это Кос, – радостным шепотом сообщил он экипажу.
– Что такое? – спросил полковник.
– Наш командир, – выскочил из строя Саакашвили.
– Командир, – объяснил Елень, – помощи требует.
Забыв о командире полка, он вскочил на броню, залез на башню и крикнул, как через мегафон:
– Пехота… по моей команде, огонь!
Силезец исчез в танке, загрохотала танковая пушка. И вдруг весь участок фронта утонул в шквальном огне из всех видов оружия. Не смолкая, застрочили автоматы и пулеметы. Филином ухнул разбуженный миномет и выплюнул высоко вверх смертоносный снаряд. Ударила стоявшая неподалеку пушка.
