Андрей Гущин - Оборона Порт-Артура: «Сухопутные не признают моряков, моряки сухопутных, да еще и между собою вражда…»
Генерал-майор М.И. Костенко высказывал в своих воспоминаниях аналогичные мысли: «Командирами судов состояли люди… мало знакомые не только с боевой обстановкой, но даже вообще с морской службой»{68}. Но и таких кадров 1-й Тихоокеанской эскадре не хватало в полном объеме для заполнения штата. За два года до войны начальник 1-й Тихоокеанской эскадры доносил об огромном некомплекте в личном составе. Недоставало обер-офицеров от 16,5 до 39%, инженеров-механиков от 25 до 29%.{69}Некомплект этот так и не был пополнен к началу кампании. Так, на легендарном крейсере «Варяг», входившем в состав 1-й Порт-Артурской эскадры, половину всех офицеров составляли только начавшие службу мичманы{70}. А из-за цензовой системы за два года полностью сменился весь офицерский состав, включая командира и старшего офицера{71}.
Ближе к концу «Повести о белых зайчиках» мы узнаем о том, что какой-то заяц, то есть корабль, «на камне сидит, какой-то на берег выпрыгнул, у многих одни уши торчат». К моменту появления повести небоевые потери флота были настоящим бедствием. Например, 13 мая 1904 г. два морских минных катера, увидев на горизонте японцев, повернули в направлении к городу Дальнему, «сами себя подорвали, а команды во главе с офицерами вернулись пешком в Артур»{72}. Крейсер «Боярин» был брошен командой, но «в течение 3 дней носился по воле волн», после чего наскочил еще на 2 мины и был выброшен на камни{73}. Суд, проходивший по этому эпизоду еще во время осады, признал капитана 2 ранга В.Ф. Сарычева виновным лишь в поспешном снятии экипажа с крейсера «Боярин», но не обвинил его в неумелом или неосторожном управлении кораблем{74}.
Достаточно обратиться к «Перечню военных действий флота», составленному на основании флагманских и вахтенных журналов, и перед нами откроется поразительная картина: «Гибель минного транспорта “Енисей” в Талиенванской бухте от взрыва мин им же поставленного заграждения», «миноносец “Грозовой”, при выходе из гавани ставший на мель»{75}, или столкновение двух миноносцев II отряда после осмотра ими 29 мая островов Мяо-той (в источнике: Miao-toy. — А.Г.), причем один получил пробоину, другой же «свернул» нос{76}. Возмущало военно-сухопутное общество даже не наличие множественных аварий, ослаблявших боеспособность, а реакция на них морского начальства. Так как, по мнению командира 11-го Пехотного полка М.В. Грулева, они «оставались постоянно совершенно безнаказанными; а затем еще хуже то, что эта безнаказанность организована законом»{77}. В данном случае оценки действий флота в воспоминаниях командира пехотного полка, действовавшего в Маньчжурии, а не в Порт-Артуре, очень интересны и нуждаются в пояснении. При авариях и подобного рода происшествиях в русском флоте и в мирное, и в военное время отдавался специальный приказ о назначении суда. Так как разобраться в правильности действий командира и членов экипажа могут только специалисты с соответствующей подготовкой, то в качестве судей, как правило, приглашались командиры судов и начальствующие лица той же эскадры или того же соединения. Таким образом, совершенно законно создавались условия для круговой поруки, ибо подсудимый или подсудимые являлись одновременно если не близкими друзьями судьям, то, во всяком случае, сослуживцами. В свою очередь, любой морской офицер понимал, что не сегодня-завтра сам может оказаться на месте подсудимого в составе крейсерского отряда или эскадры и ему самому потребуется снисходительность товарища. Так, командиры канонерских лодок «Гремящий» и «Отважный» капитаны П.Е. Николаев и А.В. Лебедев, отказавшиеся вовремя выйти из гавани для выполнения боевой задачи, были всего лишь отстранены от командования. «Посмотрели бы мы, как в подобном случае поступили бы с командирами сухопутных сил, очевидно, расстреляли бы, не задумываясь ни на минуту», — вынужден был констатировать в своем дневнике инженер С.А. Рашевский{78}. На пятом заседании дела о сдаче Порт-Артура японским войскам контр-адмирал М.Ф. Лощинский свидетельствовал, что 25 апреля на собрании флагманов и генералов, происходившем на броненосце «Севастополь», капитан 2 ранга А.В. Лебедев, командир канонерской лодки «Отважный», заявил о том, что откажется исполнять приказ о выходе в Цзиньчжоускую бухту{79}. Мотивировал он свой отказ тем, что «он хочет с пользою умереть за отечество… А там будет смерть бесполезная»{80}. Отдавая должное мужеству капитана А.В. Лебедева, отметим, что он погиб на сухопутном фронте 9 августа 1904 г. при отражении атаки японцев на редут № 1 у форта № 3, возглавляя 5-й десантный батальон{81}. Но, пожалуй, самый яркий случай, характеризующий особенности расследования аварий 1-й Тихоокеанской эскадры, отмеченный сухопутными мемуаристами, относится к действиям миноносца «Внимательный» 12 мая 1904 г. «Внимательный» сел на камни во время рейда отряда миноносцев. Начальник отряда капитан 2 ранга Е.П. Елисеев при появлении «на горизонте проблесков электрических фонарей»{82}, показавшихся опасными, приказал уничтожить миноносец. Пятьдесят три матроса под началом четырех офицеров вернулись в крепость пешком. Миноносец команда бросила. Китайцы-рыбаки, найдя его недалеко от берега, начали понемногу разворовывать оставленное на корабле имущество{83}. Узнав об этом, туда отправились офицеры 28-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и нашли на брошенном миноносце ружья, кортики, шинели, судовой журнал, Андреевский флаг и портрет государя с его собственноручной подписью. Согласно дневнику капитана М.И. Лилье, у рыбаков удалось отобрать секретную книгу сигналов, подаваемых с помощью флагов{84}. Командир миноносца лейтенант А.В. Стеценко в своих показаниях заявил, что спасение судового журнала и секретных книг не являлось в тех условиях задачей первостепенной важности{85}. Вещи, найденные чинами 28-го полка, были отправлены «по команде» начальнику Ляотешанского отряда, который и переправил их морскому начальству{86}. Генерал А.М. Стессель, в свою очередь, имел «удовольствие» указать адмиралу В.К. Витгефту на очередное «отличие» моряков. Информация источников личного происхождения полностью подтверждается как показаниями мичмана В.Ф. Дудкина{87}, так и донесением поручика 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка С. Ендрживского{88}. И тем не менее комиссия, созданная по делу о гибели миноносца, признала действия и командира миноносца, и начальника отряда, в который входил этот корабль, правильными{89}.
При наличии современных для той эпохи кораблей Россия не имела экономической возможности поддерживать навыки и умения личного состава флота на должном уровне. Эскадра требовала постоянных выходов в море, что означало траты на дорогой импортный уголь, который приходилось покупать за валюту. Все машины и механизмы имели ограниченный ресурс и требовали постоянной замены после учебных плаваний, что также было накладно. И зачастую «соломоновым решением» в такой ситуации для морского ведомства являлась строгая экономия{90}. Совместные плавания всей эскадры в организованном боевом порядке почти не практиковались, и вообще на протяжении нескольких лет, предшествующих войне, 1-я Тихоокеанская эскадра была в сборе не более двух месяцев ежегодно{91}. На миноносце «Расторопный», одном из двух миноносцев, несших так халатно службу по охране рейда в ночь с 26 по 27 января 1904 г., не успели к началу войны даже испытать машины миноносца на наибольшую скорость. Из четырех командиров налицо был один, из двух трюмных начальников — также один, сигнальщиком был простой матрос, «не умевший разобрать ни одного сигнала»{92}; машинную и кочегарную команду составляли частью ученики, взятые с других судов эскадры, частью рядовые матросы{93}. На эволюции выходили суда эскадры поодиночке и по жребию, стреляли редко, зачастую при помощи «стволиковых» стрельб. В этом случае канонир отрабатывал навыки наводки не с боевыми снарядами, а винтовкой, вставленной в канал орудия. Специальное устройство позволяло производить выстрел ружейной пулей. Считалось, что это не ослабляло подготовки комендора, так как якобы сам навык наведения артиллерийского орудия на цель оставался тем же, но зато происходила существенная экономия средств за счет подмены снаряда пулей. Такая методика применялась повсеместно, но она должна была служить только первым этапом подготовки. В Российском флоте «стволиковые» стрельбы, наоборот, составляли главную часть учений. Трудно судить, но и в известных нам эпизодах борьбы на море русские комендоры не справлялись со своей задачей, а артиллерийские офицеры не умели руководить артиллерийским огнем. В рапорте командира крейсера «Варяг» о бое в Чемульпо 27 января 1904 г. приводится расход боеприпасов: 152-мм — 425 шт., 75-мм — 470 шт., 47-мм —210 шт., всего 1105{94}. Мы можем проследить судьбу всех японских кораблей, участвовавших в бою с «Варягом», но ни одна единица японского флота в этом бою не была уничтожена или серьезно повреждена{95}, что свидетельствует о низком проценте попаданий. Аналогичные проблемы возникли у русских моряков Отдельного отряда крейсеров 1-й эскадры флота Тихого океана контр-адмирала К.П. Иессена в бою 1 августа 1904 г. Согласно «Описанию военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи», русские добились в общей сложности 30 попаданий (снарядов){96}. Процент попаданий русской стороны с учетом данных о всех выпущенных снарядах — 1%. Так же как и с «Варягом», количество выпущенных снарядов сравнительно велико, а процент попаданий относительно низок. Приведенные факты скорее свидетельствуют о том, что «стволиковые» стрельбы, видимо, являлись хотя и дешевой, но не равноценной заменой настоящим учебным стрельбам с использованием унитарных артиллерийских боезапасов. Чтобы как-то выделять лучших и не распускать команду, использовали шлюпочное учение и учения по эвакуации экипажа, гребные гонки на тех же веслах. Матрос крейсера «Рюрик», входившего в Отдельный отряд крейсеров 1-й эскадры флота Тихого океана контр-адмирала К.П. Иессена, М. Сливкин вспоминал, как одного из офицеров списали на берег после не очень удачного выполнения командой под его руководством шлюпочного учения{97}. Логика военно-морского ведомства была ясна — гребные гонки и шлюпочные учения ничего не стоят для казны, экипажи в то же время не расслабляются, офицеры отрабатывают навыки командования нижними чинами. В итоге действительно некоторые морские офицеры, как командир уже упоминавшегося мною крейсера «Боярин», при виде неприятеля, как бы это трагикомично ни звучало, вспоминали блестяще отработанные навыки образцовой эвакуации команды с боевого корабля и успешно ими пользовались. Ожидать от командиров судов 1-й Тихоокеанской эскадры инициативных действий в боевой обстановке было наивным. Дело в том, что инициативу в командирах подавляли всячески. Доходило до того, что на 1-й Тихоокеанской эскадре к починке вещей команды приступали только после специального указания адмирала О.В. Старка{98}.
