Денис Козлов - «Странная война» в Черном море (август-октябрь 1914 года)

Параллельно командование флота обеспечивало вступление вод военный флаг и подготовку к военным действиям судов гражданских владельцев, мобилизованных в соответствии с недавно принятым Положением о военно-судовой повинности. Прежде всего, для оборудования в минные заградители из РОПиТ поступили пассажирские пароходы Крымско-Кавказской линии «Великая княгиня Ксения», «Великий князь Алексей», «Великий князь Константин» и «Цесаревич Георгий», а также каботажные паровые шхуны «Беш-Тау» и «Дых-Тау». Эти суда вошли в состав сформированного с началом войны отряда заградителей. В транспортную флотилию Черноморского флота поступило свыше двадцати судов РОПиТ{144}, Добровольный флот передал морскому ведомству пароходы «Саратов», «Херсон», «Владимир» и, позднее, «Петербург», а буксир «Доброволец» вошел в состав Черноморского флота в качестве тральщика{145}. К лету 1915 г. под флагом командующего транспортной флотилией контр-адмирала А.А. Хоменко состояли 85 судов — почти все исправные пароходы РОПиТ, Добровольного флота и частных владельцев, взятые как призы неприятельские суда, а также иностранные пароходы, застигнутые войной в Черном море и зафрахтованные русским правительством{146}.

Нельзя не отметить еще одно важное достижение командования Черноморского флота — разработку и внедрение четырехступенчатой системы боевых готовностей («положений»), введенной в действие приказом командующего флотом от 9 (22) августа 1914 г. № 587.{147} «Перечень положений» стал, в сущности, прообразом системы оперативных готовностей, которая впоследствии была воссоздана в РККФ — сначала (в том или ином виде) на флотах, а затем — в 1939 г. — в масштабе всего Рабоче-крестьянского Военно-морского флота.

Между тем ни внятных задач, ни директив на случай соприкосновения с германо-турецким флотом не последовало даже после ставших регулярными выходов «Явуза» и «Мидилли» в Черном море. Резоны внешнеполитического ведомства были сформулированы в телеграмме С.Д. Сазонова от 16 (29) августа: «Сам по себе выход «Гебена» в Черное море не означает разрыва, и меры против него допустимы только в случае полной уверенности в успехе. С общей политической точки зрения, разделяемой Англией и Францией, весьма важно, чтобы война с турками, если бы она оказалась неизбежной, была вызвана самой Турцией. Все эти соображения склоняют меня к выводу о нежелательности инициативы разрыва с Турцией с нашей стороны». Другой точки зрения придерживалась на первых порах ставка. Через три дня, отвечая на предложение А.А. Эбергарда считать «Явуз» и «Мидилли», выйди они в Черное море, германскими кораблями, штаб главковерха разрешил командующему флотом «атаковать неприятеля сейчас же после выхода «Гебена» в Черное море, не дожидаясь агрессивных действий с его стороны»{148}.

Первые, впоследствии не подтвердившиеся сведения о возможном выходе германо-турецких крейсеров из Босфора командующий флотом получил 6 (19) сентября в предостерегающей радиограмме М.Н. Гирса: «Ввиду непрекращающихся слухов о предстоящем выходе «Гебена» и «Бреслау» в Черное море, слухов, решительно опровергаемых членами правительства, полагал бы своевременным принятие необходимых к защите побережья мер, заминирование портов и прочее». Спустя два дня — 8 (21) сентября — это предупреждение было подтверждено и ставкой, сообщившей: «Получаемые из Константинополя сведения почти не дают надежды на сохранение мира. Надо ожидать выступления Турции. Весьма вероятна минная атака или постановка заграждения у Севастополя до объявления войны»{149}.

В тот же день, воспользовавшись соизволением верховного командования, адмирал А.А. Эбергард вывел флот в море для поиска «Гебена» и вечером 9 (22) сентября приблизился к Зунгулдаку. «Во время этого похода, — свидетельствует очевидец, — на эскадре не было ни одного человека, сомневавшегося в том, что при ожидаемой встрече с «Гебеном» и «Бреслау» адмирал-командующий не вступил бы с ними в решительный бой»{150}. Однако неприятель обнаружен не был, и флот, продержавшись в море двое суток, возвратился в Севастополь. 12 (25) сентября последовало распоряжение командующего о выключении маяков и навигационных светящих знаков, а население прибрежных пунктов было оповещено о возможности нападения неприятеля и запрещении освещать окна домов в Севастополе и Одессе.

Флот, между тем, продолжал интенсивную боевую подготовку. 24-27 сентября (7-10 октября) эскадра в полном составе посетила северо-западную часть моря, показав флаг у побережья Румынии. 7 (20) октября в районе мыса Фиолент обе бригады линейных кораблей, крейсера и 2-й дивизион миноносцев выполнили артиллерийские стрельбы с «боевых» дистанций (линкоры — до 90 кабельтовых) по «исключенному судну № 3» — бывшему эскадренному броненосцу «Екатерина II», которое затонуло в результате попаданий нескольких артиллерийских снарядов, а затем торпеды с миноносца «Строгий»{151}.

В первых числах октября от российского посла в Турции стало известно о заключении «особого договора» между лидерами младотурок и немцами, однако руки командующего Черноморским флотом к этому времени вновь были связаны. 30 сентября (13 октября) разрешение ставки на активные действия было отменено директивой главковерха не искать встречи с турецким флотом, если сам он не займет явно угрожающего положения{152}. И это притом, что еще двумя неделями ранее от морского агента в Константинополе капитана I ранга А.Н. Щеглова стало известно о существовании плана внезапного нападения германо-турецкого флота на русское побережье с нанесением главного удара по Севастополю{153}.

«Полная неопределенность и разноречивость директив, — свидетельствует современник. — Создается обстановка, напоминающая русско-японскую войну, когда флот до последней минуты не знал, будет ли война, а директивы сверху поддерживали в нем уверенность в возможности избежать ее»{154}.

Тем временем агрессивные намерения неприятеля приобрели вполне реальные очертания. Очередная попытка «надавить» на Джемаль-пашу, предпринятая В. Сушоном 25 сентября (8 октября), вновь окончилась полным фиаско, однако тремя днями позже на помощь адмиралу неожиданно пришел Энвер, разрешивший флоту выйти в Черное море «на маневры». На следующий день командующий вызвал на «Гебен» корветтен-капитана Р. Мадлунга и капитан-лейтенантов Р. Фирле и Б. Конна и довел до них свой замысел нападения на российские порты. Предложение миноносных командиров нанести удар по блокирующему Дарданеллы англо-французскому флоту В. Сушон нашел неуместным по причинам прежде всего политическим: Турция должна была поднять оружие против своего исконного врага — «московитов», при нападении же на британцев Порта едва ли была бы поддержана своими подданными.

Перелом в настроениях османской правящей верхушки наступил 9 (22) октября, когда на счета стамбульского отделения «Дойче-банка» поступила первая часть займа, предоставленного немцами Турции за вступление в войну[30]. Несмотря на продолжающиеся колебания кабинета, командующий флотом в тот же день добился санкции Энвера на открытие военных действий против России. «Турецкий флот должен завоевать господство на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны там, где вы его найдете», — гласил секретный приказ оттоманского военного министра.

Правда, германское морское командование, получив 14 (27) октября сообщение посольства в Константинополе о выходе турецкого флота в Черное море, воздержалось от выдачи В. Сушону приказа об атаке российских портов. Адмирал Г. фон Поль едва не отправил командиру Средиземноморской дивизии соответствующую телеграмму, но его удержал осторожный Г. фон Ягов. Статс-секретарь по иностранным делам опасался, что турецкие «влиятельные круги», выступающие против войны, негативно воспримут столь беспардонное втягивание их в вооруженный конфликт с Россией{155}. «Деликатное» молчание Берлина, однако, не имело решающего значения, поскольку ранее германское командование неоднократно выражало принципиальное согласие на операцию германо-турецких морских сил против русских: еще в августе в Берлине настаивали на проведении акции Средиземноморской дивизии в Черном море{156}, а последняя директива «атаковать русский флот, если представится возможность», была получена В. Сушоном буквально накануне — 12 (25) октября{157}.

«Оперативный приказ», отданный контр-адмиралом В. Сушоном 14 (27) октября, определял главной задачей оттоманского флота «уничтожение русских морских сил», попутно надлежало «уничтожить или захватить важное в военном отношении государственное и частное русское имущество и пригодные для военных целей торговые суда, за исключением нейтральных».