Павел Ефремов - Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания
До пяти часов мы просидели у доктора, изредка выползая в курилку вдохнуть никотина. Без десяти пять я поднял трубку телефона и осведомился у старпома о нашей договоренности. Тот ее подтвердил. Тогда я, как воспитанный и тактичный военнослужащий, позвонил еще и механику, обрисовав ситуацию и ему. Командиру БЧ-5 все прикомандированные были до фонаря, а узнав, что меня ко всему прочему отпускает сам старпом, мех дал добро идти куда угодно, лишь бы подальше. На что я согласился без колебаний и приступил к выполнению.
Спустился в каюту. Обулся, обмотался шарфом, влез в шинель, надвинул шапку. Приведя себя в боевое состояние, схватил портфель и снова поднялся на верхнюю палубу к доктору, попрощаться с мужиками. Серега, увидев меня в походном одеянии, настаивал принять на посошок.
— Старик, погода-то на дворе аховая. Недобрая шутка природы. Давайка грамм пятьдесят на дорожку.
И начал разбавлять, не дожидаясь моего согласия. Насчет погоды я был с ним полностью согласен. Наш Гаджиево, хоть и заполярный городишко, но сильными морозами не славился. Видно, сказывались теплые течения. Ниже минус двадцати редко когда бывало. А тут в самом начале февраля ударили морозы, да такие, что запарил залив и стала замерзать морская вода у берега. Градусов двадцать семь на улице было точно. Пока я размышлял, Серега сделал свое дело и сунул мне в руку стакан. «Ну что ж, жена женой, а холод холодом», — решил я и опрокинул содержимое в рот. Внутренности обожгло, как напалмом. Весельчак доктор не разбавил мою порцию, и теперь вместе с Антохой корчился от смеха, наблюдая мои судорожные попытки вдохнуть воздух. Наконец, продышавшись и опорожнив пару кружек воды, я беззлобно обматерил веселящихся обормотов, попрощался и двинулся по направлению на выход, к центральному посту. Корабль был словно вымершим. До меня ровным счетом никому не было дела. Пройдя через пятый и четвертый отсеки, я вдруг ощутил, что спирт здорово ударил по организму. Стало жарко, и в голове зашумело. Поэтому, выйдя наверх, я остановился на мостике и не спеша выкурил сигарету, не обращая внимания на мороз. Откуда мне было знать, что если бы не этот спирт. Словом, перекурив, я стал спускаться с мостика вниз.
Для несведущих людей поясню. Чтобы выйти на борт из ограждения рубки, необходимо миновать тяжелую металлическую переборку, которую в море задраивают кремальерами, а в базе закрепляют в открытом виде специальной защелкой. Именно закрепляют, потому что любой выходящий из корабля берется за скобу на этой переборке и удерживает свое тело, протискиваясь наружу. Вот так и я, выползая на свет божий, перехватил скобу одной рукой и вдруг понял, что переборка не закреплена. В одну секунду тяжеленная дверь, под весом моего тела описав дугу, отделилась от ограждения рубки, заодно впечатав одной из рукояток кремальер точнехонько мне между глаз. От силы удара и боли рука разжалась, портфель из другой руки полетел назад в ограждение рубки, а я сам, перекувыркнувшись, распластался на покатом борту своего корабля и начал медленно сползать в воду. Мои нечеловеческие попытки зацепиться за прорезиненный борт ничего не дали, и я как был — в шапке, шинели и перчатках, а проще, в форме одежды номер пять, погрузился в студеные воды губы Сайда Кольского залива. К несчастью, на пирсе стоял только наш корабль, да и тот правым бортом к пирсу. А выход из ограждения рубки — на левом. Так что, принимая во внимание еще и парение залива, увидеть со стороны меня никто не мог. Единственная призрачная надежда оставалась на верхнего вахтенного, бродящего по пирсу. Но чтобы он услышал мой голос, надо было как минимум выгрести к носу корабля.
Вода оказалась не холодной, а обожгла словно кипяток. На миг я погрузился с головой. Мама родная, ощущения — словами не передать! Тело мгновенно словно сжала неимоверная сила и сразу же отпустила, оставив после себя ощущение медленно подступающего паралича. Не поверите, но перед глазами, как в детском калейдоскопе, промелькнула вся предыдущая жизнь, от пеленок до последних дней. Я никогда не думал, что такое вообще возможно. Это необъяснимо, и наверное, наш мозг реагирует на опасность независимо от наших желаний и мыслей. Стало ясно, что очень хочется жить. Долго и счастливо. Или бедно и плохо. Но жить! До веревочного трапа в носу было метров пятнадцать, и я, стряхнув подступающую слабость, оттолкнулся изо всех сил и поплыл. Брассом! Как есть, не снимая перчаток и не скидывая тяжеленную шинель. Не знаю, за какое время я преодолел эти злополучные метры, но они отняли у меня остатки сил, которых хватило только на то, чтобы закинуть одну ногу на ступень трапа и намертво в него вцепиться. Ног и рук я уже в принципе не чувствовал, хотя они меня еще слушались. Сил выползти наверх уже не было. Как можно крепче ухватившись за веревки, я напряг до предела голосовые связки и принялся кричать.
— Верхний! Верхний! Поднимись на борт в нос! Верхний. Я за бортом!
Как оказалось потом, верхний вахтенный, укутанный по нос в тулуп, бродил в районе кормы корабля, и при всем желании услышать меня не мог. А я продолжал надрывать глотку, зовя на помощь. Долго ли, коротко ли, но постепенно вахтенный перемещался в нос, когда вдруг до него непонятно откуда донесся голос. Еще минут пять верхний не мог понять, откуда кричат. На мостике никого нет, на пирсе, кроме него, — тоже. В итоге, когда у матроса хватило ума взойти на борт, его глазам предстал скорчившийся и полупогруженный в воду каплей, еле висящий на трапе с другого борта. На мгновенье вахтенный остолбенел, а затем, рванув к «Каштану», заголосил в центральный пост:
— Центральный!!! Аварийная тревога! Человек за бортом!
И не дожидаясь ответа, бросился ко мне и протянул приклад автомата.
— Хватайте, тащ! Хватайте!
Но сил на такой геройский поступок у меня уже не было. Только и смог, что прошепелявить:
— Не могу, зови кого-нибудь еще.
В «Каштане» зазвенел сигнал тревоги, и спустя несколько секунд из рубки уже выпрыгнули двое мичманов в одном только РБ, даже без ватников.
— Ох, ни х… себе! Борисыч, как тебя угораздило-то?..
Рассказывать историю моего падения в этот момент мне как-то не очень хотелось, и я ответил коротко и просто:
— Брось п…ь, вытаскивайте вместе с трапом. Сам не смогу.
Ребята дружно схватились и вытащили меня наверх. К моему несказанному восторгу, я умудрился сам встать и даже сделать пару шагов.
— Борисыч, давай вниз! К доктору! Сам сможешь?
Обнадеженный тем, что ноги меня слушаются, я кивнул:
— Да!
И со всей возможной скоростью почапал в надстройку к верхнему рубочному люку, оставляя за собой след, как за тротуаромоечной машиной. Трап вниз к центральному посту я тоже преодолел сам, обильно орошая все вокруг выливающейся из одежды водой. У входа в центральный пост меня уже ждали старпом и веселенький доктор Серега.
— Паша? Ты как? Что надо?
Терентьич очень волновался, да оно и понятно, стоило сказать, что он меня отпускал, и приличная свеча в общеизвестное отверстие молодому старпому была обеспечена.
— Тереньтич, все нормально, ты ни при чем. Холодно.
— Паша, быстро в амбулаторию! Сережа, забеги ко мне, возьми поллитра шила, разотрите его!
Меня и вправду начало трясти от жгучего холода во всем теле.
— Терентьич, пол-литра на тело и пол-литра вовнутрь!
В медблоке Антоха вместе с мичманом-химиком, внештатным санитаром, быстро разложили стол, раздели меня догола и уложили. Примчался Серега, потрясая двумя бутылками спирта. Одну кинул химику.
— Лей и растирай. Все тело! Я сейчас помогу.
Повернулся к Антохе.
— Саша, стакан!
Налил почти до краев и протянул мне.
— Пей! И не выкаблучивайся! До дна!
Как я понял, возражения по размеру дозы не принимались. Взял и выпил. Разом. За один вдох. И не поперхнулся. Серега и санитар с бешеной скоростью терли мои ноги и тело. Стало очень больно. До такой степени, что хотелось выть. Наверное, на моем лице это отчетливо наблюдалось, и Серега повернулся к Антохе.
— Сашка, плесни еще один стаканчик этому моржу. И пускай пьет до дна! Дадим Борисычу наркоз.
После второй порции я мало что помню. Только какую-то суету вокруг и горящее огнем собственное тело. Потом я как-то быстро провалился в небытие.
Проснулся я от стука собственных зубов. Я лежал абсолютно голый в изоляторе амбулатории, под одной лишь простыней. Одежды рядом не было. Сначала никак не мог понять, как сюда попал в таком виде, а потом вдруг разом вспомнил все происшедшее. Нашел одеяло, закутался поплотнее, немного согрелся. На часах было 21.30. Спал я не менее трех часов. На удивление, прекрасно себя чувствовал. Только замерз, как цуцик. И еще мочевой пузырь настойчиво требовал осушения. Потом пришли доктор, старпом и Антоха и со смехом рассказали, как я в обнаженном виде порывался уйти домой и никак не хотел ложиться в постель. Старпом был доволен больше всех. Командир, здраво рассудив, что такое ЧП, как выпадание за борт прикомандированного офицера во время учений, его экипаж не украсит, повелел сей инцидент в вахтенный журнал не заносить. Тем более доктор заверил его, что ощутимого ущерба моему организму от купания не нанесено после проведенных им лично медицинских мероприятий. Что правда, то правда, я не подхватил даже насморка. Отделался лишь разбитой переносицей и полностью испорченной формой. После такого пребывания в морской воде мои саламандровские сапоги разлезлись по швам, шинель и вся остальная одежда так пропитались солью, что она выступала даже после двух или трех стирок, в общем, полностью пришла в негодность.
