Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
В выпущенном в конце 1924 г. Военном министерством Японии справочнике «Сухопутные войска империи и ведущих стран мира» говорилось о начатом с 1923 г. переводе ряда советских стрелковых дивизий на территориальный принцип комплектования, который соответствовал изначально заявленной доктрине «милиционной армии» и во многом обуславливался нехваткой бюджетных средств. По данным японской разведки, к концу 1924 г. территориальными в Красной армии были 27 из 58 стрелковых дивизий (в действительности 28) штатной численностью 1469 человек постоянного и 2667 человек переменного состава, а мобилизационные возможности СССР оценивались в 3 млн человек, однако развёртывание войск в начале войны лимитировала нехватка вооружения и боеприпасов[155].
Промежуточные итоги военной реформы подвёл доклад Разведуправления от 31 марта 1925 г. «Нынешнее положение дел в иностранных государствах». Японские специалисты считали, что советские Вооружённые силы планово переходили от разномастной организационно-штатной структуры военного времени к единой конфигурации мирного периода, но полагали, что реорганизация армии затянулась. Основной акцент, по мнению японской разведки, советское командование сделало на оснащение войск современными образцами вооружения, в особенности боевой авиацией и химическим оружием, усиление боевого потенциала стрелковых и кавалерийских соединений за счёт сокращения вспомогательных и тыловых частей, реорганизацию центральных органов военного управления путём оптимизации и уменьшения численности их аппарата, улучшение денежного довольствия военнослужащих. По оценке 2-го управления, на начало 1925 г. Красная армия насчитывала 562 000 человек в сухопутных войсках, 21 стрелковый корпус, 35 стрелковых, 27 территориальных, 13 кавалерийских дивизий, 6 отдельных кавалерийских бригад, 15 танковых эскадр, 12 авиаэскадрилий и 34 авиационных отряда разведчиков, истребителей и бомбардировщиков и 14 отрядов гидропланов (928 боевых самолётов), из которых 2 стрелковых корпуса, 3 стрелковые дивизии, 2 кавалерийские бригады и 4 авиационные эскадрильи дислоцировались на Дальнем Востоке и в Забайкалье[156].
С одной стороны, указанные выводы отчасти соответствовали реальному положению дел. Как отмечал 16 января 1925 г. в совершенно секретном докладе «О состоянии РККА и Флота и мерах по усилению их мобилизационной готовности» заместитель председателя Реввоенсовета СССР М.В. Фрунзе, численность сухопутных войск составляла 562 000 человек, а относительно боеспособными соединениями Красной армии являлись 62 кадровых и территориальных стрелковые дивизии. Фрунзе проинформировал советское руководство о сокращении командного состава и повышении денежного довольствия военнослужащих, подчеркивая необходимость «затратить ряд лет на установление внутри страны более или менее удовлетворительного производства моторов [для ВВС]» и ассигновать 2 627 000 рублей «на изготовление 250 000 химических боеприпасов и 20 000 противогазов»[157].
С другой стороны, японская военная разведка вновь стала жертвой дезинформации, подготовленной для её европейских партнёров соответствующим отделением Разведуправления Штаба РККА. Располагая копиями сводок Генштабов Франции, Польши, Эстонии, Латвии и имея возможность снабжать указанные органы через контрразведывательный отдел ОГПУ в рамках оперативных игр «Трест», «Синдикат-2» и прочих выгодными для СССР сведениями, отделение систематически завышало численность, вооружение и боеспособность Красной армии на 50–60 %. Как отмечал 21 января 1925 г. в совершенно секретном докладе М.В. Фрунзе начальник Разведуправления Я.К. Берзин, в реальности советские Вооружённые силы располагали 15 стрелковыми корпусами, 36 стрелковыми, 26 территориальными, 10 кавалерийскими дивизиями, 9 отдельными кавалерийскими бригадами, 7 авиаэскадрильями и 20 авиационными отрядами разведчиков и истребителей и 6 отрядами гидропланов (403 боевых самолёта). Берзин предлагал прекратить доведение до разведывательных органов соседних стран «раздутой» дезинформации, обосновывая это тем, что «исходя из преувеличенных данных, противники ставили своей задачей срочное усиление своих армий и увеличение мобзапаса»[158].
В целом японская военная разведка в докладе от 31 марта не увидела угрозу интересам империи на Дальнем Востоке со стороны СССР, поскольку при подписании 20 января 1925 г. Пекинской конвенции о возобновлении дипломатических отношений Москва выразила сожаление о так называемом «николаевском инциденте», признала правопреемственность в соблюдении условий Портсмутского мирного договора 1905 г. и гарантировала Японии права на добычу угля и нефти на Северном Сахалине[159].
Необходимо отметить, что данный обзор Генштаба стал первым комплексным исследованием положения дел в СССР после окончания Гражданской войны. Японские аналитики, в частности, отмечали: «Обрисовывая в общих чертах ситуацию в СССР по прошествии 7 лет после революции, можно констатировать, что вычищены все контрреволюционные силы, в Советский Союз вошли все республики Средней Азии, а проживающие в стране национальности, все до единой, сплотились и объединились. Запланированные реформа Советов и чистка партийных рядов призваны укрепить основы государства.
Во внешней политике Советский Союз, после признания Великобританией и Францией, постепенно налаживает дружеские и торговые отношения со всеми другими странами. Уже заключён договор с Китаем, по которому СССР завладел правами на управление КВЖД. Восстановив отношения с Японией, Советский Союз вернул себе Северный Сахалин, а насадив своё влияние во Внешней Монголии, фактически создал там государство по собственному образцу. Сегодня Россия полностью восстановилась в границах бывшей Российской империи за исключением Прибалтики и Бессарабии.
[…] В финансово-экономической сфере Советский Союз, хотя в прошлом году повторно пережил голод в южных районах страны, сумел практически без посторонней помощи самостоятельно удовлетворить свои потребности в продовольствии. Испытывая значительные трудности, советское правительство надеется с помощью новой экономической политики восстановить государственный потенциал, [хотя] бюджет страны на сегодняшний день составляет только треть довоенного»[160].
Впрочем, обзор носил достаточно сбалансированный характер: наряду с несомненными успехами Советского государства во внутренней и внешней политике, специалисты 2-го управления отмечали целый комплекс ещё нерешённых Советским Союзом проблем, в том числе внутрипартийную борьбу группировок Сталина и Троцкого, спровоцированное голодом нормирование продуктов питания в отдельных районах страны, притеснение предпринимателей, рост цен на товары народного потребления из-за застоя промышленности, вызванное этими факторами недовольство среди населения и имевшие место антисоветские выступления летом 1924 г. на Кавказе и в Туркестане[161].
Резюмируя всё вышеизложенное, следует признать, что после вывода японских войск с Дальнего Востока осенью 1922 г. Токио взял курс на нормализацию отношений с Советским Союзом. Установка на избегание войны с СССР и подготовку к возможному столкновению с США была закреплена в 1923 г. в базовом «Курсе национальной обороны империи». В связи с этим органы военной разведки Японии действововали против нашей страны ограниченно с позиций военных миссий в Маньчжурии и зарубежных разведаппаратов Генштаба в Берлине, Риге, Стамбуле и Варшаве. Основной поток сведений о советском военном потенциале шёл в Токио из Генеральных штабов Польши, Латвии, Эстонии, Германии, Франции и содержал большой процент фальсифицированных советскими спецорганами завышенных данных, что, по мнению Москвы, должно было удержать эти страны от нападения на СССР. Японские военные миссии в Маньчжурии подвергались систематическому сокращению
