Вадим Гольцев - Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова
Анненков всегда питал ненависть к Верховному и бунтовал против подчинения ему, однако обстоятельства заставили атамана подчиниться и, после некоторого кокетства, принять от Верховного чин генерала: он понял, что до Семенова — далеко, а в одиночку он будет легко раздавлен здесь или Колчаком, или большевиками. Неприязнь к Колчаку он сохранил на всю жизнь, хотя, казалось бы, уже пожилой по сравнению с Анненковым, имеющий крупные заслуги перед Отечеством, адмирал должен был вызывать у молодого офицера только уважение, но на деле выходило наоборот. Даже по прошествии многих лет после трагической гибели Колчака строки записок Анненкова, посвященные адмиралу, дышат неприятием и несправедливостью.
Возможно, неприязнь Анненкова к адмиралу объясняется тем, что атаман считал и неоднократно заявлял о том, что старые генералы — это хлам, который неспособен вести войну по-новому, и поэтому они проигрывали бой за боем прежде — немцам, а теперь — большевикам? Правда, Анненков не расшифровывал, на чем основано это его мнение. Но это сделал кадет Н. Петров в письме В. Пепеляеву[69] от 16 (29) января 1920 года:
«Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, петровской табелью о рангах не поспеваем за ними»{169}.
Сам же Анненков был свободен от этих пережитков, по-новому строил взаимоотношения с начальством и с подчиненными, по-новому формировал свою дивизию и по-новому воевал. Поэтому ему и способствовал успех.
Отрицательное отношение Анненкова к Колчаку можно объяснить и тем, что он не понял игры адмирала с интервентами и принимал за чистую монету его действия и обещания расплатиться с ними за счет интересов будущей России. А может быть, он связывал неудачи белых армий на Восточном фронте с тем, что адмирал, большой специалист в морском деле, был дилетантом в сухопутном?
Едким сарказмом дышат строки, в которых Анненков описывает действия Колчака при приближении красных к его столице:
«Каждый день фронт приближается к Омску. Напрасно „умные“ командиры советуют Колчаку оставить на фронте лишь кавалерию, а всю пехоту направить на линию Ново-Николаевска, чтобы она отдохнула и оправилась. Колчак по-прежнему остается профаном в деле командования массами. Он говорит: „С винтовкой в руках я буду защищать Омск в передовой линии“. Но вот красные уже под Омском. И что же? Где Колчак? Его не видно с винтовкой в руках в передовой линии. Он уже в Ново-Николаевске, окруженный чехами, создает приказы и многообещающие манифесты. Увы, он не производит никакого впечатления. Армия бежит на восток».
Еще один умный совет подает Колчаку атаман Анненков:
«„Положение сибирского фронта сразу облегчится, если Вы прикажете армии отступать на Алтай и Семиречье. Это богатый, хлебный край и много естественных удобных позиций — армия будет спасена“.
Напрасно: Колчак думает лишь о своей шкуре».
Последнее обвинение, конечно, чудовищно и некорректно. Но совет Анненкова, если действительно таковой давался, был толковым.
Г. Х. Эйхэ, командовавший в годы Гражданской войны 5-й армией, вспоминал: «Во второй половине ноября 1919 года в Ново-Николаевске с участием самого Колчака решался вопрос, как быть дальше. Предложение повернуть войска на юг, чтобы южным путем (через Западный Китай) прорваться в Туркестан, было отвергнуто как фантастическое»{170}. Конечно, пройти из Сибири в Туркестан через Западный Китай было трудно потому, что пришлось бы идти через безводные пустыни и предгорья Памира до Туругарта и Иркештама, так как перевалить через Тяньшань в другом месте крупным войсковым силам было негде. Другое дело — идти через Семиречье. Здесь армия Колчака оказалась бы на дружественной территории и имела бы все возможности привести себя в порядок, а Антанта осталась бы один на один с большевиками. Усиленная частью колчаковских войск, группировка Анненкова сбила бы слабый заслон красных на Семиреченском фронте и через Верный, Пржевальск и другие направления прорвалась бы в Среднюю Азию, проложив туда путь и всей армии Колчака. Здесь наверняка произошло бы объединение его с басмачеством и другими силами контрреволюции с последующим ударом на Москву. Но Колчак предпочел другой путь…
Неприятие Колчака Анненковым проявилось и в том, что он не сразу принял от Верховного правителя это звание, долго не надевал генеральскую форму и не называл себя генералом, именуясь по-старому войсковым старшиной или атаманом, что ему особенно нравилось, или полковником.
Однако Анненков все-таки надел генеральские погоны, пояснив при этом: «„Слухи о том, что я сказал, что могу быть произведенным в генералы только царем, неверны. Все звания мне присвоены не им. Полковником я произведен казачьим кругом за боевые заслуги на Уральском фронте, в войсковые старшины — при Керенском. При царе я был в чине есаула“. Одной из причин непринятия генеральского звания Анненков называет осуждение присвоения Колчаком этого высокого звания ряду капитанов и поручиков, осуществивших переворот 18 ноября 1918 года, в результате которого адмирал пришел к власти».
Впрочем, Анненков отрицательно относился не только к Колчаку, но и к его правительству. В тех же его записках читаем:
«…прибыло несколько человек, которых стали именовать Временным Сибирским правительством. Во главе его стоял полковник Гришин-Алмазов. Почему именно эти лица должны править Сибирью, никому не было известно. Это была крупная ошибка начавших восстание, ибо во главе стояли лица, которые с первых же своих шагов показали свою полную бездарность и неспособность».
Феномен относительной независимости Анненкова от Верховного интересовал многих, вызывая и восхищение, и злость, и стремление к подражанию. Интересовал этот феномен и суд. Но полностью его раскрыть не удалось никому. Можно полагать, что одной из причин такой безнаказанной независимости Анненкова было то, что Колчака удовлетворяли те отношения, которые сложились у него с атаманами, и он опасался закручивать гайки.
Участник Гражданской войны, писатель В. Я. Зазубрин делает такую зарисовку: поверженный адмирал, перебирая в памяти эпизоды своего руководства Белым движением в Сибири, вдруг вспоминает:
«Атаман Анненков не хотел даже дать сведений, сколько у него штыков. Грубый. „Не Вы мне дали их, не Вам и считать!“»{171}. Трудно, очень трудно найти сейчас истинные причины непростых взаимоотношений адмирала и атамана. Но они были, портили обоим нервы и не могли не влиять на дело отрицательно.
Агония
Части 5-й армии Восточного фронта стремительно приближались к Семипалатинску. Белое воинство неудержимо катится к югу. Текут из-под Волчихи, Тальменки, Рубцовки и анненковские полки Черных гусар и Голубых улан, оставленные в свое время атаманом в Семипалатинске и брошенные сюда генералом Ефтиным[70] как последний резерв 2-го Степного корпуса.
«Славные партизанские полки гибнут, сдерживая натиск красных, но, к сожалению, партизан не много — 10–12 тысяч, и к Семипалатинску остается около двух тысяч. Сдающихся полков нет, а остальные погибли на поле брани», — пишет Анненков.
Командование 2-го Степного корпуса начинает лихорадочно готовить город к обороне. Семипалатинск объявляется на особом положении, издается приказ о призыве всех, способных носить оружие, офицеров, находящихся вне армии, приглашают явиться для назначения в войска, вокруг города отрываются окопы, устанавливаются проволочные заграждения.
Между тем советские войска приближались. 29 ноября они выбили белых из Поспелихи и Рубцовки и подошли к станции Аул, что в 45 километрах от Семипалатинска.
В городе начинается паника, офицеры покидают подразделения и бегут из него, штаб корпуса теряет управление войсками, которые, распропагандированные большевиками, ждут развития событий в готовности к переходу на сторону красных.
Воспользовавшись ситуацией, большевики-подпольщики в 8.30 вечера 30 ноября подняли восстание. На сторону восставших начали переходить белые войска (саперная, пулеметная, телефонная роты, егерский батальон и другие). В первом часу ночи 1 декабря штурмом был взят штаб 2-го Степного корпуса, захвачено много офицеров во главе с бывшим командиром корпуса генералом Бржезовским, оказавший сопротивление начальник штаба корпуса генерал Лукин был убит при входе в здание. Разрозненные части и подразделения белых бежали за Иртыш.
К 4 часам утра 1 декабря восстание рабочих и солдат победило. В этот же день командир корпуса генерал-майор Ефтин телеграфировал Анненкову из Улугуза: «Все части восстали, остались в Семипалатинске, отошли со мной до 50 офицеров»{172}.
10 декабря советские войска вступили в Семипалатинск, где соединились с 4-м крестьянским партизанским корпусом, и на следующий день двинулись в Каркаралинск.
