Леонид Млечин - Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
Выяснилось, что советские люди несут в себе огромный запас заблуждений, фобий, предрассудков, сохраняемых в неприкосновенности внушенной им уверенностью в собственной правоте. Интернационализм, братство народов и многое другое оказалось не более чем красивыми лозунгами.
До того скрытый антисемитизм вспыхнул — в ожидании прихода Гитлера. Люди с откровенно фашистскими взглядами в те октябрьские дни перестали стесняться.
«Я чувствовал, как эти люди вдруг начали стремительно преображаться на моих глазах, — вспоминал Первенцев. — У них начинали вырастать клыки, появляться бешеная слюна. Я видел, что здесь уже зреет страшная организация черносотенцев, кровожадных и безрассудных, которые выпрыгнут из своих нор с гирьками — еще до подхода регулярной немецкой мотоколонны. Мерзавцы… Самое страшное, что встало перед моим взором, — это люди смрадного подполья, поднимавшиеся и отряхнувшие с себя паутину… На Россию надвигались новые политические охотнорядцы. Шли бандиты под стон немецких стальных гусениц!»
О фашистских зверствах мало что было известно. Не было еще чувства ненависти к врагу. Александр Щербаков говорил:
— У нас в Москве арестовано немало людей, которых засылают немцы. Люди разные. Есть крестьяне полуграмотные, есть женщины, иногда очень грамотные. Особенно используют уголовников, используют бывших кулаков. Одним дают задания по диверсиям, мы таких переловили немало. Но значительной части дают одну установку — идите и расскажите, что мы вас не били, никого не бьем, не режем. Наоборот, вас напоили водкой, накормили, хлеба дали на дорогу. Вот, товарищи, какова механика, ясная, простая и очень коварная. И этой механики многие не видели, не разгадали. И находятся и среди партийных люди, которые наслушаются и говорят: немцы не трогают русских людей… Ничего подобного, товарищи, мерзости творят невероятные! И нет таких преступлений, которых бы не творили в отношении прежде всего коммунистов, в отношении трудящихся. Как могло произойти, товарищи, такое ослабление партийно-политической работы, какое у нас произошло?
Но партийная пропаганда в октябре сорок первого действовала слабо.
«Мы встречали крестьян, которые ругали советскую власть открыто и говорили нам, что лучше жить сытым рабом, чем голодным свободным, — записывал в дневнике выехавший из Москвы Аркадий Первенцев. — Мы видели колхозников, открыто ждущих прихода Гитлера, мечтающих о смене режима… Из ста человек — сто не верило в благополучный исход войны… Но власти сидели крепко на своих местах, и защита столицы заставила притихнуть эти настроения. Город гудел, особенно окраины. Рабочие крупнейших заводов ругали власть и угрожали».
Задолго до октябрьских событий в Москве, в конце августа, заместитель заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК партии Михаил Абрамович Шамберг отправил записку секретарям ЦК Андрееву, Маленкову и Щербакову. Отдел был главным получателем информационных материалов местных партийных органов.
«Особо следует сказать о деревне, — докладывал Шамберг. — По материалам Архангельского, Марийского, Крымского, Курского, Сумского и Челябинского обкомов партии видно, что вражеские элементы в деревне сеют панические слухи, стремясь внушить населению, что у Советского Союза отсутствуют достаточные силы к сопротивлению: «провоевали несколько дней, а оружия уже нет». «Говорили, что мы сильны, а немец бьет и занимает наши территории».
В Афанасьевском сельсовете Верхне-Тоемского района Архангельской области единоличник Пикулин говорил колхозникам: «Теперь надо обращать внимание на свое хозяйство, так как неизвестно, чем кончится война. Она может кончиться тем, что не будет советской власти». В Судакском районе Крымской АССР распространялся слух о том что «когда придет Гитлер, земля будет возвращена крестьянам»… Два колхозника из колхоза «Красный боевик» Белгородского района Курской области потребовали, чтобы председатель забил часть скота для питания колхозников, так как: «Красная армия все равно не победит и Гитлер все заберет». Слухи эти распространяются как во время индивидуальных и групповых разговоров, так и во время митингов и бесед, посвященных текущим политическим событиям…
Материалы из разных партийных организаций показывают, что в рядах нашей партии имеются отдельные трусы, шкурники, которых надо беспощадно гнать из партии… Партийные руководители либерально относятся к «коммунистам», уже успевшим показать себя трусами, нытиками, маловерами… В ряде мест руководящие работники райкомов, горкомов партии и советских организаций оказались не на должной высоте, сами сеяли панику, а в ряде случаев первыми бежали из районов прифронтовой полосы, в то время как военные действия проходили на большом расстоянии от района».
Неужели и в самом деле ждали Гитлера? И сколько было таких людей?
В сорок первом году торжественную встречу немецких войск в украинских и русских деревнях и городах радостно снимали немецкие кинодокументалисты. Как правило, кадры постановочные. Но были те, кто искренне приветствовал немцев. Люди, ненавидевшие советскую систему, рассчитывали, что их неприятности закончились; были обиженные советской властью, они надеялись сделать карьеру, наверстать упущенное, а заодно и сквитаться с обидчиками. А были и люди, вовсе не отвергнутые системой, но пожелавшие связать свою жизнь с оккупационной властью.
На той части советской земли, которая была оккупирована немцами, до войны жило около сорока процентов населения нашей страны. Сколько из них так или иначе связали себя с оккупационным режимом? Я не знаю точных цифр. Жизнь на оккупированной территории была запретной темой в советские времена, поэтому она еще недостаточно изучена. Но на всей территории существовала назначенная немцами местная администрация и вспомогательная полиция, которые служили оккупантам.
* * *2 ноября академик Владимир Вернадский записал в дневнике:
«Сейчас мы не знаем всего происходящего. Информация делается так, чтобы население не могло понять положения. Слухи вскрывают иное, чем слова и правительственные толкования.
Все время думаю о том, что выясняется на Украине, — если верна молва, что там сейчас национальная антирусская власть. Будто бы во главе правительства Винниченко — фигура не крупная. Но вся Украина в руках немцев, и, может быть, этот огромный успех германской армии резко изменит положение?.. Видна растерянность, так как информация официальная скрывала от населения происходящее».
Владимир Кириллович Винниченко — один из первых руководителей самостоятельной Украины, которая возникла после революции. Вернадский тоже принимал участие в создании украинской республики, стал первым президентом национальной Академии наук. Независимая Украина не сумела устоять на политической карте мира. После Гражданской войны Винниченко эмигрировал. Но Вернадский ошибся. В годы Второй мировой Владимир Винниченко сотрудничать с нацистами не пожелал и был отправлен в концлагерь.
Профессор Леонид Тимофеев: «Настроение подавленное и критическое. Киев, говорят, наутро после вступления немцев уже имел правительство, в котором оказались и члены Верховного Совета. Вероятно, то же будет и в Москве… Говорят о либерализме немцев в занятых областях. В украинском правительстве профессор Филатов и артист Донец. Говорят, что во главе московского правительства значится профессор Ильин, знакомый москвичам и в свое время высланный в Германию… Меня некоторые знакомые пугали, что, если я останусь, то должен буду войти в правительство — это нелепая идея. Очевидно, что курс взят на интеллигенцию русскую и даже здешнюю».
Профессор Тимофеев тоже ошибался. Никакого правительства украинцам создать не позволили. И «либерализмом» в немецкой оккупационной политике не пахло. Но недостатка желающих служить оккупационной администрации не ощущалось.
Почему же немалое число наших сограждан так или иначе взялись помогать немецким войскам воевать с Россией?
На девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик говорил:
— Это было продолжение Освободительного движения, это был ответ нашего народа на узурпацию народной власти, на кровавое подавление всех народных восстаний, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское, полуголодное существование. Народ не желал защищать все эти «блага» советской власти. Русский народ пошел воевать против ненавистной советской власти.
Относительно любви к советской власти заблуждаться не следует. Особенно среди крестьян, которые прошли через ограбление деревни, насильственную коллективизацию, которую называют вторым крепостным правом, и страшный голод начала тридцатых годов. А крестьянские дети работали в городах и служили в Красной армии.
