Нас называли ночными ведьмами - Ракобольская И.
- Ну, летчик, молодец! А-а… так это девушка… - удивился подбежавший капитан.
- Привезла вам подарки! Выгружайте! - сказала Зоя и добавила: За леском - немцы, совсем близко… Меня слегка подстрелили…
Пока артиллеристы разгружали самолет, она, не вылезая из кабины, расстегнула комбинезон и как можно туже забинтовала ногу поверх брюк выше колена.
- Спасибо, дорогая! - сказал капитан. - Да как же ты с ногой-то?
- Долечу! Хорошо, что попали в ногу, а не в мотор…
* * *
После боевой ночи мы идем в столовую завтракать и по дороге узнаем, что в газетах - Указ от 23 февраля 1945 года о присвоении звания Героя Советского Союза девяти летчикам и штурманам нашего полка.
Пока у нас в полку было пять Героев: Дуся Носаль, Женя Руднева (обеим это звание присвоено посмертно), Маша Смирнова, Дина Никулина и Дуся Пасько. Теперь - еще девять.
…Большой зал местного театра в городе Тухоля, куда мы недавно перелетели. Здесь у нас торжество. Для вручения наград приехал Командующий Вторым Белорусским фронтом маршал Рокоссовский. Когда он, высокий, худощавый, вошел в зал, Бершанская громко и четко отрапортовала ему. Маршал, немного растерявшись, тихо поздоровался с нами и, услышав общий громовой ответ, смутился: видно, он представлял себе иначе «девичий» полк, о котором ему рассказывали. Затем он произнес небольшую речь и начал вручать Золотые Звезды и ордена.
Высокую награду получили Ира Себрова, Женя Жигуленко, Надя Попова, Руфа Гашева, Катя Рябова и Наташа Меклин. Трем девушкам это звание было присвоено посмертно: Оле Санфировой, Тане Макаровой и Вере Белик. [306]
Посмертно… Сколько могильных холмов осталось на нашем пути! На Кубани, в Белоруссии, в Польше… Многие девушки погибли, сгорели вместе с самолетом. И когда мы почтили их память вставанием, каждая подумала, что высокое звание Героя принадлежит и тем, кто не вернулся.
После войны звания Героя Советского Союза были удостоены еще девять летчиков и штурманов: Рая Аронова, Марина Чечнева, Нина Худякова, Полина Гельман, Нина Ульяненко, Лариса Розанова, Нина Распопова, Марта Сыртланова и Зоя Парфенова.
Два штурмана получили звание «Герой России» уже в 1995 году: Саша Акимова и Таня Сумарокова.
* * *
В польском городе Слупе нас застала распутица. Февраль, но снега почти нет. Днем на нашем аэродроме непролазная грязь, и только к середине ночи немного подмораживает. Задача - бомбить крепость Грауденц, что на Висле. Крепость упорно держится. Летать с раскисшего аэродрома невозможно. А надо! И мы летаем. Нам соорудили деревянную площадку из обыкновенных досок. С нее самолеты вылетают, на нее садятся. Правда, иногда приходится летать с боковым ветром - деревянную полосу не повернешь в [307] нужном направлении. Но не это самое сложное. А вот подрулить к старту со стоянки - проблема. Колеса увязают в густой грязи по самую ось. Даже на полном газу самолет нельзя сдвинуть с места. Единственный выход - подкладывать под колеса доски…
- Р-раз - взяли! Еще - раз!
Самолет медленно, по-черепашьи, двигается вперед. Мотор работает на полной мощности. Техники тянут самолет, поднимая его на собственных спинах, утопая в черном месиве грязи. Девушки забрызганы грязью, лица красные, еле дышат.
Когда самолет уже установлен на краю деревянной площадки, вооруженцы на руках подносят «сотки». Подвесить стокилограммовую бомбу нелегко: две-три девушки на корточках, на коленях, поднимают «сотку», подводят ее к замку и подвешивают под крыло, закрепляя винтами. Бывают ночи, когда каждая из них поднимает в общей сложности больше двух тонн бомб.
До утра мы бомбим крепость. А утром, пошатываясь от усталости, плетемся с аэродрома. На шоссе нас ждет машина. Трудно, ох как трудно поднять ногу, чтобы влезть в нее…
* * *
Рассказывает Калерия Рыльская:
«Однажды полк получил задание бомбить дороги, по которым из Данцига отступал противник. Было облачно и туманно. Широкая Висла, вдоль которой пролегал наш маршрут, служила нам ориентиром. Да и сам город был виден издалека как тлеющий уголек. Дым над городом смешивался с низко нависшими тучами. Мы с Надей Студилиной летели, прижимаясь к нижней кромке облаков, как вдруг нас обстреляли. Вспыхнули и захлопали вокруг разрывы зенитных снарядов. Не раздумывая, мы нырнули в сырое холодное облако.
Несколько секунд слепого полета - и над нами раскрылось высокое небо во всей своей первозданной чистоте. Освещенные полной луной, внизу тихо колебались призрачные облака. Ах, как неуместны здесь наш самолет и бомбы, которые несет он под крыльями! Как надсадно гудит мотор, везя тяжелый смертоносный груз…
А над целью - столпотворение вавилонское. Девочки густо развесили САБы, и они заливают все вокруг своим мертвенным светом. На дороге горит машина, образовался затор, по которому мы бомбим. Освободившись от груза, наш самолет радостно, как живой, встряхнулся. [308]
Мы были уже над своей территорией, когда вдруг стал сдавать мотор. Никакие "домашние" средства не помогали, и мы, планируя на барахлящем моторе, со стесненным сердцем глядели на землю. Неожиданно мотор заработал без перебоев, наша машина полезла вверх, и перед самым носом мы увидели толстые, обросшие инеем, провода электропередачи. Еле-еле перевалили через них.
Молча летели мы над темным лесом. Я старалась набрать побольше высоты…»
* * *
Мы бомбили порт Гдыню. Ночью полеты были прерваны: вдруг пошел снег. Сначала слабый - многие успели долететь до своего аэродрома. Потом повалил густой-густой. Четыре самолета не вернулись…
Снег идет уже много часов. Крупные хлопья падают на землю… Давно рассвело, а в небе все еще темно. Как будто рассвет только начинается. Если запрокинуть голову и смотреть вверх, то кажется, что ничего больше не существует на свете, только хлопья снега, несущиеся вниз. И - тишина. Та особенная зимняя тишина, какая бывает, когда неслышно падает снег. Когда нестерпимо хочется услышать, как он шумит…
Я жду, чтобы снег прекратился. Нужно лететь на поиски экипажей, которые ночью не вернулись. Жду терпеливо, погруженная в тишину. А он все падает, падает. Оседает на крыльях самолета, на брезентовых чехлах, которыми закрыты мотор и кабины. И нет ему конца. Как будто небо опрокинуло на землю весь свой снежный запас.
Иногда я подхожу к самолету и раздраженно смахиваю крагами слой снега с крыла. Но темная гладкая поверхность его сразу же светлеет, покрываясь сначала легким пушком прикоснувшихся первых снежинок, затем становится опять белой. Новый слой снега нарастает на крыле. Он такой нежный, пушистый, этот белый снег. Но я смотрю на него с ненавистью.
Раздражение быстро проходит, если постоять, глядя вверх на снежинки. Кружась в несложном танце, они несутся вниз легко и весело. Я смотрю на них, и тревожные мысли проходят на время.
Иры Себровой нет. И Клавы Серебряковой тоже. А прошло уже много времени. Где они?
Я мягко ступаю унтами по свежему снегу. Десять шагов в одну сторону, десять в другую. Иногда останавливаюсь, чтобы посмотреть вверх. И снова хожу. Где они? Может быть, сели в поле… А [309] может быть… Нет, лучше смотреть на снег, запрокинув голову. Постепенно небо светлеет - кажется, снег перестает…
Утром, когда снег, наконец, прекратился, несколько самолетов вылетели на поиски пропавших. Но сколько ни искали, внимательно просматривая землю в наиболее вероятных районах посадки, никого не нашли. А пропавшие самолеты сами вернулись. Все, кроме одного: летчик Клава Серебрякова и штурман Тоня Павлова потерпели аварию.
