Василий Ваврик - Карпатороссы в Корниловском походе и Добровольческой армии

Сделав смотр, генерал Корнилов оставил станицу Ольгинскую и начал ряд неустанных боев среди ужасных страданий, скитаний и поисков за Русью, т. е. за приобретением уголка, где можно бы было выдвинуть русское знамя и найти опору для дальнейшего действия. Оказалось, что такого уголка уже не было. Большевики залили всю Россию. Генерал Корнилов с лазаретами, женщинами, детьми и гражданскими чинами находился в сжатом кольце, и постоянно, без отдыха, ему приходилось обороняться со всех сторон и очищать добровольцам путь выхода ожесточенным боем.

Вследствие того, что ген. Корнилов всегда пробивался успешно, дух в его армии рос с каждым днем. Где он только ни появился, мгновенно все замирали от умиления, а затем от восторга выливали свои чувства в громкую песню в самом тяжелом и безвыходном положении. «Белый крестик на груди, то Корнилов впереди» — была любимая песнь добровольцев.

Почему едва двухтысячная Добровольческая армия побеждала несметные полчища большевиков? Потому что в ней — от первого до последнего солдата — была вера в святое дело и победу.

Генерал Корнилов ехал впереди, генерал Марков бросался первым в рукопашный бой, и никакая сила не могла остановить тех, которые шли за ними. У всех было только одно желание: спасти Россию, а выразителем того желания и всех чаяний был ген. Корнилов, человек во всех отношениях безукоризненный и воин без страха и сомнения. Подходя к реке, он сразу бросался в ее холодные волны, и офицеры тогда не задумывались. На поле сражения он был превосходным стратегом. Осмотрев поле, он вдруг решал, что делать или куда идти. Его присутствие устраняло всякое сомнение, страх, отчаяние и вселяло дух бодрости в сердца изнывающих в неравном бою.

Замечательный был человек Корнилов!

После снега и мороза пошел дождь, и в станицах раскисла непроходимая грязь. Отступив с боем от Хомутовской, армия застряла, в полном смысле этого слова, в грязи станицы Мечетинской. Опять понадобилось два дня, чтобы собрать нечеловеческие усилия для предстоящего похода. Отдых был обыкновенно такой: часть войск сушила необходимые вещи, а другая стояла на заставах.

За станицей Егорлыцкой, на границе Донской области и Ставропольской губернии, на речке Егорлыке произошел первый крупный бой. Большое селение Лежанка было взято Корниловым после двухчасового сражения. Когда марковцы переплыли реку и заняли село с правой стороны, галичане с чехами, перейдя мост, вошли в самую середину села. Ген. Корнилов вошел в почти пустую Лежанку. Это было 21 февраля, когда с юга подул первый теплый, точно весенний ветерок. Какая–то новая надежда на спасение Руси воспрянула в сердцах корниловцев, смотревших на своего вождя не иначе, как на сказочного богатыря.

Две станицы Кубанской области, Незамаевская и Плосская, были взяты без боя; все прочие до самого Екатеринодара были добыты штыками добровольцев. Большевики старались за всякую цену разбить Корнилова и наседали на его маленькую армию, как свора собак на матерого волка. Бывало так, что арьергард армии не успел еще отвязаться от наседающего противника, а передовые части принуждены были пролагать путь остальным частям штыками под градом вражеских пуль и снарядов, сыпавшихся со всех сторон на добровольцев.

Для лучшего изображения Корниловского похода пусть послужат даты сражений: 27 февраля с боем была взята станица Новолеушковская; под вечер того же дня пала станица Славянская; 1 марта была занята станица Березанская, 4 марта — Кореневская, 6‑го — Усть — Лабин¬ская, 8‑го — Некрасовская. Девятого марта закипел ожесточенный бой у Филипповского хутора.

III. Бой при селении Филипповском

Горы, вершины

Я вас вижу вновь;

Кавказа равнины —

Кладбище бойцов!

Во втором томе «Очерков Русской Смуты», изложенных генералом Деникиным, целая XXII глава посвящена походу в Закубанье, где много внимания уделено бою при Филипповском. На 264‑й странице находится следующее описание этого сражения: «Едва только за Корниловским полком успели пройти партизаны и чехословаки, развернувшись вправо и влево от корниловцев, как большевики вновь широким фронтом перешли в решительное наступление на наши линии… И, тем не менее, наш несчастный обоз вынужден был переходить реку и идти именно туда, навстречу, под склон высот, на гребне которых вот–вот мог появиться вновь прорывавшийся противник. Ибо с севера на Филипповское давили уже наши вчерашние враги, их батарея обстреливала село и переправу, и Боровский с юнкерами, оставленный в арьергарде, с трудом сдерживал их напор.

А переправа по одному мосту протекает убийственно долго…

Удержат ли гребень?

Уже начинают отходить чехословаки, расстреляв все свои патроны; отдельные фигуры их стали спускаться с высот. К ним поскакал конвой Корнилова. Там — замешательство. Командир батальона капитан Неметчек (Немчек. — Ред.) лег на землю, машет неистово руками и прерывающимся голосом кричит:

— Дале изем немохль уступоват. Я зустану зде доцеля сам {Дальше я не могу отступать. Я останусь здесь хотя бы один}.

Возле него в нерешительности мнутся чехословаки, некоторые остановились и залегли…»

Я нарочно привожу длинную цитату, ибо из нее можно себе уяснить, что «чехо¬словаки» в самом деле в бою при Филипповском сыграли большую роль. Справедливость, однако, требует представить сказанное ген. Деникиным на пересмотр истории, ибо то, что он приписывает вообще «чехословакам», сделала Карпаторусская рота, а лавры пожали одни чехословаки, хотя в бою не потеряли ни одного своего земляка. Никто из них не был даже ранен. Правда, Немечек сам отличался храбростью, но чехи–солдаты вовсе не проявляли доблести своего командира. О скромных галичанах, самоотверженно исполнявших свой долг перед Родиной, мало кто знал не только в армии, но даже в штабе, потому что они не составляли самостоятельной боевой единицы, а сражались под знаменем чехо¬словаков, к которым были присоединены по поводу недостаточного количества бойцов. И таким образом лавры, добытые карпатороссами, достались несправедливо одним чехословакам.

Бой у Филипповского врезался в память галичан–добровольцев, оставшихся еще в живых: они могли бы рассказать, в какой обстановке протекал бой, продолжавшийся с раннего утра до позднего вечера. С ночи Филипповское окружили тесным кольцом большевики, расположившиеся вокруг на холмах в хорошо приготовленных окопах. Нужны были сверхчеловеческие усилия, чтобы выйти заживо из этой западни: перейти реку Белую, взять возвышенности с большевистскими укреплениями и одновременно отбивать в тылу и по сторонам атаки неприятеля. Критическое положение сознавал самый недалекий солдат. Ген. Корнилов с рассветом повел наступление в лоб большевикам. Став на единственной кладке (мосты были взорваны), Корнилов пропустил лучшую свою часть — Корнилов¬ский полк (не более ста человек) за реку и велел занять высотки. Большевистские пулеметчики сосредоточили свой огонь на кладке, но Корнилов не оставил этого места, пока не прошли чехословаки вместе с галичанами. Холмы были взяты корниловцами, но позади них, в ровной степи, разгорелся опять кровопролитный бой, продолжавшийся на одном и том же месте около восьми часов. На поле подъехали подводы с ранеными, ибо реку сзади перешли большевики. Большевистские орудия били залпами в сузившийся круг, и казалось, что ни один доброволец не избежит гибели.

Карпаторусской ротой командовал прапорщик Богдан Яцев. Рота образовала правое крыло Корниловского полка. День был почти жаркий, тихий, без ветра. Над степью колыхались волны теплого воздуха.

В полдень был ранен прапорщик Яцев, и командование ротой пришлось принять пишущему эти строки. Ныне, когда вспомню этот бой, дрожу; до конца вечера и затем всю ночь я был в каком–то до сих пор для меня непонятном бреду: я бегал, кричал, плакал, приказывал, поучая и увещевая. Когда рванулась наша рота вперед, корниловцы открыли ураганный огонь. Большевики были сбиты и отброшены. Но собрав свои части, они начали опять наступать. Под их напором дрогнула вся армия. Тогда стоявший на стогу соломы Корнилов послал против них своих текинцев. Большевики оставили наступление.

Под вечер поднялось правое крыло, а затем весь фронт стал наступать на большевиков. Этот момент описан ген. Деникиным весьма верно: «В горячем сражении бывают минуты, иногда долгие часы, когда между двумя враждебными линиями наступает какое–то странное и неустойчивое равновесие И достаточно какого–либо ничтожного толчка, чтобы нарушить его и сломить волю одной из сторон, психологически признавшей себя побежденной. Так и в этот день: по приказу или без приказа перед вечером наши войска на всем левобережном фронте перешли в контрнаступление — и противник был отброшен…» (Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. С. 265).