Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
На ближайшей развилке они свернули влево и остановились у заправочной станции на окраине небольшого городка. Сотни две домишек под красной черепицей дремали внизу на пологих склонах холмов, окружавших небольшое озеро. Отсюда они казались игрушечными, как на макете, сделанном старательным учеником.
Белые флаги – простыни, полотенца, – привязанные к жердям, прутьям, развевались на всех домах, свисали из окон. На пустынных, словно вымерших улицах легкий ветер покачивал эти знаки капитуляции.
Несмотря на тишину и отсутствие на улицах людей, два разведчика с автоматами стояли по обе стороны от станции.
– Бензин, масло, нефть – все, что хочешь, – снимая шапку, сказал Магнето спрыгнувшему с брони Косу. – Электричества нет, но ручные насосы работают.
– Вихура, – приказал Янек, приглаживая ладонью волосы, растрепанные только что снятым шлемофоном, – наполняй основной и запасные баки, чтобы на весь Берлин хватило…
Густлик и Саакашвили тоже спрыгнули на землю и стояли теперь рядом с танком, не зная, что делать.
– Пойдем осмотрим город, – предложил Лажевский Косу.
– Пива бы выпить… Ладно. Капрал Вихура, остаетесь за старшего, – приказал Янек.
– Слушаюсь. – Шофер по-военному вытянулся и, подождав, пока Лажевский и Янек отойдут на несколько шагов, заметил: – А еще друг называется. Дает он вам прикурить.
– Не твоя забота. Сами разберемся, – проворчал Густлик и потянул за собой Григория в сторону площадки для мытья машин; там он стянул с себя гимнастерку и рубашку и начал отворачивать кран.
– Что делать будем, чтобы опять было хорошо? – спросил Григорий.
– Сперва водички на башку, – решил Елень, подставляя голову под холодную струю.
Вихура поглядывал на друзей, придерживая конец шланга у горловины бензобака; Томаш старательно перекачивал горючее в баки, а Гонората смотрела то на одного, то на другого и наконец спросила:
– Может, мне за пана Густлика у командира прощения попросить?
– Вы, панна Гонората, о себе заботьтесь, из-за вас да из-за этого черного кота все и началось, – ответил капрал.
– Он меня отослать хотел.
– Ну и правильно, – подтвердил Томаш.
– Но почему же к немцу, да еще к ефрейтору, когда я у генерала служила!
– Среди ефрейторов больше хороших людей, – объяснил Черешняк. – Я этого Кугеля знаю. Он ради плютонового Еленя все сделает и зла вам, панна Гонората, не причинит.
Девушка задумалась. Командир танка говорил ей то же самое. Вон они с подхорунжим идут по пустынной, медленно сбегающей вниз улице. И собака с ними – мчится впереди.
Гонората, в яркой цветастой юбке, была видна снизу с улицы. А над крышами домов вырисовывалась на фоне неба заправочная станция; рядом с ней танк – могучий, красивый – выставил вперед ствол, словно гусар копье.
Ветер перекатывал по улице сорванный где-то плакат, на миг прижал его к остову сгоревшего автомобиля. Огромные черные буквы, словно эхо, повторяли вопли фашистских демонстраций: «Единый рейх, один фюрер». Порыв ветра сильнее рванул белые флаги, громче взвыл в пустых проемах окон и дверей.
Казалось, что из-за занавесок, из глубины темных комнат, пристально смотрят чьи-то глаза. Лажевский пнул жестяную консервную банку, чтобы хоть чем-нибудь нарушить гнетущую тишину. Шарик расценил это как приглашение к игре и погнал банку за угол дома. Кос и Лажевский рассмеялись и побежали за ним. Собака покатила банку лапами, Янек остановил ее, как футбольный мяч, и послал вперед Лажевскому. Один в комбинезоне, другой в маскхалате, надетом поверх обмундирования, оба с непокрытой головой, с взъерошенными от ветра волосами, они играли в футбол. Если бы за их спинами торчали не автоматы, а висели школьные ранцы, они бы вполне сошли за мальчишек, только что выбежавших из школы.
Вдруг дверь одного дома хлопнула. Что это, ветер или человек?
Они продолжали играть, обводя Шарика и все дальше продвигаясь по улице. Но после одного паса подхорунжий, вместо того чтобы отбить банку, остановился у витрины и позвал Янека. За окном, пробитым несколькими пулями, стояли пирамиды одинаковых стеклянных банок с надписью «Искусственный мед». Посередине, между горками искусственного меда и четырьмя большими пчелами, очень похожими на гитлеровских орлов со свастикой, висела огромная олеография, изображающая выступающего Гитлера с широко открытым ртом, вытаращенными глазами и вскинутой вверх рукой.
– Видел гада? Видно, наши быстро в город ворвались, лавочник снять не успел. – Магнето потянулся к кобуре.
– Не стоит, – удержал его Кос. – Зачем дырявить бумагу? Пива бы выпить.
Лажевский внимательно осмотрелся. Напротив стоял открытый настежь магазин с велосипедами, но на поперечной вымощенной булыжником улице, слегка поднимающейся вверх, находилось как раз то, что они искали.
– Наверное, там.
– Проверим.
«Пивная» – было написано на вывеске золотыми буквами. Вниз вели две ступеньки, за которыми была тяжелая дверь с медной ручкой, отполированной за многие годы тысячами рук. Зазвенел колокольчик, когда они толкнули дверь и вошли.
Стены пивной были темные, над коричневыми столами из толстых досок и тяжелыми табуретами нависали готические своды. Сразу после яркого солнечного света пивная показалась вошедшим мрачной, но тут же они увидели на стойке горящую свечу. За прилавком стояла толстая, обрюзгшая женщина в мужском пиджаке. В глубине зала над недопитыми кружками молча сидели несколько посетителей, которые даже головы не повернули в сторону вошедших. Кос и Лажевский сели в углу у двери, спиной к стене, так, чтобы видеть весь зал.
Подошла девушка в фартуке и в короткой, едва доходящей до колен юбке.
– Две кружки и воды, – заказал Кос.
– Сейчас, – вежливо ответила официантка.
Стуча ботинками на толстой деревянной подошве, она подошла к стойке, налила и принесла пиво и воду.
Янек поставил миску с водой на пол, Шарик начал лакать, не спуская глаз с немцев – он чуял чужой запах. Янек и Даниель пили молча, наслаждаясь холодным, с горчинкой пивом. От стойки долетало легкое позвякивание стекла о металл, а со стороны столиков слышался приглушенный разговор.
– Еще… еще две кружки, – сказал Лажевский.
Официантка принесла пиво, с опаской поглядывая на собаку, собрала пустые кружки и вытерла стол. Кос протянул ей два оккупационных банкнота. Подхорунжий поднял свою кружку и, посмотрев на свет, заметил:
– Скажи ей, чтобы наливала как следует. Половина – пены.
Девушка широко открыла глаза и, подбежав к стойке, шепотом, который был слышен во всем зале, сообщила своей хозяйке:
– Там поляки.
Седой, наверное самый старший из немцев, тут же поднялся и, отчетливо выговаривая слова, заявил:
– Город уже капитулировал.
– Оружие? – спросил Кос.
– У нас нет…
– Проверь, нет ли у них оружия, – приказал Кос Шарику.
Собака, обнюхивая воздух, начала обходить зал. Наступила гнетущая тишина. Все остолбенели. У последнего столика в самом углу овчарка остановилась и угрожающе зарычала. Янек и Даниель мгновенно поднялись со своих мест и перекинули на грудь автоматы. Кос подошел на несколько шагов и повторил:
– Твое оружие.
Высокий мужчина приподнял полу пиджака, вынул из-за пояса пистолет и, держа его за ствол, протянул Косу. Тот забрал оружие.
– Это чужой, – объяснил седой.
– Дай ему в зубы, – посоветовал Лажевский. – Чтобы в следующий раз умнее был.
– Идем, – не отвечая на предложение, сказал Янек.
– Не допьешь? – удивился Магнето, протягивая ему кружку с пивом.
– Нет. Наши уже, наверное, заправились.
Янек придержал двери, чтобы пропустить подхорунжего, который в правой руке нес автомат, а в левой полную кружку пива. Кос отпустил дверь, она с треском захлопнулась. Шарик несколько раз оглянулся назад.
Кос и Лажевский возвращались задумчивые.
– Черт бы их побрал! – сказал вдруг Кос, останавливаясь. – Помнишь, что ты говорил в лагере?
– Передушить их всех, пока не поздно? Глупо.
– А тот, в углу, пистолет прятал. Кому предназначались эти пули?
– Говорил тебе: дай ему в зубы.
Из-за угла, из того самого переулка, где они недавно играли в футбол консервной банкой, выкатился черный кружок и покатился по асфальту улицы. Ударившись о бровку тротуара, он разбился на мелкие части. За ним катились другие. Шарик тявкнул, побежал и, подпрыгивая, пытался хватать кружки зубами – второй, третий, четвертый.
Кос, свернув в переулок, увидел Саакашвили и Еленя, сидящих в дверях магазина патефонов. Рядом с ними на пороге лежали две высокие стопки грампластинок. Они брали их по одной, аккуратно вынимали из конвертов и движением искусных игроков в кегли пускали вниз по асфальту. Танкисты были так увлечены этим занятием, что только в последнюю минуту заметили подходящего командира.
– Зачем бьете?
– Да здесь одни марши, – объяснил застигнутый врасплох Густлик. – А они теперь ни к чему.
