Владимир Королёв - Босфорская война
На самом деле казачьей флотилией и походным войском руководили собственные начальники. Это проскальзывает во многих местах и сквозь тексты Р. Леваковича и В. Катуальди. Приведем несколько примеров. Флотилия направилась к Трабзону по решению казаков и приказу, «который по команде султана (Яхьи. — В.К.) отдал казачий генерал». Яхья предоставил «генералу с некоторыми избранными» разделить между казаками трабзонскую добычу. Получив от греческих торговцев сведения об обороне Кафы, «царевич» тут же «перевел… казачьему генералу все, что греки говорили по-гречески». Яхья выступил «со 130 парусами вместе с казачьим генералом» и т.д. Этому не раз упоминаемому «генералу» (гетману), полковникам и есаулам и принадлежало действительное командование.
Не совсем самостоятельную роль Яхьи среди казачества и возможность выдвижения на место «царевича» другой фигуры, пусть и не столь «легитимной», как первая, подчеркивает предложение, которое сделал претендент уже во время экспедиции: в случае моей гибели, «чтобы не осталось незавершенным это дело, если у вас не будет вождя», изберите на мое место македонца Марко Пилато[332], «вашего храброго капитана и моего верного слугу», который «имеет опыт с моими корреспондентами».
Приведя мнение П.А. Кулиша о том, что на морской поход 1625 г. запорожцы возлагали все свои надежды, С. Рудницкий выражает большое сомнение в этом и пишет: «Какой был мотив сего похода, трудно сказать, кажется, не следует ему придавать какого-нибудь большого значения при всех его больших размерах… Было это обычное грабительское нападение, каких было перед тем и потом очень много». Разумеется, ни о каких «всех надеждах», будто бы связывавшихся казаками с данным походом, говорить не приходится, однако и приуменьшать его значение в духе цитированного автора, на наш взгляд, также не стоит. Это все-таки был необычный поход и, может быть, не только из-за Яхьи (хотя не каждый раз вместе с казаками к берегам Турции ходил претендент на стамбульский престол), но и из-за очень значительного состава действовавшей флотилии, которая объединила запорожские и донские суда.
На допросе в Мценске Яхье были заданы вопросы: «… как он в Запорогех был, и он с донскими казаками ссылался ли или у них и на Дону в юртех был, или они к нему в Запороги приезжали, и хто приезжал, и договор с ними у нево какой бывал ли, и на чом договорились?»
Яхья отвечал: «На Дону он не бывал, а кои донские и запорожские казаки ходили морем на турсково (царя. — В.К.) города, запорожских сто шездесят полкок (челнов. — В.К), а донских шездесят или семдесят чолнов, и как те донские казаки после тово были в Запорогех триста человек, и те донские казаки с ним виделися и говорили ему: будет запорожские казаки с ним пойдут на турсково, и они, донские казаки, пойдут с ним все. А атаман в те поры у них был, Алексеем зовут, молодец добр, а чей словет, тово не помнит. И слово свое ему на том дали, и по рукам с ним били».
П.А. Кулиш считает, что Алексей выражал взгляды всего донского казачества, и пишет, что «таким образом три вольницы, ливонская (лисовчиков? — В.К.), запорожская и донская, готовы были возобновить с Турцией войну». Согласно Р. Леваковичу, дело не ограничилось случайными переговорами — запорожцы специально «послали своих послов к казакам Танаиса, прося, чтобы те весной прибыли со 160 лодками и объединились с ними ради православного принца, который борется за свободу христиан, их братьев, находящихся под турецким игом». В. Катуальди говорит, что этих посланцев было двое. Реакция донцов, как видно из последовавших действий, оказалась положительной.
Около 18 декабря 1624 г., находясь в Сечи, крымский калга Шахин-Гирей заключил с запорожцами соглашение о прекращении военных действий между Крымом и Войском Запорожским и о совместных действиях против Турции. Р. Левакович, преувеличивая роль Яхьи в установлении татарско-запорожского союза, сообщает, что на берегу Днепра состоялась восьмидневная встреча «царевича», «казачьего генерала» и Шахин-Гирея, на которой и была достигнута договоренность о совместных акциях[333].
Среди прочего договорились, что калга-султан со своим войском «этой зимой появится у самых ворот Константинополя». По Р. Леваковичу, татарская армия в самом деле перешла Днепр и направилась к Аккерману, чтобы там подождать замерзания Дуная, после чего перейти во Фракию. «Была ли это случайность, — пишет францисканец, — или настоящее счастье для турок, или воля благословенного Бога, который отложил на другое время намерения султана (Яхьи. — В.К.), но в эту зиму река не замерзла, как обычно в другие годы, и так, прождав тщетно 40 дней, Шенджери (Шахин-Гирей. — В.К.) со своим войском [вернулся] в Татарию. Это был год 1625».
Яхья просил о помощи царя Михаила Федоровича, уверяя, что получит поддержку болгар, сербов, албанцев и греков, но тот, как указывает СМ. Соловьев, отделался соболями, лисицами и бархатами на 1 тыс. рублей. Р. Левакович же утверждает, что запорожцы направили послов к Михаилу, «извещая его о личности султана (Яхьи. — В.К.) и армии, образованной ему на служение», и что эта новость будто бы «обрадовала московита, и он послал казакам порох и свинец и 80 тысяч скуди, призывая их помогать царевичу Александру, послав ему также королевские подарки». В рассказе Ивана мы также встречаем упоминание о денежной помощи, полученной Яхьей от московского царя и, кроме того, от валашского господаря[334].
Подготовка казаков к морскому походу и их «союзничество» с крымцами вызывали чрезвычайную озабоченность в Стамбуле, порождая страшные цифры ожидавшегося казачьего флота. Еще 11 февраля Т. Роу сообщал Э. Конвею о совместных татарско-казачьих действиях против Польши, характеризовал это взаимодействие как «опасный союз собратий во зле» и писал о распространившемся в турецкой столице слухе, согласно которому казаки «готовят для "моря 600 лодок и окажутся очень беспокойными». «Армада, которой здесь предписано охранять берега, — добавлял посол, — я думаю, не готова встретиться с ними…»
Османское правительство в ожидании небывалого нашествия приняло решение направить на Черное море большинство своих военно-морских сил. «Большая часть галер великого сеньора, — говорилось в сообщении Ф. де Сези из Стамбула от 23 (13) марта, — будет использована для охраны с тем, чтобы казаки перестали быть хозяевами Черного моря и не являлись в предместья Константинополя, как в прошлом году…» Согласно Р. Леваковичу, Мурад IV в предвидении казачьих вторжений велел изготовить на Дунае 300 фуст для борьбы с казаками, вывести на Черное море 60 галер и построить укрепления у входа в Босфор. В голландском сообщении от 13 марта говорилось о намерении султана в принудительном порядке стянуть в Стамбул население «окрестной провинции» — несомненно, в целях обороны и, видимо, еще до распространения того страха, который и без насильственных мер заставлял жителей Босфора устремляться в столицу.
О мероприятиях турок по отражению ожидавшегося набега пишет И.В. Цинкайзен, допуская, однако, грубую фактическую ошибку. По словам тюрколога, «в столице все, что только было боеспособного, было снабжено оружием — предусмотрительность, которая казалась отнюдь не излишней», поскольку «уже в марте показались казаки, на этот раз силой в 300 парусов, вблизи Босфора, где они вызвали такой ужас, что все население обратилось в бегство и искало безопасности в столице». Далее в подтверждение сказанного цитируется сообщение Т. Роу о том, что казаки, по слухам, имели свыше 300 судов, а самих слухов было так много, что жители Босфора ежедневно бежали в город.
И.В. Цинкайзен указывает, что сообщение относится к 12 марта 1625 г., но в действительности оно датировано 12 марта 1624 г., и следовательно, приведенная ученым информация относится к предшествующему времени. Ссылаясь на И.В. Цинкайзена, ее повторяют С. Рудницкий, М.С. Грушевский и затем М. А. Алекберли[335]. Тем не менее слухи о грядущем в 1625 г. новом приходе казаков в совокупности с еще свежими впечатлениями от набегов 1624 г., конечно, не могли не тревожить жителей босфорских селений.
А.Л. Бертье-Делагард верно замечает, что «сведения о происшествиях этих лет… на Черном море очень сбивчивы»[336]. Сказанное вполне относится к 1625 г., замечательному, по выражению В.М. Пудавова, «усилением наездов казацких». Нам неизвестно число даже крупных морских походов этого года. Польский король утверждал, что со стороны Сечи их было три. «Морская кампания, — по мнению М.С. Грушевского, — наполнила собой весну, лето и начало осени 1625 г. и, очевидно, состояла из трех походов, как это определенно говорит король… хотя в ходячих известиях все это сливается обыкновенно в один поход. Кн. Збаражский, писавший об этой кампании в сентябре 1625 г., тоже разбивает ее на несколько походов».
