Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

успешному наступлению Союзников. На этот раз с учетом пожеланий Вильсона договариваться о военных аспектах с военным командованием Союзников и требования прекратить подводные атаки. Совещание, естественно, было закрытым, и Людендорф мог позволить себе откровенные высказывания. Его первоначальные планы мирной передышки для закрепления армии на новых позициях и получения пополнений рушились. Переговоры о перемирии в условиях постоянного отступления под ударами противника уже не представлялись Верховному командованию желанным выходом, а договариваться с Фошем армия считала потерей лица. «Время обращаться к Фошу еще не пришло, — заявил военный министр Пруссии генерал Генрих Шош. — Это означало бы признать наше поражение» 128. Укоренившееся в головах германских генералов историческое предубеждение против французов было слишком сильным. С другой стороны, армия по-прежнему не давала никаких гарантий того, что выстоит под натиском врага. Людендорф, правда, заявлял, что «если армия выдержит следующие четыре недели, до наступления зимы, мы сможем выйти из этого (кризиса)» 129, но сам же оговаривал это разными условиями, среди которых едва ли не главным называлась удача. Как суммировал эволюцию взглядов армейского руководства Конрад Хауссманн, министр-прогрессивист в коалиционном кабинете князя Макса, «их (армии. — И. Т.) прежняя идея заключалась в том, что дипломатия должна помочь избежать военной катастрофы. Теперь они считают, что лучше военная катастрофа, чем принятие унизительных условий. Большая перемена» 130. Людендорф никак не хотел связывать себя и армию с любыми намеками на поражение. Даже на предложение князя Макса вступить в прямой контакт с американским военным командованием Людендорф ответил: «Верховное командование находится в руках не американцев, а Фоша. Не лучше ли правительству направить еще один запрос?» 131 Канцлер во многих вопросах разделял взгляды армейского командования, хотя и скептически относился к внезапно возникшему оптимизму Людендорфа. Но подставляться снова Макс совсем не хотел. Как бы то ни было, но по итогам совещания возникла ситуация, когда, по замечанию вице-канцлера Фридриха фон Пайера, германское правительство сделалось ответственным за «проигрыш войны, проигранной до этого» 132.

После войны Людендорф уверял, что именно второе послание Вильсона заставило его окончательно определиться с позицией. Выбор, как писал германский военачальник, у него был невелик. «Нам надо было принять трудное решение, — объяснял Людендорф, — надо было ясно и просто ответить, хотим ли мы сдаться на милость Антанты или правительство призовет народ к последней отчаянной борьбе» 133. Людендорф выбрал второе решение, не дожидаясь одобрения со стороны правительства. Макс Баденский, видя бесперспективность борьбы и стремясь сохранить монархию, после некоторых колебаний принял решение продолжить переговоры. К этому его подталкивала и позиция австрийских союзников, требовавших немедленного заключения перемирия. Основные споры в дни между совещанием правительства и военных (17 октября) и третьим посланием германского правительства Вильсону (ночь на 21 октября) велись в Германии вокруг вопроса прекращения подводной войны. Командование флота выступало категорически против такого шага, считая подводную войну единственным эффективным инструментом, остававшимся у немцев. Адмиралов поддерживало Верховное командование в Спа. Армейское руководство больше волновала не сама подводная война, а вопросы престижа. Удовлетворение новых требований Вильсона, полагали они, может окончательно подорвать моральный дух армии. Как заявил в эти дни Гинденбург, «даже если нас побьют, последствия этого будут не намного хуже тех условий, что нам выдвигают сейчас» 134. Разногласия возникли и внутри кабинета. Чтобы преодолеть их, Зольф предложил совсем уж хитрый вариант — подготовить указ правительства, состоящий из двух частей, где в открытой части говорилось бы о запрете торпедировать только пассажирские суда противника, а в закрытой — о прекращении подводной войны вообще 135. Вильгельм II вначале поддержал адмиралов, но после угрозы канцлера уйти в отставку нехотя занял его сторону. В отставку ушло флотское руководство.

Третье послание германского правительства было очень тонко составлено. Недаром госсекретарь США Роберт Лансинг считал, что президенту надо осторожно отвечать на него 136. Немцы начали с того, что согласились передать вопрос о перемирии в руки военных, но выразили надежду, что все будет происходить под контролем Вильсона. Германское правительство «верит, — говорилось в послании, — что президент Соединенных Штатов не одобрит требований, которые были бы несовместимы с достоинством германского народа или не вели бы к миру и справедливости». Далее немцы отвергали обвинения в бесчеловечном и противоправном ведении морской и сухопутной войны. Но тут же обещали президенту, что армия не будет проводить при отступлении ненужные разрушения, а флот получил приказ не атаковать пассажирские суда. И, наконец, германское правительство объясняло американскому президенту, что оно состоит из представителей всех крупных партий, представленных в рейхстаге, и поэтому отражает мнение народа. Немцы сообщали Вильсону, что в Германии предполагаются дальнейшие законодательные изменения, которые сделают канцлера ответственным напрямую перед рейхстагом, а последний будет участвовать в процедурах объявления войны и заключения мира. То есть Вильсону давали понять, что германская политическая система развивается в сторону демократизации. Таким образом, заключали авторы послания, «предложение о мире и перемирии исходит от правительства, свободного от произвольного и безответственного влияния, и опирающегося на одобрение подавляющего большинства германского народа» 137. Вильсон получил утвердительные ответы на все свои вопросы, и немцы просили его не выпускать контроль за достижением перемирия из своих рук. Президенту было над чем поломать голову. Чем ближе становилось достижение перемирия, тем больше все понимали, что достичь его на основе январских «Четырнадцати пунктов» было невозможно. То, что всех устраивало в начале процесса, при его завершении уже не годилось. Вильсону надо было жертвовать либо своими принципами, либо перемирием.

В том, что касалось соглашения с Австро-Венгрией, Вильсон уже изменял свои «Четырнадцать пунктов». 19 октября он прямо написал австрийцам, что развитие событий вынуждает его изменить десятый пункт своей январской программы, требовавший предоставления автономий народам, населявшим Двуединую монархию. Теперь президент выступал за полную независимость чехословаков и югославов. С Австро-Венгрией Вильсону было проще. Националистические устремления славянских народов, населявших Дунайскую империю, осуществились бы и без вмешательства президента. С исторической точки зрения Австро-Венгрия была обречена, и никто не смог бы упрекнуть в ее развале американского президента. К тому же мир с Австро-Венгрией был куда менее важен для окончательной победы Союзников, чем мир с Германией. О том, как непросто было Вильсону подготовить ответ, говорит хотя бы то, что он впервые созвал для этого правительство в Белом доме. Предыдущие ответы Вильсон готовил вдвоем с Хаузом, но того уже не было в Вашингтоне — он плыл в Европу, чтобы представлять там своего президента при оформлении перемирия и подготовки мирной конференции. Со всех сторон на