Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть
Рабочие проследили за его движениями, заулыбались то один, то другой и, перемигиваясь, начали расходиться по своим местам.
В пролете опять забухало, застрекотало, земля под ногами завибрировала.
Ветлицкий направился в свою конторку. Проходя мимо пресса, где сидела Зина, остановился, спросил, улыбаясь:
— Начинаешь?
— Кончаю, видимо… — вздохнула Зина, подняв печальные глаза.
— Что так? То рвалась в цех, а приступила к работе— и на тебе… Или опять что‑то стряслось?
Зина нагнула голову, промолчала. Ветлицкий потрепал осторожно ее по плечу и пошел по грохотавшему пролету, держа направление на Зяблина, чтобы устроить зачинщику беспорядка разнос.
Месяц начинался новый. Свистопляска на участке продолжалась старая. Как и прежде, первая декада металлом не–обеспечена, опять мудри, химичь, рискуй, своди как хочешь концы с концами. Выкручивайтесь, начальник и мастера, помните, что в случае срыва, отдуваться придется вам.
Ветлицкий, позвав к себе планировщицу, засел с ней составлять график загрузки и переналадок многооперационных прессов, чтобы дать сборочным цехам самые срочные типы сепараторов вовремя. «Пасьянс» раскладывали долго, примеряли и так и этак, перечеркивали и начинали сызнова прикидывать по срокам изготовления, заменять один тип другим в зависимости от наличия металла или предполагаемого поступления его на завод. Наконец график слепили, но сооружение получилось непрочным, как всякое строение, возведенное на непрочном фундаменте: тронешь кирпич, и все рушится.
Ветлицкий послал планировщицу чертить графики начисто, встал из‑за стола, распрямил плечи. В дверях возник Кабачонок, в руке бумаги, на толстом лице растерянность. Подошел к столу, положил два листка.
— Вот, — развел он руками. — Сразу двое на увольнение. С кем же я работать буду, если уйдет подсобник, этот чертов Дудка? Сам буду выгребать из приямков отходы? Зина уж ладно, штамповщицу скорее найдем. Ее, кстати, крепко поддерживает профсоюз, то бишь Катерина… Поддерживает в смысле увольнения.
— Вот как? Здорово спелись… А ну‑ка, давай сюда профсоюзную деятельницу!
Когда вошла Катерина, Ветлицкий сделал вид, что внимательно читает важную бумагу.
— Слушаю, Станислав Егорыч.
— Сидя послушаешь, — показал Ветлицкий на табуретку.
Катерина присела.
— Вот что, Катерина, то что ты болеешь за свою подопечную, очень хорошо. Не оставляешь ее в трудные минуты — еще лучше, но когда ты сбиваешь ее с толку и направляешь явно «не в ту степь», это уже ни в какие ворота не лезет. Зина — девушка исключительно честная, преданная своей цели, но у нее же была травма! Отсюда депрессия, обостренное чувство… Но ведь это порыв. Ее надо успокоить, уговорить. Ты делаешь наоборот: поддерживаешь ее, как говорит Кабачонок, «в смысле увольнения».
— Разве я ее толкаю на увольнение? Если на то пошло, мне просто не удалось убедить ее. А не сумела потому… потому, что сама баба. Слабая, бестолковая баба. Но кто поймет Зинку лучше меня? По правде скажу, мне боязно стало за нее. Мечется девка. Да вы сами, когда мы прибегали к вам на именины, заметили, наверное.
— Чего ей метаться?
— Ведь первый раз в жизни такое!
— Не понимаю.
— Оно и видно… Скажите, Станислав Егорыч, вот мы с вами ходили к Зине в больницу, а зачем?
— Странный вопрос! Поддержать морально девушку, у которой нет поблизости родителей. Мной, например, руководили самые лучшие побуждения.
— А другой ходил… Что вы, мужики, понимаете в женских чувствах!
— Гм… А что, собственно, надо понимать?
— Девушка влюбилась в него и ждет желанного слова, а он… В общем, как только ее выписали из больницы, вдруг словно все обрезало. Он больше с ней не встречался. Почему? Не известно. Может, раздумал и не собирается сделать Зину счастливой? Но чем она хуже его? Вы добрый человек, Станислав Егорыч, вы жалеете Зину, так помогите ей не одной жалостью! — воскликнула Катерина и схватила его судорожно за руку. Он отстранился, недоумевая. — Зинка гордая, Станислав Егорыч, а ведь это ее первая любовь.
Ветлицкий слушал Катерину, хмурясь и поеживаясь:
— Чем же я могу помочь?
— Поговорите с ним по–мужски, пристыдите, пусть одумается.
— Как так? Не захотел любить, а потом одумался и взялся за любовь?
— Ну и что? Разве так не бывает? Раскроют человеку глаза…
— Да кто этот человек в конце концов?
— О, господи! Все знают, только вы не знаете.
— Понятия не имею.
— Элегий!
— Кто‑кто?
— Дудка!
— Тьфу! Час от часу не легче. И это такой идеал у Зины? Достойной, красивой, чистой девушки? Поистине любовь зла, но тут, Катерина, прошу уволить меня, тут я помощником вашим не стану, наоборот: приложу усилия, чтобы… Да, впрочем, особых усилий прилагать и не придется. Дудка подал заявление на расчет.
— Как заявление? — ахнула Катерина и наморщила лоб, думая напряженно о чем‑то. — Ой, я, кажется, начинаю понимать, — ахнула она снова. — Ведь Элегий перед Зиной виноват, это он испугал ее, когда она сидела за прессом. Тогда и случилось. Он вообще всегда потешался над ней, насмехался, а когда случилось несчастье, перетрусил, из кожи лез, чтоб задобрить ее, чтоб она не заявила на него. Прибегал каждый день, носил передачки, а Зина, простая душа, приняла это… Да ведь и то оказать, любую из нас растрогает внимание такое. Ох–ох–ох! Какой же он все‑таки… — Катерина задохнулась от возмущения.
— Ничего страшного я не вижу. У тебя, Катерина, жизненный опыт не мал, согласись, что так даже лучше. Лучше потому, что это случилось на пороге жизни. Первый угар скоро пройдет, туманен рассеется…
— Эх, Станислав Егорыч, все‑то ваши правильные слова — от ума. Но жестокие они.
— Не слова, а жизнь жестокая, и законы ее непреложны. Зина любит такого вахлака? Это чересчур. Ей нужно что‑то гармоничное, чтобы и любовь, и дружба, и взаимопонимание.
— Как мы можем судить, что ей надо?
— Согласен, но и Дудка — не подарок для Зины. Это химерическая любовь, которая ничего не создает, кроме отупляющих затяжных страданий.
— Бедная Зина, как тяжко ошиблось ее доброе сердце! Вот уж никогда не пойму, почему она не полюбила вас?
— Меня–я-я? Фу–у!.. Слава аллаху, что случилось именно так.
Катерина покачала укоризненно головой, встала и медленно ушла. Ветлицкий задумался. В Зининой любви к тюфяку Дудке было что‑то раздражающее и вместе с тем — трогательное. Жившая до сих пор в своем здоровом дельном мире, она приняла фальшивую подделку труса за чистую монету, увидела в Дудке «настоящего». И вот теперь мучится из‑за сущей чепухи.
* * *Зина явилась в застекленный закуток начальника участка в конце смены. Она и сейчас цвела. Сквозь прозрачную бледность лица на щеках проступал яркий румянец, только губы стиснуты в нитку и во взгляде решительность и упорство.
— Станислав Егорыч, как с моим заявлением? Катерина Ивановна сказала, что у вас был разговор обо мне. Подпишите, пожалуйста, и простите за беспокойство и неприятности, которые я доставила всем.
Сказала одним духом и опустила глаза. Ветлицкий вздохнул:
— Садись, Зина.Спасибо, я весь день сидела за прессом. Все равно садись. Стоят перед покойниками и генералами. Садись и подумай, стоит ли ломать свою жизнь из-за какого-то Дудки, какого-то «вьюноши» в крикливо-модных штанах, не осилившего даже семилетку, но нахватавшегося магнитофонных верхушек? Ведь ты хорошо стала работать, скоро, гляди, перегонишь свою наставницу. Да чего там! Неужто на Дудке свет клином сошелся?Не знаю, что со мной. Временами мне кажется, что это у меня от ушиба головы.Вот видишь!Но потом Элегий сказал, что испытывает ко мне нежное чувство, и стал со мной разговаривать не так, как раньше. И я ничего не могу с собой поделать. Я хочу... я захотела быть с ним.Он что же, предлагал тебе выйти за него замуж? Нет-нет! Он просто говорил: давай просто жить... — проронила Зина едва слышно и нагнула голову еще ниже.
Вот эго жучок! Губа не дура у этого Дудки. А вот тебя он так уж точно счел круглой дурой. Не ожидал от него такой прыти! Как ты думаешь, зачем он поднимал тебя на смех? Да для того, чтоб внушить, что ты хуже всех, мол, деревенская теха-матеха, которая сейчас должна ему в ноги кланяться за то, что он снизошел до нее, осчастливил своим вниманием. Эх, Зина, ты ехала сюда и воображала, что здесь царят мир и дружба, совет да любовь. Тут, как везде, и нужда, и болезни, и бытовые неурядицы. Вот это действительно реальные препятствия, которые надо преодолевать, а для этого нужно работать, стараться, и судьба не обойдет тебя.Может быть, вы и правы, Станислав Егорыч, да мне от правды не легче.
— Привыкнешь, Зина. Я Дудку увольняю. Пройдет недельки две–три, и ты забудешь о его существовании. Забудешь и про свои переживания. Ну, какая это любовь? Ты поддалась Дудке без борьбы, без сопротивления, как самая слабохарактерная женщина. Черт знает что! И вообще хватит мне с тобой нянчиться! — повысил голос Ветлицкий. — Да, я за тебя, я за всех таких, как ты, в ответе перед людьми и перед собственной совестью. Да, я буду помогать, но не мух отгонять от тебя. Ты посмотри на Катерину: что за молодчина! Все горит у нее в руках, энергия какая, как ловко и легко справляется она со всем на свете, в том числе и со своими чувствами. Поистине — Легкова.
