Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Так, в 85-страничной разведывательной сводке штаба Корейской армии от 10 мая 1924 г. нашёл отражение целый комплекс вопросов, имевших принципиальное для японского Кабинета министров значение на переговорах с Караханом: политика советского правительства в отношении Японии, система органов власти в Приморской губернии, состояние финансов, экономики и транспорта региона, продовольственное снабжение и идеологические настроения населения, обстановка в корейской диаспоре, деятельность корейских революционных организаций и белопартизанских отрядов. Кроме того, армейская разведка достаточно точно установила численность, дислокацию и уровень боеготовности 1-й Забайкальской, 2-й Приамурской стрелковых дивизий, отдельной Дальневосточной кавалерийской бригады и частей ОГПУ[142].
В то же время непроверенная информация армейских разведывательных органов нередко способствовала нагнетанию алармистских настроений в военно-политическом руководстве Японии, особенно в той его части, которая опасалась усиления Красной армии на Дальнем Востоке и советской экспансии в Китай: так, в марте 1924 г. штаб Квантунской армии отправил в Токио доклад харбинской миссии о наращивании Советским Союзом военных приготовлений в Приморье против Японии, подкреплённый агентурными сведениями о переброске из Читы на восток трёх бронепоездов, досрочном призыве новобранцев во Владивостоке и усиленной пропаганде среди населения о возможном японском вторжении[143].
Вся поступавшая в Токио информация от армий, военных атташе, МИД, МВД, МГШ, разведок Польши, Германии, Франции, Латвии и Эстонии сопоставлялась и тщательно анализировалась. На её основе в 1922–1923 гг. Разведуправление выпустило серию обзоров о состоянии армии, промышленности, транспорта, сельского хозяйства, связи, образования в СССР, причём большая их часть была подготовлена по материалам советской печати[144].
В обзоре № 17 «Краткое описание Рабоче-крестьянской Красной армии (на начало марта 1923 г.)» от 2 апреля 1923 г. были сведены материалы польской, эстонской и латвийской военных разведок. Обзор раскрывал организацию центральных органов военного управления и командований военных округов, детализировал организационно-штатную структуру стрелковых, кавалерийских корпусов, стрелковых, пограничных, кавалерийских дивизий, отдельных кавалерийских бригад, танковых, механизированных, артиллерийских и авиационных частей, описывал систему комплектования, военного обучения, боевой подготовки и материального обеспечения личного состава, характеризовал проводимое военно-политическим руководством СССР реформирование Красной армии. Как отмечалось в обзоре, Советский Союз имел в Вооружённых силах 600 000 человек и планировал сократить их ещё на 50 000, при этом в состав армии входили 10 стрелковых, 1 кавалерийский корпуса, 48 стрелковых, 9 кавалерийских, 7 пограничных дивизий ГПУ, 10 отдельных кавалерийских бригад, оснащённых по состоянию на 1 сентября 1922 г. 1 880 000 винтовками, 14 550 станковыми пулемётами, 2740 орудиями калибра 75-мм и выше, 353 боевыми самолётами нового и 108 старого типов. Составители обзора отмечали, что советское руководство прилагало усилия к сокращению численности и унификации организационно-штатной структуры армии, уделяя особое внимание развитию авиации, доведению количества стрелковых корпусов до 17, и приходили к выводу, что, «хотя боеспособность Красной армии в настоящее время ограничена количеством имеющейся военной техники, однако благодаря поставкам недостающего вооружения в будущем она вновь возрастёт»[145].
Необходимо, однако, отметить, что большая часть из представленных в обзоре данных являлась дезинформацией советских спецслужб, поскольку на рубеже 1922–1923 гг. при ГПУ было создано Дезинформационное бюро в составе сотрудников органов госбезопасности, Разведупра и НКИД, отвечавшее за «составление и техническое изготовление целого ряда ложных сведений и документов, дающих неправильное представление противникам о внутреннем положении России, об организации и состоянии Красной армии, о политической работе, руководящих партийных и советских органах, о работе НКИД»[146].
30 ноября 1924 г. начальник КРО ОГПУ А.Х. Артузов докладывал своему руководству о деятельности бюро: «Нам удалось поставить свою работу так, что в настоящее время главные штабы иностранных государств […] снабжаются на 95 % материалом, который разрабатывается КРО ОГПУ совместно с военным ведомством по указанию Наркомвоенмора и НКИД. Таким образом, иностранные штабы имеют о Красной армии, её численности те сведения, которые желательны нам. […] Кроме того, целый ряд иностранных разведок, как польской, эстонской и отчасти (работа только начинается) финской, находится всецело в наших руках и действует по нашим указаниям»[147].
Действительно, на 1 октября 1922 г. Красная армия имела на вооружении 775 445 винтовок, 12 344 станковых пулемёта, 2102 орудия и 348 боевых самолётов[148]. В её состав на 1 марта 1923 г. входили 17 стрелковых, 2 конных корпуса, 48 стрелковых, 10 кавалерийских дивизий, 9 пограничных округов ГПУ, 9 отдельных кавалерийских бригад. Доведение контрразведкой до иностранных спецслужб завышенных данных целиком соответствовало требованиям председателя Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкого «в дез[информационных] материалах рисовать численность, состояние и боеспособность Красной армии процентов на 50–60 лучше действительного положения»[149].
В следующем году Разведуправление выпустило новую серию обзоров, посвящённых состоянию советской авиационной промышленности, Рабоче-крестьянского Красного флота, экономической и религиозной обстановке в нашей стране и деятельности организаций кавказских сепаратистов[150]. В отношении последних составители доклада отмечали, что лидеры эмиграции в Стамбуле связывали свои надежды на успех в борьбе против советской власти с иностранной интервенцией и высказывались за получение помощи от Японии, памятуя о тайном финансировании кавказских организаций во время Русско-японской войны послом в Великобритании Хаяси Тадаси[151].
Столь же внимательно Генеральный штаб наблюдал и за антисоветским движением на Дальнем Востоке и в Забайкалье. В феврале 1924 г., после серии крупных крестьянских мятежей, 2-е управление подготовило справку «Об антиправительственном движении на российском Дальнем Востоке», которая свидетельствовала об отслеживании японской военной разведкой ситуации в повстанческом и партизанском движении на советском Дальнем Востоке и в Забайкалье без оказания ему какой-либо поддержки[152].
Так, в первом разделе справки аналитики Генштаба отмечали, что волнения в Приамурье спровоцировали действия местных Советов, которые, разделив изначально выплаты налогов для населения на части в январе и мае, с середины января вернулись к принудительному взиманию всей суммы, что вызвало бунт разорённых неурожаем 1923 г. крестьян Николаевской, Тамбовской и Константиновской волостей Благовещенского уезда. В справке подчёркивалось, что крестьянские представители обратились за помощью к находившейся в Хэйхэ казачьей организации Е.Г. Сычёва, и 15 января есаул В.Н. Маньков переправился на советскую территорию для военного руководства восставшими[153].
Другие разделы доклада, составленные на основе разведывательных сводок Квантунской и Корейской армий, содержали сведения об антисоветских выступлениях в никольск-уссурийском, владивостокском, хабаровском, читинском гарнизонах и действиях белопартизанских отрядов в районе Сретенска, Спасска-Дальнего и Гродеково. В каждом случае детально анализировались причины мятежа, соотношение сил и тактика действий противоборствующих сторон[154].
Начавшаяся в 1923 г. военная реформа Красной армии вызвала повышенное внимание у японской разведки,
