Электрон Приклонский - Дневник самоходчика
Идущие впереди вспыхнули один за другим. Призрачно-легкое облачко мелькнуло вокруг башни головного танка. Он, чуть вздрогнув на бегу, прокатился по инерции сколько-то метров вперед и остановился, окутавшись огнем и дымом, рядом со старым, высохшим деревом. Второй КВ, не сбавляя скорости, стал объезжать товарища, разворачивая пушку в сторону рощи, и тоже загорелся. Выстрелить успела только Идесманова машина — и тотчас полыхнула вспышка на ее башне. Откинулся правый башенный люк, из него вырвался яростный столб пламени, кто-то из экипажа вынырнул было до пояса из башни, но тут же повис вниз головой, почернев на глазах.
Все это произошло за такие мгновения и было так неизмеримо жутко, что все во мне напряглось до предела, а правая нога моя, до сих пор без устали нажимавшая на педаль газа, начала вдруг подпрыгивать сама собой. Мотор заработал рывками, странно подвывая. Испугавшись, что он заглохнет в такой неподходящий момент, изо всех сил надавливаю на правое колено левой рукой, а правой инстинктивно дергаю за правый рычаг, чтобы развернуть самоходку лбом к опушке. И вдруг наша машина одним прыжком принимает нужное положение. Прямо передо мной возникает черный борт обезглавленного сгоревшего танка. Над его пустой бронированной коробкой сверкает ослепительный зеленовато-голубой свет, похожий на огонь электросварки. Термитный заряд, предназначенный нам, угодил в мертвую машину — и это спасло нас… По дополнительной броне, прикрывающей снаружи ходовую часть, узнаю «Матильду» — английский средний танк.
— Доверни вправо десять. Хорош! Вперед! — отчетливо втискивается в уши напряженно-спокойный голос командира. — Стоп!
И через секунду:
— Огонь!
Рявкнула басом наша 152-миллиметровая и плавно, но быстро подалась назад-вперед дородным телом. За спиной звякнула звонко о днище медная гильза. И сразу стало легче на душе: получите сдачу!
А в наушниках:
— Фугасным — заряжай!
Короткая возня сзади. Мягко клацает смазанный замок.
— Готово!
— Огонь!
Передо мной — разбитая (наверное, в июльских боях) «Матильда», низко осевшая, и мне сейчас даже видна внутренность ее корпуса. Завороженно гляжу, сощурясь, на сыплющий белыми искрами голубой огонь, снова заигравший внутри мертвого танка: второй снаряд прожег за какие-то мгновения его борт, обращенный к опушке. Правая рука сама «втыкает» заднюю передачу (стоять на месте нельзя) — и очень кстати. Самоходка попятилась задом под уклон — очередной вражеский снаряд свистнул выше нашей башни. А Лапкин и Бакаев успели перезарядить орудие.
— Вперед — влево — 30! — Это мне для грубой наводки.
Выскакиваем левее нашего броневого щита, выстрел по опушке — и снова откатываемся назад. Что там сверху видят командир с наводчиком — снизу мне не разглядеть. Прислушиваюсь к их возбужденным репликам.
— Петров! Видишь сломанную березу? Смотри левей лучше. Орудие шевелится… Прямой наводкой!..
— Есть, вижу! Это танковая башня. Готово!
— Бронебойным — заряжай!
Крякнув, опустил Лапкин 48-килограммовую черную тупорылую чушку снаряда на лоток, быстро зарядил.
— Готово!
— Огонь!.. А-а, гадина, заткнулась!.. Ну, Петров, молодец!
Сколько же это выстрелов мы успели сделать? Семь? Девять? В башне душно от дыма: дышать трудно, к горлу подступает тошнота, в голове легкое кружение.
Полностью занятый маневрированием при каждом выстреле, мало что успеваешь заметить в свою щель. Раз, отъезжая назад (с нашим раздельным заряжанием только и состязаться в скорострельности с противотанковыми пушками), видел, как сильно задымил в поле повыше нас один из КВ. И тотчас заработал огнетушитель, полетели из люков кассеты со снарядами, зеленые гранатные сумки, вещмешки и шинели, замелькали возле танка чумазые ребята, подавая наверх ведра с сухой песчаной землей. Кто-то из гвардейцев использовал даже одеяло. Экипаж быстро усмирил пламя, уложил на место снаряды, и танк снова упрямо двинулся к хутору.
Наконец после очередного выстрела Петр, вместо короткой команды «в укрытие!», нараспев прокричал:
— Осколочным без колпачка! Дистанция — ноль! За-аря-жай! Наводчик, по отступающим фрицам — огонь!
А насчет количества произведенных Петровым выстрелов я ошибся: к нам по лощине подобрался грузовик из взвода боепитания, и мы прямо на поле пополнили свой огнеприпас.
Сверху, из-под хутора, по песчаному проселку, мимо чадящих черной копотью сожженных танков уже гнали усталые и злые пехотинцы пленных — запыленных, растерянных и бледных. Из люка КВ, подбитого снарядом все на той же дороге в самом начале атаки, высунулся до пояса капитан, должно быть командир роты. Лицо его при виде фашистских солдат побелело и страшно исказилось. Потрясая пистолетом, он с гневом и ненавистью закричал:
— Кончай их на месте, гадов! Они с нами н-не н-нянчатся!
Пленные с опаской обходили танк.
А в роще, среди деревьев, замелькали фигуры людей в родной защитной форме, и разбросанные боем по широкому полю танки и самоходки осторожно стали приближаться к хутору, стараясь идти след в след. При этом стихийно образовалось несколько сборных колонн, и перед каждой из них шагали по два-три сапера с миноискателями в руках. Длинными шестами, которые оканчивались металлическим щупом, солдаты быстро, но тщательно тыкали в землю перед танковыми гусеницами. Обнаружив противотанковую мину, они тут же обезвреживали ее и снова продолжали свой небезопасный путь, а следом за ними, как за поводырями, шаг за шагом продвигались наши машины.
Мин на поле очень много. Полянсков, не успев проехать и двухсот метров вперед после сигнала атаки, остался без левой гусеницы. Подорвалось несколько машин и из 61-го. Все стали маневрировать с опаской, сбавили скорость, и без того невысокую из-за движения на подъем, поэтому нас так и пожгли. Тяжелые полки приняли на себя огонь, а дело решил обходной маневр танковой бригады.
На верху бугра и на его западном скате раскинулся хутор. Только днем (какими длинными оказались всего три-четыре километра по злосчастному полю, на котором в результате боя почти ничего не осталось от созревающего урожая) въезжаем на его улицу. Она вся запружена немецким конным обозом, не успевшим уйти, и пехота на ходу «проверяет» повозки, брошенные автомашины с грузами.
В самый разгар сбора трофеев прилетели «Хейнкели» и начали сыпать бомбы на рубеж, потерянный их бескрылыми собратьями по разбою.
Уже при начавшейся бомбежке по хутору промчался, подпрыгивая на выбоинах, как резвый козел, зеленый «Виллис» с зампостроем полка. Заметив нашу самоходку, капитан Вовк-Курилех приказал поставить ее над узкой щелью, и все, кто находился поблизости, набились под машину, как будто это могло спасти в случае прямого попадания. На наше счастье, этого не произошло, но одна, должно быть, увесистая бомба рванула неподалеку от самоходки, где-то за кормой, да так сильно, что все в щели перемешалось, а я каким-то образом очутился верхом на шее нашего начальника штаба Стегленко. Однако он не обиделся.
«Хейнкели» без помех закончили свое дело и, не меняя строя, на той же высоте спокойно удалились, а мы снова, уже не опасаясь за свои гусеницы, — вперед. За хутором — очень крутые склоны, местами обрывистые. Сползаем вниз зигзагами, рискуя сорваться и закувыркаться через башню, стреляем еще — вдогонку поспешно откатывающемуся противнику. Наконец переправляемся вброд через небольшую речушку, и сразу за нею, на лугу, приходится остановиться: окончательно сгорела во время спуска с крутизны левая тормозная лента. А левый бортовой фрикцион, от которого несло жаром, как от раскаленной печи, все-таки уцелел. Вот выносливость!
Луг с трех сторон — позади, слева и справа — ограничен крутыми склонами и извилисто тянется на запад. Впереди, прижавшись к правому, более крутому склону, стоят в «затылок» семь немецких танков — точь-в-точь семь волков. «А седьмой-то волк, горелый бок» — сожженный «Тигр», очевидно замыкавший эту небольшую колонну. Фашисты пытались уйти по балке, но не успели. Они огрызались: стволы танковых пушек развернуты в разных направлениях.
Вдоль низкого берега речки врыты столбики с указателями. На фанерной стреле рядом с нами — аккуратнейшая надпись колючими готическими буквами: «Цум баден», пониже по течению — «Цум вашен», а на столбе повыше угрожающе красное: «Тринкен ферботен!» Как на курорте устроились, сволочи!
Тут, на берегу этой тихой русской речушки, освободившейся наконец от двухлетнего немецкого плена, мы облегченно перевели дух и осмотрелись.
После дневных страстей с особенным удовольствием наблюдаем издали, как вторично налетевшие «Хейнкели-111» старательно «долбают» по опустевшему хутору, покинутому жителями и солдатами.
Одна из «катюш» (их стояло несколько штук на западном, обращенном к нам, склоне холма, ближе к хутору) задрала к небу свою раму и дала залп по нахально кружащимся над хутором немецким бомбардировщикам. Яркие звездочки разрывов аккуратно разместились внутри треугольника «Хейнкелей», но никто из них, несмотря на наше страстное желание, не упал. Однако после такого горячего «привета» стервятники сразу же куда-то улетучились, и наступила тишина, если не считать автоматной трескотни где-то позади нас, левее хутора.
