Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть
Пятнадцатого августа, когда стрелки часов приблизились к семи, на квартиру к Ветлицкому начали прибывать гости. Сегодня вечер по случаю дня рождения хозяина. Появление каждого гостя возвещалось громким ударом в гонг, то бишь в здоровенную латунную сковороду, висящую у двери: подарок Виктора Тараненко холостяку Ветлицкому «на хозяйственное разведение». По днищу сковороды гравировка: «Дили–бам!
Пусть всегда звонит друзьям!»
Встретив в передней Дерябина с женой и приняв из его рук какое‑то объемистое сооружение, завернутое в бумагу, Ветлицкий покачал головой.
— От тебя, конечно, можно ожидать только адской машины.
— Неча тут. Дареному коню в зубы не смотрят.
— А если конь троянский?
— Не трусь!
Старые приятели, продолжая шутить, поднаддали друг другу тумаков, пожали крепко руки и, разойдясь на шаг, критически хмыкнули.
— Это что за штаны на тебе? — прищурился Ветлицкий.
— Отличные штаны! Видишь? И так стоят! И так!
— Колос–е-сально! Ты словно катапультировался с последнего журнала мод.
— Я, что ли, покупал их! Прицепился… Это она все! — фыркнул он, кивнув Дерябину на свою супругу, одетую в короткую клетчатую юбку и прозрачную кофточку.
…Дерябина тут же принялась совершать над столом нечто вроде магнетизерских пассов, от которых на длинном столе, состыкованном из двух коротких, происходили всяческие метаморфозы: что‑то исчезало, что‑то появлялось…
Ветлицкий не мешал: знал, что Дерябина считает себя по части сервировки наивысшим авторитетом. Между тем стол оборудован был по–холостяцки обильно, уставлен разнокалиберными бутылками, цветами. Много было цветов и на окнах, и даже на полу в банках. Магнитофон наигрывал что‑то экзотическое, со всхлипом.
Дерябин занял свободное место у распахнутого окна и раскупорил пачку сигарет. Закурил и принялся пускать кольцами дым. В углу наискосок, в низком кресле сидела, эффектно выпрямившись, Лана. Вчера она форменным образом вошала Ветлицкого в краску. Встретив его специально посреди пролета, заговорила таким тоном, с такими ужимками, что, глядя со стороны, каждый понимал: начальник участка и бригадир ОТК решают очень сложный и важный производственный вопрос. И действительно вопрос был не из простых.
— Даже пропойцы–грузчики из овощного магазина сочли б тебя невежливым… А еще говорят, долг платежом красен!
— Не пойму, в чем я провинился перед администрацией ОТК? — усмехнулся Ветлицкий.
. — Не поймет! Очень мило! Когда у одинокой женщины был день рождения, она, как мне помнится, пригласила избранный круг гостей, в котором и провела весьма приятный вечер. Конечно, человек предполагает, бог — располагает… Чуда в тот вечер не свершилось, однако кое‑что помнится. Или я ошибаюсь? Ну что ж, если вы не приглашаете одинокую женщину, опасаясь, что она станет шокировать общество, ей остается лишь поздравить грядущего именинника в рабочей, так сказать, обстановке и пожелать ему здоровья, успехов в труде, в личной жизни. Так, кажется, звучит поздравительный штамп?
— Довольно! — бросил Ветлицкий раздраженно.
Работницы, наблюдавшие за оживленно разговаривающими посреди пролета, подумали, сочувствуя Ветлицкому: «Опять бригадирша бракует какие‑то детали, а начальник отстаивает их качество и сердится на Нивянскую».
Чувствуя обращенные на него взгляды, Ветлицкий расслабился, оказал с усмешкой:
— Между прочим, этого самого гостя одинокой женщины в течение так называемого именного вечера обманули трижды.
— Трижды? Какая мелочь! Да будь на ее месте другая женщина, настоящая, она обманула бы его… Ха–ха! Взялся считать женские обманы! Где та кибернетическая машина, которая учтет?!
— Вот именно, — подтвердил Ветлицкий и добавил: — Не в пример ей, я на самом деле именинник. Истинный. Без тройного обмана, и я по собственной инициативе хотел сегодня вечером вручить вам официальное приглашение на светский раут.
— Очень лестно. Не сомневайся, одинокая женщина явится без опоздания.
— Так и надо, раз она эмансипированная.
— Ты хочешь сказать, с нее как с гуся вода?
Ветлицкий усмехнулся. Наблюдавшие за ними рабочие вздохнули с облегчением: начальник и бригадирша нашли решение производственному вопросу.
Лана повернулась, выгнула спину и пошла, грациозно покачиваясь, меж грохающих прессов.
…И вот она пришла на квартиру к Ветлицкому, и стало сразу вокруг праздничней, нарядней. На Лане ситцевое платье, редко усеянное подобием разлапистых цветов магнолий, на ногах лакированные «шпильки». Возле нее тут же сгруппировалось несколько гостей: выздоровевший Круцкий, как всегда без жены, Виктор Тараненко с женой Зоей, заводским экономистом, — женщиной очень въедливой, весьма пышной и притом жароустойчивой: в такую духотищу платье из плотного материала было застегнуто на ней под самое горло. Здесь все давно знали друг друга, ежедневно встречались и потому чувствовали себя свободно. Через мииуту–другую Зоя овладела разговором и, поглядывая с иронией на мужчин, не просто выражала свои мысли, а вещала:
— Век инженеро–руководителей приходит к закату. Это понимает всякий, знающий толк в производстве.
— Ай–ай–ай! Вечная память нам, несчастным… — завздыхали хором мужчины.
— Вместо вас на первое место в хозяйстве, как и должно быть, выходят экономисты–организаторы.
— А нас куда? В курьеры?
— Ваши функции будут ограничены техникой и технологией.
— Зоя Тимофеевна, пожалуйста, просветите нас, тьму–тьмущую, растолкуйте, что она за существо полосатое, этот самый «организатор»?
— Оно — друг директора.
— У–у-у!.. А если это она?
— О–о-о!..
— Друг‑то друг, но у всех есть обязанности, четко очерченные штатным расписанием.
— Друзья и обязанности… Что‑то не очень согласуется.
— Почему? По обязанности даже мужья бывают…
Лана, метнув на собеседницу острый взгляд, сказала:
— А вопрос остался открытым.
Зоя усмехнулась.
— Отвечаю. Организатор, значит, добрый советник. Добрый! — подчеркнула она.
— Это что‑то наподобие юрисконсульта? — подковырнул Зою муж.
— Похоже, но не одно и то же…
— Судя но тому, чему учат в институте, я не согласилась бы занять такую должность ни за какие золотые. Попробуй сунься со своими добрыми советами к такому, например, начальнику цеха… — кивнула Лана на Тараненко.
— Это точно, Светлана Александровна, — засмеялся Тараненко. — Советник, не наделенный властью, хуже бедного родственника. Все от него отмахиваются. И брось ты, Зоя, овои проповеди, — повернулся он к жене с досадой. — Мало мы внедряли всяких дурацких «новшеств», а после не знали, как от них избавиться? Помнишь, Станислав, как на Волжском угробили станочный парк?
— Это когда взяли оборудование «на социалистическую сохранность»? Помню, перестали выполнять регламентные работы и даже средний ремонт отменили. За год расколошматили все вдрызг!
— Тогда, говорят, даже самолеты и поезда отдавали пассажирам на «еоцеохранность».
— Анекдот, но жизненный.
— И все‑таки Земля вертится! — подала голос Зоя. — И все‑таки «организатор» будет внедрен. Он просто нам необходим.
Увлеченные разговором, не заметили, когда вошел Хрулев с женой. Поскольку никто сигнала гонгом не подал, слова его, прозвучавшие от двери, явились неожиданностью.
— Организатор за рубежом — есть отец, сын и святой дух производства, един в трех лицах. Он экономист, юрист, и он же инженер. Ко всему еще и отличный коммерсант, тонко чувствующий конъюнктуру, инициативный перед конкурентами. Часто бывает, что он сам и хозяин либо держатель контрольного пакета акций. Это делец иной психологии, иного масштаба и других возможностей, чем мы. Каким же образом внедрить его, приспособить к нашим условиям? Ведь у отжившего, как утверждает Зоя Тимофеевна, свой век директора–инженера целый лес поучающих, направляющих и указующих перстов! Раньше министерством замыкалось, а нынче еще совнархоз. Наша инициатива, сметка и так далее замыкаются теперь на нас самих. У нас чересчур маленький мирок влияния. Мы, как в старой деревне, распоряжаемся лишь сыновьями, зятьями, снохами — теми, что в нашей избе. Так что вопрос с «организаторами» мне не кажется самым животрепещущим.
— Дорогие товарищи, — подал голос Ветлицкий, — самым животрепещущим вопросом, на мой взгляд и на данный час, является поедание того, что поставлено на столе. Прошу занять места.
Гости пришли в движение, размещаясь за столом по принципу «кому с кем хочется». Ветлицкий сел справа от Тамары Хрулевой, слева от него — Тараненко с Зоей, напротив — Лана. После сдержанно–хвалебных тостов в честь именинника, ибо он настойчиво просил обходиться без излишеств, Дерябина, привыкшего не к коньяку, а к другому напитку, бросило в пот. Он то и дело полировал свою блестящую лысину клетчатым платком. Бутылки быстро опорожнялись, застольные разговоры становились громче. Хозяин полез в холодильник за подкреплением. Через час–полтора затянули «Тополя, тополя…», а после песни пустились танцевать. Отменная танцорка Лана проявляла такую активность, что даже нежелавшие вскакивали с мест и выделывали ногами кренделя, раскачивались в быстром ритме, хлопали в ладоши. Глаза Ланы гордо сверкали, общее внимание делало ее еще красивее.
