Ярослав Бутаков - Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии
Вместе с тем надо было подумать и о худшем варианте: что, если немцы будут теперь игнорировать покорность Советов, стараясь воспользоваться моментом и захватить как можно больше добычи? Что, если немцы уже окончательно решили идти на Петроград и свергнуть советское правительство? Необходимо было мобилизовать силы на оборону революционной столицы. Причем не только материальные, но и моральные.
Так 21 февраля 1918 г. появился декрет СНК «Социалистическое Отечество в опасности!», написанный Лениным, — один из самых энергичных по стилю и трагических по риторике актов государственной власти, какие когда-либо видел свет.
«Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны… Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови… При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания; весь подвижной состав — вагоны и паровозы — немедленно направлять на восток в глубь страны. Все хлебные и вообще продовольственные запасы, а равно всякое ценное имущество, которым грозит опасность попасть в руки врага, должны подвергаться безусловному уничтожению». Далее говорилось о создании трудовых батальонов для строительства оборонительных укреплений и о расстреле уклоняющихся, а заодно и о расстреле на месте агентов врага, контрреволюционеров, а также спекулянтов, громил и хулиганов{201}.
Перечень провозглашаемых там мер обороны заставляет вспомнить более близкий по времени акт, а именно директиву Сталина от 29 июня 1941 г. Советский вождь периода Великой Отечественной войны явно вдохновлялся идеями этого исторического декрета, конечно, существенно развернув его положения и сделав поправки на новую обстановку. Щедрость в применении смертной казни при полной юридической расплывчатости казусов, в каких она должна применяться, заставляет в связи с этим декретом вспомнить также и знаменитые в этом отношении указы Петра I.
В этом любопытном ленинском документе причудливо соседствуют революционная и патриотическая фразеология. «До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии… Да здравствует социалистическое Отечество! Да здравствует международная социалистическая революция!» По сути, реабилитация, правда, с оговорками, патриотических ценностей в советской идеологии берет свое начало именно с этого декрета 1918 г. Ну а раз этот декрет был издан, когда советской власти было всего четыре месяца от роду, не разумно ли считать, что четко выраженного «антипатриотического» периода в истории большевиков не было вовсе?! Изменялись лишь акценты в трактовке содержания данного принципа, но сама ценность патриотизма никогда не отрицалась полностью.
Объясняя эту дань патриотизму, Ленин писал 25 февраля в «Правду»: «Мы оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г., мы — за защиту отечества с этого дня… Мы — за защиту Советской социалистической республики России». Неделю, когда германские войска беспрепятственно продвигались вглубь России, Ленин характеризовал там же как «горький, обидный, тяжелый», но одновременно и «необходимый, полезный, благодетельный урок».
«Именно потому, что мы — за защиту отечества, мы требуем серьезного отношения к обороноспособности и боевой подготовке страны… — писал лидер большевиков. — Преступление, с точки зрения защиты отечества — принимать военную схватку с бесконечно более сильным и готовым неприятелем, когда заведомо не имеешь армии… Против нас поднялся гигант культурного, технически первоклассно оборудованного, организационно великолепно налаженного всемирного империализма. С ним надо бороться. С ним надо уметь бороться. Доведенная трехлетней войной до неслыханной разрухи крестьянская страна… должна уклониться от военной схватки… именно для того, чтобы иметь возможность сделать что-либо серьезное к тому моменту, когда вспыхнет “последний решительный бой”. Этот бой вспыхнет лишь тогда, когда разразится социалистическая революция в передовых империалистских странах. Такая революция, несомненно, зреет и крепнет… Ей не поможешь, а повредишь, отдав на разгром соседнюю Советскую социалистическую республику»{202}.
В эти дни резко ускорились мероприятия по формированию Красной Армии. Несмотря на подписание в ближайшие дни мира, они продолжали развертываться убыстряющимися темпами. Но Красная Армия была не единственной вооруженной силой, создававшейся советской властью в ее начальный период. Большевики предвидели, что армии, созданной на классовой основе, может оказаться недостаточно, если придется вести войну с внешним врагом. В дни глубокого вторжения кайзеровской армии в Россию, последовавшего за срывом Брестских переговоров, началось формирование т.н. «завесы», прикрывавшей центральные районы страны от германского наступления. Принципы, на которых она формировалась, несколько отличались от тех, на которых комплектовалась Красная Армия. Генерал М.Д. Бонч-Бруевич свидетельствует: «Смысл “завесы”, однако, заключался не только в том, что с ее помощью прикрывались границы Республики. Она являлась в то время едва ли не единственной организацией, приемлемой для многих генералов и офицеров царской армии, избегавших участия в Гражданской войне, но охотно идущих в “завесу”, работа в которой была как бы продолжением старой военной службы… Таким образом, “завеса” явилась как бы способом привлечения старого офицерства в новую, постепенно формируемую армию»{203}.
Более подробные сведения сохранились в упоминании одного из советских главкомов, И.И. Вацетиса, о том, что весной 1918 г. «основное ядро московского гарнизона составляли войска так называемой Народной армии[40], формировавшейся специально для возобновления Мировой войны совместно с Францией и Англией против Германии. Войска эти считались аполитичными, составленными на контрактовых началах. Формированием их ведал Высший военный совет под председательством Л. Троцкого при военном руководителе Генштаба М.Д. Бонч-Бруевиче»{204}. Но армия в государстве должна быть все-таки лишь одна. Поэтому, с укреплением государственнических тенденций в политике большевиков и с возобновлением Гражданской войны, Народная армия была влита в Красную.
Поскольку мирный договор не снял угрозы Петрограду и германские войска, занявшие Эстонию и Псков, нависали над ним подобно дамоклову мечу, советское правительство приняло решение эвакуироваться в Москву, что и было выполнено в ночь с 11 на 12 марта 1918 г.
Брест-Литовский договор
Германское правительство не торопилось с ответом на советское обращение, ожидая, пока германские войска захватят больше территории. 23 февраля оно выставило Советской России еще более тяжелые условия: дополнительно к уступке территории Россия должна была восстановить невыгодные таможенные тарифы 1904 г. и предоставить Германии ряд экономических привилегий. Снова в ЦК большевиков временно взяли верх сторонники Троцкого и Бухарина. Снова лишь относительным большинством (семеро против четверых при четверых воздержавшихся) ЦК принял решение подписать мир и на этих новых, еще более тяжелых условиях. То, что столь важные решения принимались в этот период относительным большинством голосов, объяснялось просто. При соблюдении парламентских процедур так и не удалось бы вынести определенного решения, тогда как оно — хоть какое-то решение — требовалось по ситуации немедленно.
В ЦК левых эсеров на этот раз сторонники продолжения войны взяли верх. Тогда Ленин провел нужное ему решение через ЦИК, обязав сначала членов фракции большевиков в порядке партийной дисциплины голосовать за принятие германских условий или воздержаться от голосования, но во всяком случае не голосовать против. Правда, аналогичное решение, только обратного действия, принял ЦК левых эсеров: он обязал своих членов в ЦИК не голосовать за мир. Несмотря на это противодействие, ленинская резолюция собрала в ЦИК (опять-таки лишь относительное) большинство голосов. И 24 февраля правительство Российской Советской Республики сообщило о своем согласии с новыми германскими условиями.
Лишь 28 февраля советские делегаты снова прибыли в Брест-Литовск. Там им дали понять, что Германия не намерена держаться ранее выдвинутых условий, а собирается предъявлять все новые и новые требования, пользуясь военным бессилием Советской России. Так, в дополнение ко всем прочим территориальным уступкам, Россия должна была передать Турции области Карса, Ардагана и Батума[41] в Закавказье. Кроме того, Германия теперь намеревалась вовсе лишить Россию такого неотъемлемого инструмента защиты суверенитета, как вооруженные силы, и потребовала демобилизации армии и флота — как старых, так и новых, Красных.
