Наталья Парыгина - Что сердцу дорого
Работу на механизированном участке и сравнить нельзя было с прежней, и все же труд литейщиков оставался нелегким. Сил уходило меньше, но по-прежнему приходилось иметь дело с раскаленными опоками и расплавленным металлом. Жар по-прежнему оставался спутником литейщиков, и лица их приобрели вечную несмываемую смуглость — загар поустойчивее южного.
К концу смены Вадим почувствовал знакомую усталость, но душ освежил его. Занятий в школе сегодня не было, и он пообещал Сашке, что пойдет с ним на стройку. Пообедав в столовой, оба отправились туда.
Строители недавно закончили кладку второго этажа и теперь укладывали стропила. Сашка водил Вадима по всему дому, показывал, кто в какой комнате будет жить, объяснял, где кухня, где ванная, и все время самозабвенно хвастал:
— Я настоящим каменщиком стал. Прораб говорит, будто десять лет дома строю. Посоветовал мне вообще в строительную бригаду переходить, да разве я свой цех брошу? Никогда! Сейчас на штукатура приходится переквалифицироваться. Ничего, я и это живо освою. Достроим!
— К новому году?
— Думаем так. С материалами, понимаешь, задержка. Две недели стояли из-за того, что балок не было на перекрытия. Теперь, говорят, сухой штукатурки нет, опять придется ждать. А если бы все нормально, — к седьмому ноября кончили бы. Эх, зря ты тоже не включился.
— Ну, зачем мне одному?
— Ты сиротой не прикидывайся, — возразил Сашка, но тут же снова заговорил о стройке. — Знал бы ты, как мы начинали, — смешно вспомнить. Пришли — котлован уже был вырыт, и камень для фундамента подвезен, и раствор — все. Стали мы вокруг котлована и молчим. Что делать, как делать — ничего не знаем. Не справимся, думаем, не за свое дело взялись. А прораб поднял один камень, повертел-повертел, показывает нам гладкой стороной и говорит: «Вот это будет постель. На нее и наносите раствор». И пошло. Ничего страшного, оказывается, — научились. Я даже столбики клал, вот, между окнами — это самое трудное. Ну, ладно, идем, я тебе нашу комнату покажу. Замечательная комната будет. Любе очень понравилась. Главное — одно окно на юг, другое на запад, солнечная. Мы уже решили, как мебель расставить.
Они поднялись по временной лестнице — обыкновенной толстой доске с набитыми на ней планками, — прошли по узкому коридорчику и оказались в небольшой квадратной комнате без пола, без потолка и с двумя оконными проемами.
— Вот! — гордо сказал Сашка. — Здесь поставим кровать, здесь — шифоньер, посредине — круглый стол. У нас, правда, ничего пока нет, но мы каждый месяц будем покупать по одной вещи. А вид какой на улицу! Посмотри!
То, что увидел Вадим, только в Сашкином воображении было улицей. На самом же деле взору открывалась обширная строительная площадка, вся изрытая траншеями, заваленная трубами, кирпичом, досками, с небольшим домиком стройконторы посредине. Слева виднелось почти законченное четырехэтажное здание школы, справа строились такие же дома, как Сашкин, тоже силами будущих жильцов, а напротив поднялось до третьего этажа кирпичное здание с большими полукруглыми окнами внизу — видимо, будущий магазин.
Яркие электрические лампы на высоких столбах освещали всю площадку, и, несмотря на спустившиеся сумерки, всюду продолжалась работа. У дома напротив строительный кран то и дело подавал каменщикам люльки с кирпичом, у школы урчали самосвалы, вывозившие мусор, в Сашкином доме слышались голоса строителей и стук — в нижнем этаже плотники настилали полы.
— Вадим, а как у вас с Тамарой, все решено?
Вадим улыбнулся и кивнул головой.
— Решено. Поженимся в мае. Весной. Она хочет, чтобы все было красиво. Деревья распустятся, цветы. А потом, когда закончатся занятия у меня в школе и у Тамары в институте, возьмем отпуск и отправимся в свадебное путешествие.
— О-о… — протянул Сашка. — По-дворянски. В Париж, Италию, Швейцарию?
Вадим за это ехидство надвинул шапку Сашке на глаза. Но не утерпел, выложил свой свадебный маршрут.
— Мы по нашей области отправимся. На велосипедах. Купим велосипеды, рюкзаки и покатим. Посмотрим исторические места, будем купаться в речках, ночевать в лесу.
Неплохо, — признал Сашка. — Может, и нам с Любой…
— Давайте вместе, — обрадовался Вадим.
— Это она придумала, Тамара? — спросил Сашка.
— Вместе, — с гордостью проговорил Вадим.
39
На крышах домов снег розовый от вечернего солнца. А в руке у мальчишки — синий.
— Сашка, смотри, у него синий снежок.
— Первоклассник, должно быть. Перемазался в чернилах.
Сашка стал солиднее. Или напускает на себя: жених все-таки. Будущий глава семейства. Через три дня новоселье и свадьба. Дом готов.
— Сашка, купим люстру, абажуры теперь не модные. С тремя лампочками, ладно?
— А еще эти есть, как их, на ножке?
— Торшер? Это потом. А пока — люстру. У этого окошка, у большого, которое на юг, поставим книжный шкаф. И будем покупать книги каждый месяц, самые любимые. Ладно, Сашка?
— Ладно.
— Ну, теперь ты скажи, чего ты хочешь.
Сашка улыбнулся. Он хорошо улыбался — чуть-чуть покровительственно, чуть-чуть загадочно.
— Я хочу, чтобы ты всегда была веселая, — сказал он. — А больше я ничего не хочу.
Люба хотела поворчать на Сашку: «Вечно ты уклоняешься от делового разговора, как будто не собираешься жить по-семейному», но почему-то раздумала.
— Который, ты говорила, номер? Семьдесят два?
— Семьдесят четыре. Вон тот, следующий.
— Не ахти домишко-то. Того гляди, завалится.
— Зато двухэтажный. Ну, стучи.
Сашка постучал. За дверью отвалили не меньше трех запоров, и толстая старуха показалась на пороге.
— Скажите, Назарова здесь живет?
— Нет, она внизу. Вон в ту дверь.
Пока Сашка с Любой переходили дворик, старуха глядела им вслед. Устинья Петровна в окошко заметила гостей, вышла встретить.
— Тихонько тут, ступеньки старые, сточились.
Ступеньки вели вниз. Скоро Сашка с Любой оказались в просторной кухне с прогнившим, но чисто вымытым полом. Из кухни Устинья Петровна провела их в темный узенький коридорчик и оттуда, наконец, в комнату.
— Проходите, садитесь, чего же в дверях-то стоять, — говорила она.
А Люба с Сашкой все стояли в дверях, с недоумением оглядывая комнату, словно попали не туда, куда ожидали.
Комната длинная и узкая, с низким потолком. Две кровати, шкаф, стол и два стула. Больше ничего. И все-таки тесно, так, что детскую накрытую тюлем коляску пришлось приткнуть у самых дверей.
— Сонина? — спросила Люба, кивнув на коляску.
— Как же, давно уж купила, месяца три. Вместе ходили выбирать.
— А сама она где?
— Часа два как увезли.
— Куда увезли? — не понял Сашка.
— В родильный дом, куда же теперь, — отозвалась Устинья Петровна.
Гости, наконец, прошли и сели у стола. Сидели молча, оробевшие и взволнованные тем таинственным событием, которое сейчас совершалось в Сониной жизни.
— Очень она боялась? — почему-то шепотом спросила Люба.
— Нет, ничего вроде. Она ведь кремень девка, не гляди, что росту малого, — с уважением сказала Устинья Петровна.
— Тесно как у вас, — вздохнул Сашка. — Что же, он тут и будет спать?
— Где больше-то? Если кровать отодвинуть, к окошку поставить — там еще холодней. Печка у нас старая, вовсе не прогревается. Третий год просим переложить, управдом все обещает, вот обещаниями и греемся.
— У нас девчата приданое купили, — сообщила Люба.
— Она и сама наготовила. Распашонки вышила — загляденье. С радостью ждет.
— Мы к ней завтра сходим, передачу снесем. Да, Сашка?
— Обязательно.
— Чайку, может, вскипятить? — предложила хозяйка.
Но Сашка отказался.
— Нет, мы пойдем.
И первым встал.
Первым вышел на улицу и молча шагал, хмурился, точно сердился на кого-то. Может, на того управдома, который все собирался и не мог собраться переложить печку. А, может, вовсе не на управдома. Но Люба — ведь она ни в чем не провинилась, и нечего ему дуться, нечего строить из себя мрачного демона.
— Знаешь что, Сашка? Я видела в детском универмаге чудные одеяльца, атласные. Давай купим Сониному малышу?
— Одеяльце?
Он посмотрел на Любу и усмехнулся одними уголками рта, а глаза оставались серьезными, в глазах был вопрос, и как будто укор, и что-то еще, что он хотел и не смел ей сказать. Люба сделала вид, что ничего не поняла. Самое лучшее, что она могла сделать. Почему она должна угадывать его мысли? Его нелепые мысли?
— Сейчас много строят. Я уверена, что Соне дадут комнату. Ее очередь не скоро, но ведь дома растут быстро. В конце концов, учтут, что она мать-одиночка.
Сашка молчал. Ему незачем было говорить, Люба и так знала, что он сказал бы ей, если бы захотел. Когда-нибудь Соне дадут комнату, это верно, но сейчас она вернется из родильного дома в этот холодный подвал и положит малыша в коляску, которая стоит у самого порога. Кто-то должен учесть, что она мать-одиночка, и дать ей комнату, а мы можем спокойно справлять новоселье, потому что мы с тобой не начальство, нам нет дела до чужих малышей…
